Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога
Это и ехал разрушать. Для начала посидели, потрындели с Никуськой. Ну что, спросил её тогда, какие, мол, планы на жизнь, девочка моя. Учиться будем? Трудиться? Замуж будем искать? Ника пожала плечами, искренне удивившись такой постановке вопроса. Нет, папа, учиться пока не собралась, об этом нужно будет подумать отдельно, потому что меньше, чем на психфак МГУ, не согласна, а знания придётся навёрстывать не один сезон. Работать? Возможно. Но давай посмотрим, как будет с Гелочкой. Школа пойдёт, уроки, то-сё, кто позаботится? Не ты же, правда? Правда. Не я. Не добытчик. Хотя, как сказать. Как тогда с училкой Джазовой получилось, не так уж и плохо, между прочим. Жаль, дурой полной оказалась, с глуповатой, наивной какой-то начинкой. Интересно, работает ещё? Впрочем, неважно, это я всё так… несерьёзно, извиняюсь за некстати подвернувшееся воспоминание.
Ну а про замуж вообще говорить не желаю. Это уже снова она, Никуська, заявляет. Понимаешь, говорит, а у самой слёзы на глазах, меня Гелка мамой зовёт, ты же сам распрекрасно знаешь. Ну и кому я после этого нужна такая, женщина с ребёнком? А её в нашей семье оставить, извини, не на кого, кроме меня. Мы же читаем с ней, пишем, рисуем. Стихи учим и сами немножко сочиняем. Всё делаем. Так что привыкай к мысли, что мой брак с кем-то возможен не раньше, чем белочка закончит школу, вот так! Надеюсь остаться к этому сроку в репродуктивном возрасте, мне всего-то чуть за тридцать будет, я уже всё просчитала. Так что не переживай, папуль, жили до этого и дальше проживём.
Тут прибежала Гелка и на колени к Нике — прыг! Опа! Мамулечка моя, мамулечка, говорит, ты видала, какой мне папа рюкзачок подарил? Поелозила нетерпеливо на Никуськиных коленях, потёрлась вертлявой попкой, тараторя без умолку, и ко мне — прыг! Папулечка, папулечка мой, а ты видал, какую мы с мамочкой Нельсонку из пластилина слепили? А тут и сама она, Нельсон, — прыг! Уже к Гелке на колени, завершив скульптуру семейного триединства, и мурчит, ласкается, трётся. Ощущение, что обо всю семью, разом. Не знаю, правда, что там у Джаза с пустоглазицей нашей происходит и как они меж собой уживаются. Но в любом варианте было мне в этот момент хорошо и спокойно. Благостно как-то и по-домашнему уютно. Несуетно и не разрушимо. И потому где-то через часок мы с Джазом, перейдя в его растениеводческую лабораторию, приступили к реализации технологического цикла по сбору первого небольшого урожая дурманных листиков, высушиванию и аккуратной последующей его перетирке. Всё как я обещал, не больше и не меньше. Одноразово и со вкусом.
ЧАСТЬ 4
Изготовленный в домашних условиях продукт удалось испытать на живом организме лишь через месяц, когда я, освежив в памяти пройденные в своё время уроки, сумел убедиться, что состояние получившейся дурман-травы соответствует требуемой кондиции. Всё это время несколько конопляных пучков, перетянутых ниткой, провисели в бойлерной ахабинского дома возле излучающего круглосуточное тепло газового агрегата. Таким нехитрым, но продуктивным путём нам удалось достичь потребного градуса — ровно того, какой максимально способствовал качественной сушке. Это мы уже тогда перебрались в город, и Гелка ходила в первый класс всё той же нашей общей школы. Джаз перешел в десятый. Утром он отводил сестру на уроки, а уже забирала её оттуда Никуська. Поездки наши за город сократились, но всё так же были неотменимы по выходным. Это касалось всех, кроме Джаза. Он по-прежнему, несмотря на учебную занятость, дополнительно сверх семейного уклада мотался за город в одиночку, в режиме туда-сюда. Говорил, пальмочка пропадёт, кто её вовремя сбрызнет, кто ей влажность поддержит на должном уровне.
Против этого возразить было нечего. Правда, Ника как-то странно, заметил я, реагировала на частые Джазовы отлучки. Недоумённо пожимала плечами и, не вступая в разговоры на тему, уходила к себе. Её явно что-то напрягало, но я особенно не вдумывался, полагал, так… женская ревность к заботе о кокосовом дереве и к самому дому, где провела все последние годы.
Впервые мы с ним курнули в конце сентября, когда Джаз, в очередной раз смотавшись к бойлеру, доставил на Фрунзенскую окончательно высохший продукт. Дочерей не было — Ника увела младшенькую в зоопарк, и мы перетёрли, смешали с табачком и забили общий семейный косяк. Священнодействовал сын. То, как он рукодельно управляется с реквизитом, признаться, несколько удивило. Уж больно как-то ловко. Он заметил мою настороженность и подмигнул:
— Книжки нужно читать, папуль. Специальную литературку.
— Это какую ещё? — удивился я. — Наркоманскую, что ли?
— Никогда! — возмущённо отреагировал индюшонок. — «Стельки из Песца» называется. Современная классика. Не читал?
— Ну ты тоже скажешь… — удовлетворённо протянул я, несколько успокоившись. — И вообще, теория — теорией, а у тебя, я смотрю, целая практика под рукой. Уже попробовал, что ли?
Сын усмехнулся, смачивая косяк слюной:
— Если честно, пап, запомнилось с детства, видел не раз, как Минель подобную операцию производил. А детская память, как тебе хорошо известно, самая крепкая и яркая.
Это меня вконец успокоило, и я предложил:
— Ну что, сын, тогда полетели? «Поехали!», как сказал бы Юрий Гагарин.
— Полетели, папуль! — бодро ответил Джаз и, поднеся ко рту набитую смесью папироску, чиркнул зажигалкой: — «Я своих провожаю питомцев!»
Всё, что надо для достижения полёта, я делал чрезвычайно старательно, как и всё, что делаю в принципе. Максималист чёртов. Вдыхал глубоко, как учили, подолгу задерживая в себе вонючий дым. Медленно затем выпускал его наружу, стараясь одновременно уловить носом выпущенные струйки и параллельным курсом вновь затянуть их внутрь дыхательной системы. Сам сидел, откинувшись в кресле, пытаясь полностью расслабить голову и тело, принудив себя думать только о хорошем и напрочь вычеркнув из мыслей всё то, что могло заставить меня испытывать чувства огорчения. Максимализм вообще свойственен людям неуравновешенным, а уж таким психам, как я, сам бог велел извлекать максимум удовольствия из любого предприятия. Тем более одноразового, как сейчас. Интересно, Инка, будь она жива, присоединилась бы к нашей компании?
Короче, что скажу? Скажу, что процесс неожиданным образом понравился. Пришёлся по душе. Как-то сразу. Видно, отстоялся после первой неудачной попытки, предпринятой целую жизнь назад. Не было ощущения грязи, порока и суеты. Всё так плавно, неспешно, пристойно. Дым, поначалу создававший вонь во рту, медленно заполнял кабинет. А вонь, вскоре покинувшая ротовую полость вместе с остатками дыма, обратилась в устойчивый и ненавязчивый аромат спелой дыни, выдержанной в растворе перечной мяты. Так мне почему-то показалось, именно так. О чём я сразу же сообщил Джазу. Джаз — это мой сын, он почему-то в этот момент оказался рядом. А в руках держал мой же дымящийся косяк. Услышав такое моё любопытное сравнение, он улыбнулся, потом — шире и уже совсем широко, обнажив снежные зубы, и внезапно дико засмеялся, ну просто пополам согнулся. И завалился на персидский ковёр. Этот старинный рукотканый коврик в паре с угольным утюгом периода войны с Наполеоном в своё время я выменял по объявлению у одной тишинской бабушки, всучив той почти новый корейский утюг долларов за восемь, у которого не работал выход пара наружу, и добив сделку килограммом купленной в ларьке пастилы.
Так вот, глядя на него, на сына моего и читателя, мне тоже вдруг стало невероятно смешно, то ли оттого, что так по-доброму заливчато смеётся сам он, то ли потому что он вообще мой сын, такой слабо-фиолетовый, умный и милый.
Струйка конопляного дыма от папиросы, извиваясь, уходила в потолок, пересекая на своём пути плоскость затемнённого временем бабушкиного зеркала в бронзовой раме. И если смотреть в амальгаму через этот сладкий дынный газ, то отражение в ней начинало приобретать загадочный сизый оттенок. Другими словами, я и сам, будучи отражением, становился сизым, как и мой сиреневый мальчик. И тогда я подумал, вот что значит одна кровь, несмотря на разницу географий. И был ему за это бесконечно благодарен, моему маленькому Джазу. Ему, отцу его Минелю, матери его без имени, братьям его — апостолам, Никуське, что настаивала на оркестрике и настояла, и даже орехомордому макаку, чью вину взял на себя Минель. Хотя нет, не так, бабуина этого с бельмом на глазу я продолжал всё ещё люто ненавидеть за Инкину смерть. И не будет ему от меня прощения отныне и вовеки веков…
К вечеру вернулась Ника и сразу же подозрительно принюхалась. А я и не думал проветривать кабинет, просто в голову не пришло. К тому времени, не став дожидаться наших девочек, мы с Джазом заканчивали ополовинивать холодильник, так хотелось есть. Попутно успели поговорить.
— Это нормально, пап, — со знанием дела пояснил сын. — Так всегда бывает после дыма. Организм восполняет калории, потраченные на смех и радость. А они всегда движущая сила жизни. Значит, мы с тобой живём и движемся. Всё по науке. И вообще, хорошо ведь было, согласись.
