Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога

Затем я захлопнул крышку и уже почти без сил опустился на плитняк. Я знал — это ещё не конец. Потому что оставалось ещё два дела. Несделанных. Главное и самое главное.

Опираясь коленом о землю, я добрался до подсобки и вытянул оттуда топор. И уже отталкиваясь им от плитняка, вернул себя назад, к могильному септику и зловещей мушмуле с родины убиенного зверя. С ним тоже следовало покончить навсегда. Чтобы впредь неповадно было. С диким усилием, превозмогая боль в суставах и мозгу, я поднял себя на ноги, распрямился в рост, как сумел, и с замахом врубил топор в ствол проклятой мушмулы. Под самый корень. Я рубил и рубил, свирепо, неистово, остервенело, не помня себя, ощущая, что с каждым ударом ко мне возвращаются прежние силы. И это ободрило и обнадёжило меня. Я понял, что они, эти новые силы, помогут мне вернуться в дом и выложить на мраморе две дорожки, которые окончательно приведут мой организм в состояние умиротворённости и покоя…

Наконец несчастное дерево рухнуло, придавив стволом крышку септика. «Конец прекрасной эпохе», — подумал я, тупо выловив из мутного воздуха неожиданную строку из моего любимого Б., и добавил к ней мысленно: «Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть. Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть…» И, отбросив топор, медленно направился в сторону дома. Меж тем изображение вновь начинало затягиваться мутью и раздваиваться, теряя фокус. Или это мутило меня, а не само изображение, не знаю, не помню. Внезапно я услышал, как внутри меня заработала лесопилка, громко, с эхом по всему телу, с неровным зазубренным перебоем и пронзительным визгом испускающего последний дух мушмулиного ствола. Звук плавно перерос в далёкий гул, словно исходил он уже не из сокровенных лесопильных сердцевин, а рождался где-то на планетах далёких небесно-голубых галактик. Но и это не стало мне помехой. Потому что теперь путь был свободен. С этой минуты между нами не стоял больше никто. Между мной, защитником и спасителем, и тем, кого я отныне берусь спасать и защищать. И я иду к тебе, слышишь, чудо моё? Я уже близко… я совсем рядом… я почти у цели… чтобы взять тебя уже окончательно и бесповоротно… чтобы достичь и защитить… И ты ждёшь меня, наверное, как я всю свою жизнь ждал тебя… мечтая о тебе и идя к тебе… сам не ведая о том и сам того не понимая… Ты слышишь меня?.. Чувствуешь? И поверь, нам никогда не будет скучно… Веришь?.. Так скажи хотя бы слово, девочка моя… белочка моя скуластая, узкоглазая моя, чудо моё тонкогубое, с гладко натянутой бархатной кожей цвета спелого персика, от которой дневной свет отражается, оставляя после себя круглые сияющие медальки, обворожительное моё существо с мягким, покладистым, в старшую неродную сестру, характером, с призывно острыми балетными плечиками и по-детски костлявыми коленками, с тонюсенькими ломкими запястьями и точёными щиколотками, с завораживающими ямками под розовыми недоспелыми ягодичками, с мелко накрошенной сыпью трогательных веснушек вокруг носа и по рукам, с прямыми, один к одному, блестящими, вороньего колера, волосами, пахнущими мною и моим ахабинским гнездом…

Знай же, ангел мой, что я иду к тебе, чтобы любить тебя… и не дать никому в обиду, чтобы забрать тебя в настоящую, в истинную, в единственно неподдельную и полноценную жизнь, в которой нет места притворству и лжи, потому что тираж там доступен и всегда неограничен… И пусть теперь будет так, белочка моя драгоценная… ненаглядная моя и единственная моя Айгуль…

Очень прошу сотрудников и пациентов специальной психиатрической лечебницы № 7, в чьи руки по случайности или в силу умысла попадёт эта история болезни, по прочтении сжечь её и ни с кем не обсуждать!

Спасибо тебе, добрый человек, мой верный и преданный читатель. И храни тебя твой Бог, какой бы он ни был: белый, чёрный, бестелесный, плотский, небесный или земной…