Татьяна Булатова - Да. Нет. Не знаю

– Папа! – повысила голос Прекрасная Золотинка. – Вы нарочно?

– Т-тих-хо! – шикнул на жену Миша и приложил палец к губам.

– Тихо, – поддержал его тесть.

– Глупости какие! – шикнула на них Аурика и потянула за ногу Наташку: – Вставай, а то простудишься. Пол холодный и грязный.

Девочка отдернула ногу и, словно мячик на резинке, вернулась на прежнее место.

– Наташа, – потребовала мать и схватила ту за руку. – Вставай! Кому я сказала?!

– Нет, – объявила девочка и попыталась высвободить свою ручку.

– Вставай! – разозлилась мать и дернула снова, окончательно разрушив наполнившее кухню блаженство.

– Не буду, – пробасила Наташка и вцепилась второй рукой в руку отца.

– Аурика, – не выдержал Коротич и сел: – Ну, что ты делаешь?

– Я? – задохнулась от негодования жена и плюхнулась на табуретку. – Я-то как раз не делаю ничего такого, чтобы можно было покрутить пальцем у виска. А вот вы (она обвела взглядом присутствующих) точно делаете что-то не то! Вам сколько лет?!

Быстрее всех сориентировалась Наташка и показала два пальчика.

– Вот именно! – обрадовалась Аурика и показала мужчинам свои два пальца. – На большее не тянете.

Первым поднялся с пола Георгий Константинович, так, в сущности, и не наигравшийся в очень, как выяснилось, увлекательную игру. Пока Одобеску отряхивал костюм, Прекрасная Золотинка читала отцу мораль по поводу того, как должны вести себя нормальные взрослые люди.

– Раньше бы ты повела себя по-другому, – с грустью посетовал Георгий Константинович и поправил волосы надо лбом.

– Это интересно! Как бы я себя повела?

– Как? Ты всегда включалась в игру с ходу. С азартом и интересом. То акулой была, то динозавром, то принцем. И никто не крутил пальцем у виска, когда ты рисовала себе усы под носом и надевала мои ботинки. А могли бы… Я вот тоже помню, как в невесту превращался, и ничего. Таковы правила игры.

– Это не ответ на вопрос, – скривившись, оборвала отца Аурика. – От твоих воспоминаний мне не холодно, не жарко. Понимаешь, я выросла! Мне уже не до игр! Это вы с Коротичем можете позволить себе валяться на холодном и грязном полу с двухлетним ребенком, а я не могу.

– А раньше могла, – чуть-чуть повысил голос Георгий Константинович. – Раньше бы ты улеглась рядом. Или бы вообще плюхнулась сверху. И была бы куча-мала. И было бы весело. А теперь ты такая правильная и степенная, что я даже не знаю, что и думать.

– А не надо ничего думать, – выкатила грудь Аурика. – Не надо давать советы и заставлять меня жить в моем доме так, как я не хочу. Это моя дочь (она кивнула на Наташку) и мой муж, и мы сами разберемся, в какие игры играть!

– Аурика! – возмутился Миша. – Прекрати!

– Ничего страшного, – обернулся к нему Одобеску. – Ничего страшного. Все в порядке. Золотинка права. В чужой монастырь со своим уставом… Понятно, поделом. Собственно, зашел-то на полчаса. Больше и не собирался. Но рассеян, за временем не слежу.

Внимательно выслушав извинительную речь Георгия Константиновича, Аурика почувствовала, как огорчился отец: об этом говорила характерная для таких случаев витиеватость фраз. Прекрасной Золотинке, все меньше и меньше соответствующей своему лучезарному прозвищу, стало стыдно.

– Папа, – шагнула она к нему. – Прости меня, пожалуйста.

– Ну, что ты, девочка, – растрогался Одобеску. – Это ты меня извини. Старею, понимаешь ли. Оттого впадаю в дидактизм и многословие.

– Ей не привыкать, – прокомментировал реплику тестя Коротич. – Она же у нас специалист по культуре Средневековья, должна понимать, отчего люди абсолютизируют опыт предшественников.

– Вы намекаете на то, что я полезное ископаемое? – ухмыльнулся Георгий Константинович и расправил плечи.

– Я, дорогой тесть, намекаю на то…

– Что плохо представляешь сам, – продолжила Аурика. – Я же не лезу в, – хотела она сказать «математику», но удержалась и предложила перемирие: – Я согласна, все мы погорячились. Но мне можно!

– Это почему? – воскликнул Миша.

– Потому что, во-первых, я кормящая мать. И мать, между прочим, двоих детей. Во-вторых, я недосыпаю. И, в-третьих, я Одобеску.

Последняя реплика особенно понравилась Георгию Константиновичу. И он даже позволил себе небольшой экскурс в историю рода, который прервала заскучавшая среди взрослых разговоров Наташка. Она, вскарабкавшись к деду на колени, просто закрыла его рот своей маленькой ладошкой.

– Молчу-молчу, – рассмеялся Одобеску и сжал внучку изо всех сил. Наташка хихикнула и снова приложила ладонь к подвижным дедовским губам. Тогда он сжал ее еще раз, и девочка от души захохотала.

– А теперь ко мне, – призывно похлопал по коленям отец, предполагая, что дочь ни за что не слезет со своего дорого Ге. Но Наташка на удивление быстро согласилась и залезла к отцу, приготовившись к повторению пройденного.

– Молчу-молчу, – повторил волшебные слова Коротич, девочка приложила к отцовским губам ручку и замерла в ожидании объятий.

– Пум! – ткнул пальцем в Наташкин живот Миша, и она залилась смехом от радости.

– Еще! – потребовала девочка, и отец с готовностью повторил «процедуру», и с такой же готовностью Наташа вновь захохотала.

– Ну, а теперь иди к маме, – позвала дочь Аурика и тоже приготовилась к игре, объединившей всех присутствующих.

Наташка замолчала, внимательно посмотрела на мать, а потом, повернувшись к ней спиной, обняла отца за шею и доверчиво к нему прижалась.

– Ты видел? – обратилась молодая женщина к Георгию Константиновичу. – Вот тебе и доминантные гены: лицом – в мать, а вся насквозь – отцовская.

– Ничего удивительного, – попытался успокоить расстроившуюся дочь Одобеску. – Ты тоже отцовская.

– Ну я-то понятно. Я своей матери отродясь не видела! – возмутилась Аурика.

– Вот как раз, народясь, ты ее и видела пару раз, – поправил дочь Одобеску. – А все остальное время…

– Я знаю, что было в «остальное время»! Но моя-то дочь растет с матерью! – не переставала возмущаться Прекрасная Золотинка. – И значит: или это я дурная мать, которую не любит свой собственный ребенок, или это ребенок какой-то ненормальный.

– А может, у ребенка просто отличный отец? – вступился за Коротича Георгий Константинович. – И ребенок это чувствует.

– Папа! – закричала на Одобеску дочь. – Ты думаешь, что ты говоришь? «У ребенка отличный отец», – передразнила она отца и добавила: – И плохая мать?!

– Я такого не говорил, – отрекся Одобеску от приписываемого ему высказывания.

– А вам не кажется, – подал голос Коротич, – что это, по меньшей мере, глупо: давать оценки матери и отцу в присутствии ребенка. Пусть он сам выбирает.

– Вот видишь! – взъярилась Аурика. – «Пусть выбирает ребенок»! Что он может выбрать?!

– Ребенок выбирает того, с кем ему комфортно: спокойно и безопасно, – решился-таки высказаться Георгий Константинович. – А ты ведешь себя неуравновешенно. Ты ее пугаешь.

– Я не понимаю: на чьей ты стороне? – строго поинтересовалась алчущая отмщения мать и сузила глаза так, что лицо ее превратилось в некое подобие маски японского театра «Кабуки».

– Я, если уж ты так хочешь знать, – не выдержал Одобеску, – на Наташкиной стороне. Нужно учиться управлять своими эмоциями.

– Это я-то не умею управлять своими эмоциями?! – вспыхнула Аурика и высочила из кухни, хлопнув дверью.

– Мне кажется или моей дочери нужен врач? – грустно пошутил Георгий Константинович и начал собираться.

– Не нужен ей никакой врач, – отмел все подозрения Коротич и еще сильнее прижал девочку к себе. – Аурика просто не терпит никаких возражений. Она искренне считает, что абсолютно права. Но как только понимает, что на самом деле все не так, как она себе представляла, то тут же расстраивается, но виду не показывает и уже из принципа настаивает на своем. Она же Одобеску, – хмыкнул Миша и лукаво взглянул на тестя.

– Знаете что, молодой человек, отнюдь не у всех Одобеску такой характер!

– Не обижайтесь, Георгий Константинович. Против Одобеску я не имею ничего против. Мало того: скажу, что некоторые представители рода Одобеску мне нравятся. Вы, кстати, в курсе, что моя супруга из этого же рода?

– В курсе, – пробурчал барон. – Моя дочь, кстати, тоже.

– И как?

– Что как?

– Вас устраивает ваша дочь?

– Более чем, скажу я вам.

– Вот и меня моя жена тоже устраивает, – рассмеялся Коротич и ласково погладил дочь по голове. – Хотя характер у нее… Извините, все-таки дурацкий.

– Не буду спорить с очевидным, – согласился Одобеску и тут же добавил в защиту своей Прекрасной Золотинки: – Но это ничего не меняет.

– Абсолютно ничего, дорогой Георгий Константинович! – торжественно произнес Миша и аккуратно опустил девочку на пол: – Правда, Наташка?

– Нет, – привычно ответила та и попыталась залезть обратно.