Тинатин Мжаванадзе - Лето, бабушка и я
Приехав на участок, мы шли на верхнюю площадку — фундамент уже залит, рядами ждут своей очереди бетонные брикеты, а рядом стоит, накренившись, высокий водопроводный кран, из которого в любое время дня и ночи, зимы и лета хлещет тугая струя воды.
— Никого же нет, чтобы починить, — сетует бабушка, но воду — самую холодную и вкусную в мире, мы пьем с наслаждением, долго, с перерывами на оттаивание замерзших зубов.
— Эта вода прямо с ледников, — говорит бабушка. — Когда я здесь буду жить, починю, наконец, кран, а то прямо сердцу больно — такая вода пропадает. Хотя, — задумывается бабушка, — не так уж пропадает, прямо в мой огород течет.
Место неописуемо чудесное.
Красная земля, пологие холмы, выше — террасы с цитрусовыми деревьями, и высоченный дуб, как хранитель округи.
— А туда можно зайти? — спрашиваю я, в надежде добраться до дуба.
— Лучше не стоит, чужая земля, — говорит бабушка, разбирая свои саженцы. — Ты же его видишь, зачем руками трогать — и так хорошо, издали.
Бабушкин участок занимает собой склон ниже площадки, на границе с лесом растет орешник, с другой стороны идет сельская дорога.
За нас обычно идет драка — к кому пойдем ночевать. Кто первый успеет — тот и победил! Вот и сейчас слышны голоса с дороги — вот, вот, идут!
Это сестры Далика и Дарико, дети Джемала.
— Фати-бицола, с приездом! Давайте мы вам поможем, быстрее закончим и к нам пойдем!
Деревенские девочки, привычные к земле, молниеносно сажают помидоры в четыре руки.
— Ох, дай вам Бог хороших мужей найти, и здоровья, и много детей!
Я слоняюсь как неприкаянная — ничего делать не дают, «руки испортишь». А чего мне бояться руки портить, когда я цемент замешивала лопатой?!
За работой и разговорами солнце склонилось к закату.
— Принесите-ка мне сумку, я ее возле крана бросила, — командует бабушка.
Мы идем вдвоем с Даликой в гору. Про нее бабушка как-то сказала, что ее жалко — немного не того, мол, девочка. Дарико вышла шустрая и боевая, а эта — как замедленный кадр, почти все время молчит, нерешительно улыбается, а когда играем в «домики», ей никогда не достается роль матери.
Возле крана — заболоченное озерцо из вечно льющейся воды.
— Смотри — лягушка! — с круглыми глазами кричу я.
— Ты что, лягушку никогда не видела? — удивляется Далика.
— Как нет — у нас во дворе один раз даже целая жаба прыгала. Фу-у, какая страшная!
— А знаешь, что будет, если лягушку убить?
— Что будет? — замирая от страшной тайны, смотрю я на бедную лягушку.
— Дождь пойдет, — загадочно произносит Далика.
— Такого не может быть, — неуверенно мотаю я головой.
Далика подобирает с земли камень и метко попадает прямо в ничего не подозревающую квакшу.
— Зачем ты ее убила — ну зачем, она же безобидная! — У меня от жалости мурашки по коже, и вот-вот слезы защекочут в носу.
— Посмотри, что будет, — убеждает меня Далика.
Вдруг над площадкой пролился дождь.
— Видишь, видишь? — возбужденно говорит Далика, солнце продолжает светить сквозь легкие теплые струи.
Задрав голову наверх, вижу маленькую радугу.
— Это все знают: если хочешь, чтобы пошел дождь, надо убить лягушку. А если дождь и солнце — значит, шакалы играют свадьбу, — продолжает меня удивлять Далика.
Дождь прекращается неожиданно, как будто небесный шутник повернул вентиль.
— Что вы там столько возитесь? — зовет снизу бабушку, прикрывая глаза ладонью.
Сумка стоит на бетонных брикетах и покрыта водяной пылью.
Вытираю пальцами влагу — значит, дождь в самом деле только что прошел, только мне вряд ли кто поверит.
Когда-нибудь бабушкин дом будет готов, и радуга над ним будет стоять сама по себе, без лягушек.
Как похитили мою кузину
В один прекрасный день папа вернулся с работы позже обычного. Был он устал и совсем слегка навеселе.
— Когда успел, где успел, — вполголоса бормотала теща, накрывая на стол.
— Не надо, я у брата перекусил, — отказался папа и поведал, в чем причина опоздания.
Оказалось, мою кузину, дочку папиного брата, живущую в получасе езды — в другой деревне, — вчера поздним вечером похитили.
Я выпучила глаза, чтобы меня, как обычно, не выставили вон, и слушала, боясь шелохнуться. Это же надо — живого человека похитили! Ту самую Марину, пышногрудую, с волной каштановых волос и родинкой над верхней губой! Хохотушку Марину, молниеносно накрывшую стол буквально неделю назад на двадцать человек и только что окончившую школу!
Бабушка так и села, уронила миску на колени и запричитала.
— Бедная, бедная ее мать, такая девочка, всем на зависть, вырастили ребенка для какого-то ирода! А кто хоть украл, знают?
— Знают, — выпив воды, неторопливо сказал папа. — Это те самые, с кем у нас кровная месть была сто лет назад. Нашли что вспомнить! Завтра поедем на переговоры.
Украли!
Кровная месть!
Переговоры!
Положительно, в городке Б. у меня совсем другой мир, школа и музыкалка, а здесь — настоящая жизнь!
Следующие несколько дней были полны событий — правда, я в них участия не принимала, только собирала девочек и с упоением обсуждала с ними новости, прибывающие по воздушной почте.
Папа утром побрился, надел выходной костюм и белый цилиндр — как называли у нас шляпы, и сел в поданную к воротам машину с хмурым водителем — братом украденной невесты.
Женщины тоже обсуждали свежайшие новости, мы пеленговали темы из кустов неподалеку.
— …мать девочку за ведром послала к соседке, она вышла за ворота, а там — этот сидит, в машине ее ждет!
— А чего она, дуреха, не побежала сразу?
— Кто ж знал! Она с ним со школы знакома, подошла поговорить, а он ведро у нее выхватил и по башке!
Женщины шумно заахали, не вынеся драматизма момента.
— А закричать она не могла?
— Да кто там услышал бы — вечер, все по домам сидят. А он ее быстро в машину, и вперед!
Открыв рты и вытаращив глаза, мы собирали все крупицы информации. Мне представлялось, что Марина сидит в башне, бледная, босая, оборванная, и рыдает, вцепившись в решетки.
— …а мать, говорят, по земле каталась и выла от горя — это же враги, враги, она хочет любой ценой девочку забрать. Только вот отдадут ли?
Женщины смаковали подробности, наращивали детали, месили краски, раздували до небес — все-таки не так богата была их жизнь яркими эмоциями, надо было выжать из случая все возможное.
Папа мне представлялся благородным королем, вызволяющим красавицу из башни. Хотя он толст, усат и лыс, и на рыцаря не тянул, — к тому же немолод и приходится красавице дядей, больше никого на эту роль не находилось.
— А что хорошего в том, чтобы девочку забрать? Кто же ее замуж-то возьмет после этого? Украли — мало ли что там было.
Женщины многозначительно переглянулись и замолчали.
— А я знаю, как проверять, девушка осталась девушкой или уже всё, — шепотом сказала Цицо.
Я, признаться, покраснела от пяток до бровей. Это была такая тема, в которой я не смыслила ни бельмеса, и тут представлялся случай узнать, наконец, что-то очень важное! Бабушка возникла передо мной и испепелила взглядом, но усилием воли я ее растворила.
— А как? — Жгучее любопытство добавило бурачного окраса на мои щеки, и без того грозившие воспламениться.
— Берешь длинную тесемочку, — деловито принялась объяснять Цицо, — измеряешь шею — вот так.
И она ловко обвернула шпагатом мою шею.
— И потом складываешь, чтоб было вдвое длиннее. Видишь?
— И что? — недоуменно подтолкнула я ее.
— А потом обводишь эту тесемку вокруг лица, и если концы точно сошлись на макушке — ты девушка, а если длиннее — то всё, конец!
Концы сошлись на моей макушке впритык. Девочки облегченно вздохнули и стали проверять друг друга.
Почему-то у всех все сошлось.
— Так неинтересно, — разочарованно протянула Цицо, — надо кого-то из замужних. Нино, давай ты свою маму проверишь — она как раз там сидит.
Нино немного поломалась, но любопытство и азарт пересилили робость, и Нино как бы между делом подошла к женщинам, продолжавшим обсуждать прогнозы дальнейших действий противников. Нино присела рядом с матерью — поперек себя шире Маквалой, и играючи обвернула ленточку вокруг ее шеи.
— …а мне каково было — молодая, трое детей, никто не помогает, муж в тюрьме…Ты что делаешь? Отстань, не видишь — взрослые разговаривают!.. Ну и вот, что хорошего в раннем замужестве, кто бы мне сказал…
Тем временем Нино сложила ленточку вдвое и потянулась делать замер невинности матери, увлеченной мемуарами. Концы поднялись над головой так высоко, что Нино встала на цыпочки.
Наш хохот вспугнул кур, собаку, двух мирно дремавших котов и всполошил женщин.
