Наталья Земскова - Детородный возраст
– В первые дни такое бывает. Мария Федоровна, мы всё делаем правильно. Я знаю, тяжело и страшно, но это же не на всю жизнь, Помогите мне вам помочь, потерпите, не истязайте так себя.
«И меня», – словно недоговаривает она.
Я лежу, смотрю на пустую Зоину кровать, Реутова перехватывает мой взгляд и отвечает на немой вопрос без выражения:
– Пока всё так же. На стимуляцию не соглашается, но в любой момент это могут сделать по показаниям. Всё, отдыхайте.
– Маша, да не мучай ты ее. – Тихая Зоя, укутавшись в три одеяла и устроившись в полулежачем положении, посылает мне из своего угла шар ярко-розового цвета, наблюдая, как точно он опускается прямо в руки.
Зое запретили ходить домой на выходные (да и почти всем теперь запретили), так что день рождения пришлось отмечать здесь. Муж притащил гигантскую корзину винограда, слив и нектаринов и велел нам есть под музыку Первого концерта Чайковского, объясняя, что это благотворно воздействует на наших детей. Притащил и Чайковского, и я в который раз поразилась, как уместна эта музыка в любых декорациях, даже в больничных.
А может быть, именно в больничных.
Если бы я была президентом, то в приказном порядке заставила бы транслировать Чайковского по всем радиостанциям и музыкальным каналам. Как образец гармонии. Чтобы он звучал специально для масс из всех динамиков в качестве музыкальной терапии, особенно в транспорте и на городских рынках.
Как это всегда бывает, положительный момент с Чайковским немедленно был уравновешен отрицательным: ночью в больнице лопнули трубы, температура упала до десяти градусов, все съежились и забились в щели.
– Ой, какую мне занятную книжечку подруга прислала. Маша, посмотри. – Зоя отправляет мне еще один шар, а за ним ладный самолетик из цветной бумаги, подаренный ей семилетним племянником. – Нет, лучше послушай. Тест на «вшивость»: способны ли вы выиграть миллион долларов? Десять вопросов. Маша, ты готова? Первый… Хотя зря стараюсь: тебе всё равно не дадут.
– Почему?
– Ну… Выйти замуж за образованного, интеллигентного, порядочного молодого мужчину, который имеет недвижимость, зарабатывает, происходит из приличной семьи, не имеет романа с алкоголем (так, ничего не забыла?) и бывших жен – всё равно что выиграть миллион долларов. Так что свой миллион ты уже получила.
– Забыла добавить: красавца.
– А вот это как раз относится к недостаткам.
– Лучше сказать, к налогам. Ну, любой выигрыш всегда ведь облагается налогом, что, собственно, не умаляет его ценности. И вообще, к этому привыкаешь на третий день.
– Слушай, а давно ты вышла замуж?
– Чуть больше года, хотя теперь мне кажется – сто лет назад.
– И платье было?
– Было. Красное. Ужасно хотелось длинное красное платье.
– Удивительно: где ты его взяла?
– Платье?
– Да жениха, при чем здесь платье?
– Друзья позвали на очередной сплав. Слово «байдарка» для меня пароль: я собралась за пять минут, но сказала, чтобы второго человека в лодку они искали сами, у меня в окружении не было никого…
– Как просто всё. На внешнем плане.
Вот именно – на внешнем. И всё было совсем не так. Не совсем так.
Олег улетел в Штаты, а за неделю до этого я ушла от него прямо среди ночи. Будущего у нас не было, и меня так измучили мелкие частые размолвки, что я не желала терпеть даже эти несколько дней. Он что-то опять сказал или, напротив, не сказал, и я, удивляясь тому, как легко несут меня ноги, бегом скатилась с его десятого этажа, выскочила из подъезда и летела до самого дома, словно у меня выросли крылья. И было совсем не страшно нестись по пустынной дороге с мигающими светофорами, где, кроме меня, кажется, не было ни одного человека. Конечно, это был не лучший, но и далеко не худший выход – так извести себя зависшими в одной плоскости отношениями, чтобы разрыв показался избавлением.
А может, я всего лишь торопилась уйти первой?
На то время, что еще оставалось до его отъезда, я уговорила редактора дать мне фантастически длительную – шесть дней – командировку и уехала на север области, писать об отце, который выкрал у бывшей жены собственного ребенка, так как та не давала им видеться. И, оказалось, ехала не зря. Правда, дело там было совсем не в ребенке, а в битве двух мужчин, двух самцов – зятя и тестя, каждый из которых не желал уступать другому «свою» женщину. Одному из них она приходилась дочерью, другому – женой. И никакой тебе интимофобии. Мобильные телефоны у нас тогда практически не водились, и я была счастлива от одной мысли, что дозвониться до меня невозможно. Собрав материал этой местной санта-барбары и дождавшись того момента, когда, по моим подсчетам, самолет Олега взмыл в небо, я всё с теми же крыльями за спиной вернулась в город и как ни в чем не бывало села отписываться. А в город явилась золотая осень, и так мне было в этой осени легко и свободно, что я с Анькой чуть не ежедневно отправлялась бродить в Летний или Александровский сад – праздновать эту свою свободу. С тех пор я знаю: каждое решение, пусть даже самое болезненное, должно быть вызревшим, сформировавшимся. Зрело-зрело – и отвалилось само: не нужно ничего ни рвать, ни резать, ни тащить, как репку. Пользуясь этим состоянием, я даже сходила в его квартиру – у меня оставались ключи – забрать свои вещи и проститься с этим периодом жизни.
Эйфория длилась месяц-другой. После трех лет жизни на два дома я поражалась тому, что жить, оказывается, можно просто так, не кромсая себя на куски и не подгоняя под ситуацию, как перекроенную одежду. Напоминая себе вернувшегося в семью после загула мужа, я день и ночь занималась ребенком, пытаясь возместить ущерб, причиненный моим отсутствием, чем изрядно ее смешила и озадачивала.
Ломка началась позже, когда я поняла, что мне трудно бывать там, где мы бывали вместе. Близились очередные выходные, Аньку забирал отец, а я не знала, куда мне лучше отправиться – в бассейн, театр или любимый Павловский парк. Несмотря ни на что Олег был отличный товарищ, везде и всюду мы ходили вместе. И главное – байдарка. Вместе с нашим разрывом обрывались и байдарочные походы, квинтэссенция всего лучшего и волшебного, что было в наших отношениях. Однажды, убирая квартиру, я наткнулась на фотографии со сплава и, сколько ни сдерживалась, разрыдалась так, как рыдают по тому, что уходит безвозвратно и навсегда. В кавалеры в это время ко мне набивались одни необразованные хамы или вежливые недоумки, и мне уже начинало казаться, что всё мужское население страны, кроме Олега, не отличает Гоголя от Гегеля, а Маркса от Маркеса. Я поняла, что бессознательно ищу ему срочную замену, и жизнь, как водится, посылает мне обратное. Слава богу, друзья у нас все-таки были разные. Я достала из нафталина всех забытых подруг и приятелей.
Больше всех мне помог Димочка, наш завотделом рекламы. Димочкой все его звали за бесконфликтность, коммуникабельность, молодость и улыбчивость. Когда он заявился к нам сразу после института, элегантный, как князь Болконский на первом бале Наташи Ростовой, девицы, пребывающие на рынке невест, сделали стойку, но быстро и в растерянности отступили. Он не реагировал на женщин никак, всем видам общения предпочитая компьютер. Меня от роли кандидатки в невесты защищала десятилетняя разница в возрасте, я, как и Димочка, была не питерская, а приезжая и, как он, обожала длительные прогулки. Мы подружились. Дружба заключалась в том, что по пятницам мы тащились пешком с Фонтанки до Васильевского острова, а после ехали – каждый к себе. В выходные опять где-нибудь бродили, но уже в пригороде. Димочка рассказывал про родителей, про брата, про свой городок, объяснял, что мы, журналисты, ни фига не смыслим в его любимой рекламе, что скоро все газеты будут выходить в электронном виде – я улыбалась и в нужных местах говорила: «Да ну?» Несколько раз он даже был у нас в гостях, мы вместе готовили, обедали, а после опять отправлялись ходить и ходить. Я выхаживала, латала черную дыру, оставшуюся после Олега. Иногда мне казалось, что и Димочка «выхаживает» что-то подобное. Так до сих пор и не знаю что.
А потом я от всего устала и однажды утром проснулась со зверской решимостью сделать ремонт. И не просто ремонт, а реконструкцию всей квартиры. Всё сломать и перестроить заново. Еле дождалась лета, отправила Аню к бабушкам, нашла шабашников и заставила их сломать всё что можно и выбросить на помойку. Я двигала стены, прорубала арки и сдирала всё – от кафеля до подоконников. Когда всё старое пространство было ободрано и вынесено прочь, выяснилось: чтобы реализовать всё, что я напланировала, требуется сумма, раза в три большая имевшейся в наличии. Приложив тьму усилий, я получила ссуду и отправилась по магазинам стройматериалов. Впервые в жизни я делала ремонт сама, по ходу пьесы убеждаясь, что это лучшее средство от постразводного синдрома. Разговоры о том, какой обойный клей лучше и экологически чище, а какой линолеум ляжет ровнее всего и притом не будет вонять три месяца, отлично затягивают раны и загружают голову. И, как это ни странно, действительно меняют жизнь. Хотите поменять жизнь сверху донизу – бросьте всё и делайте ремонт, по возможности самый навороченный и энергоемкий. Гулять, как, впрочем, и спать, мне теперь было некогда. Димочка слегка обиделся, но я вновь ощутила вкус жизни и, колдуя над своим жизненным пространством, почти забыла и про Олега, и про свою депрессию.
