Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье
– Девушки наряжаются. Они пользуются косметикой. Парни – они попроще. И я такая. Я терпеть не могу длинные волосы, как носят девушки. Мне пришлось бы запасаться терпением, чтобы расчесывать их, мыть… И девушки слишком много болтают. Они сплетничают, понимаете? Мужчины тоже много говорят, но не так много, как женщины. Женщины вечно сидят в четырех стенах и говорят, говорят, говорят… Это их основное занятие. Потому что у них нет никакой свободы. Они не могут выходить из дома и заниматься разными делами, поэтому они только и делают, что болтают.
Ненадолго умолкнув, она продолжает:
– Ненавижу головные платки. Ненавижу их надевать. И длинные юбки. И лифчики. Я отказываюсь их носить.
Ее щеки снова вспыхивают румянцем, и челка падает на глаза, когда она отворачивается в сторону.
– Девушкам нравится иметь красивые дома, украшать их изнутри и снаружи, – продолжает она. – Парням наплевать на дома и на разговоры о том, как бы их украсить. Мужчины все равно уходят из дома и идут на работу. Есть занятия, которыми любят заниматься женщины: готовить, убирать, наводить красоту. Ходить на свадьбы. Мода, опять же. Мужчин все это не интересует.
Мужчины, напротив, любят быстро ездить на машинах, тусоваться с друзьями и драться. Захра описывает эталон мужчины как нынешнего кабульского любимого телегероя: это Джек Бауэр из сериала «24». Для нее и других парней района этот американский экшен-герой символизирует настоящего афганца. Истинного воина. Мотив воздаяния присутствует в каждой серии: когда героя избивают до полусмерти, он снова поднимается на ноги и защищает свою честь. Как и любой афганец, в представлении Захры, он никогда не боится смерти. И никогда не перестает сражаться.
Я прибегаю к дешевой уловке:
– Значит, парни лучше девушек?
Захра мотает головой. Ничего подобного!
– Девушки умнее парней, потому что больше работают по дому и больше умеют. Мужчины подходят для других занятий. Они тоже умны, но умений у них меньше. Женщины способны выполнять любую работу, которую могут делать мужчины. Я это знаю, потому что сама это делаю. А вот мужчины не могут выполнять женскую работу.
В превращении консервативного старшего брата в довольно прогрессивную девушку-подростка есть своя логика:
– Знаете, все женщины могут быть мужчинами. Как я.
С этим трудно спорить.
Мы приближаемся к песчаному карьеру, где несколько молодых парней собрались вокруг трехколесного мотоцикла, который сдается напрокат. Захра хочет прокатиться. Она широким шагом подходит к главному в этой компании и сует ему в ладонь пару монет. Оседлав мотоцикл, она начинает на высокой скорости описывать вокруг нас петли. Ветер бьет ей в лицо, и на нем появляется широкая улыбка. Когда она проносится мимо нас, волосы ее взметаются во все стороны, и она для пущего эффекта привстает над седлом. Когда я ее фотографирую, соседский мальчишка кричит, обращаясь к Сетарех:
– Скажи ей, чтобы не считала себя парнем! Она девушка.
Слезая с мотоцикла, Захра говорит, что этот парнишка – ее друг и что беспокоиться не о чем. Он знает ее тайну, но обращается с ней как с приятелем.
– Если кто-то меня ударит, он меня защищает.
– А на тебя нападают?
– Случается.
В действительности свобода передвижения Захры в последнюю пару лет стала более ограниченной. Она ощущает растущую изоляцию. Девушки начали ее стесняться, а молодым парням нравится ее задирать. Она больше не чувствует себя в полной безопасности в своем районе, где все больше людей начинают видеть проблему в том, как она выглядит. То, что некогда было свободой под прикрытием, теперь становится тонкой провокацией для тех, кому известен секрет. А в последнее время, похоже, таких прибавилось. Захра подозревает, что некоторую роль в этом играет ее мать: раньше семья хранила ее тайну, но в последние годы мать неоднократно пускала в ход просьбы, мольбы и требования, чтобы Захра выглядела более женственно. Пора ей, говорит мать, становиться девушкой и воспитывать в себе женское начало.
Но Захра по-прежнему сопротивляется. Ее не такие уж великие свободы урезают, но в ее представлении это все равно лучше, чем быть женщиной. Мысль о том, что ей придется повторить жизнь своей матери, обзаведясь мужем и длинной вереницей детей, кажется ей абсурдной и пугающей.
Когда мы усаживаемся под деревом в парке, Захра внезапно умолкает, когда мимо проходит ее учитель пуштунского и одаривает ее долгим взглядом. Женщины-учителя в школе, где учится Захра, никогда не комментировали ее внешность. Они видели, как она надевает головной платок – обязательную часть школьной формы, – поднимаясь по ступеням в класс, и срывает его, едва ступив за порог школы. Но недавно учитель пуштунского сказал Захре, что то, что она делает, неправильно, и что для нее позорно не выглядеть как девушка и не ходить постоянно с покрытой головой.
Как и в отношении многих общественных вопросов и правил, диктующих людям, как им жить, муллы в Афганистане придерживаются разного мнения о том, говорил ли Аллах что-нибудь относительно бача пош. Одеваться в одежду другого пола – не преступление, но такой поступок может рассматриваться как грех. Согласно одному исламскому хадису{67}, пророк Мухаммед «проклял мужчин, уподобляющихся женщинам, и женщин, уподобляющихся мужчинам», и постановил «изгонять их из домов».
Моисей говорил нечто похожее во Второзаконии, 22:5: «На женщине не должно быть мужской одежды, и мужчина не должен одеваться в женское платье, ибо мерзок пред Господом Богом твоим всякий делающий сие». И все же интерпретация обоих этих пассажей, которые могут быть расценены как осуждение переодевания в одежду противоположного пола, в среде религиозных ученых неоднозначна. На самом деле, возможно, у Бога и пророков не было никаких реальных возражений против кросс-дрессеров любого пола. Заметим, что эти писания говорят о «мужчинах» и «женщинах» – а не о мальчиках и девочках.
Однако в Афганистане ссылаться на ислам может кто угодно, в любое время, с любой целью. Каков бы ни был вопрос, человек может процитировать подходящие туманные хадисы, которые, как говорят, представляют тысячи высказываний (нередко противоречивых) и жизненных событий пророка Мухаммеда, или привести свое воспоминание о том, что когда-то сказал какой-то мулла. Такие определения (что считать исламским, а что нет), причем с абсолютной уверенностью, вольно дают и молодые, и пожилые афганцы, и обладатели университетских дипломов, и те, кто подписывает документы лишь отпечатком большого пальца. Непрестанные ссылки на догмат заставляют многих афганцев уверовать, что любое навязываемое им новое правило надо обязательно исполнять, чтобы быть «добрым мусульманином».
Губительная «уловка-22»[6] в Афганистане заключается в том, что сто́ит кому-то сослаться на Аллаха, пророка Мухаммеда, Коран или вообще что бы то ни было, имеющее отношение к исламу, как любой, кто подвергает сомнению это заявление, получается, потенциально сомневается и в Аллахе. А раз так, его (или ее) можно заподозрить или обвинить в богохульстве. Чтобы избежать этой потенциальной опасности, большинство противоречивых и временами путаных толкований ислама остаются в Афганистане неприкосновенными. Коран можно прочесть многими способами{68}, и это могут сделать даже те, кто просто умеет читать, а ведь существуют еще тысячи хадисов, используемых для выражения различных правил. Так что объем материала для интерпретации исламских законов в том или ином контексте огромен, по словам ученых.
Поскольку у мусульман нет организованного духовенства, само звание муллы доступно для любого{69}, кого считают обладателем каких-либо религиозных полномочий. Муллой может стать и неграмотный крестьянин, выступающий как религиозный лидер деревни. Учитывая, что муллой может быть человек, объявляющий новорожденную девочку сыном с целью помочь семье, в которой нет сыновей, некоторые религиозные лидеры не только одобряют бача пош, но и поощряют и принимают их, когда это считается необходимым.
Захра не знает никаких конкретных исламских правил, касающихся вопроса, кому какую одежду носить; не знает она и тех или иных интерпретаций таких правил. Но она верующая мусульманка, она молится, и она ответила своему учителю то, что имело для нее смысл: «Это мое тело, и вам следует оставить меня в покое».
Учитель что-то неодобрительно пробормотал и ушел, но некоторые девочки в школе были ошеломлены тем, что Захра осмелилась возразить учителю-мужчине в религиозном вопросе. Некоторым ученицам родители после этого велели держаться от Захры подальше.
