Наталья Нестерова - Воспитание мальчиков
Она ушла в дом. Там упала в детской комнате на пол. Обморок. Мама терпеть не могла болеть, еще больше — посвящать в свои хворобы близких. Так мы проморгали ее гипертонию, а в дальнейшем — не уберегли от инсульта.
У Никиты и Мити свои воспоминания о Загниткове. Большей частью, подозреваю, усвоенные в пересказе. Трех-, пяти-, семилетний ребенок помнит отрывочными вспышками, картинками. Своими пересказами летних событий долгой ленинградской или московской зимой мы, очевидно, закрепили у детей ложно-собственную память, нисколько не противоречащую фактам. Мите было два года, когда мы последний раз гостили в Загниткове. Он честно признается, что лично ничего не помнит, но так хорошо представляет, будто кино, которое смотрел много-много раз.
В нашей семье не было знаменитостей вроде народных артистов, или политических деятелей высокого ранга, или просто очень состоятельных людей типа директоров заводов, фабрик, портов и магазинов. Поэтому никому из нас не ведомо, каково быть отпрыском известной личности. Когда я читаю, как тяжело в детстве приходилось сыну народной актрисы, как мучительно в юности доказывал он свою состоятельность, я морщусь: уж не более сына шахтера страдал, которому маменька с папенькой трамплина не подвели. И только Никите очень короткий период: от года до пяти — удалось познать участь баловня судьбы. В закрытом военном городке, при дедушке-командире. Ему было восемь месяцев, когда по моей идее перед домом построили манеж три на три метра из низкого штакетника, тщательно обструганного (как бы детка занозу не вогнал). В манеже находились игрушки и сам наследный принц, к которому допускались поиграть милые спокойные детки. Озорники издали смотрели, завидовали. Рядом с манежем пестрыми надувными боками красовался привезенный мной из Питера бассейн диаметром полтора метра — большая по тем временам редкость. В бассейне их высочество плескался в одиночестве, поскольку других детей купать было бы негигиенично. Когда мы приехали через год и я увидела, что варианты манежа появились перед другими домами, у меня потеплело на душе. Ведь очень удобно: ребенок на свежем воздухе и никуда не уползет.
Свидетельства барской благодати Никиты я могла бы продолжить, но хочу рассказать и про суровые испытания, выпадающие на долю особ голубых кровей.
Колхозное поле около части засеяли горохом. Когда он поспел, военгородковская ребятня, конечно, повадилась туда с набегами. Наконец и пятилетний Никита уговорил, чтобы его тоже взяли. Даже помогли усыпить бдительность бабушки. Сказали, что идут к тете Инне вареники есть. Просочившись сквозь замаскированную дыру в заборе (не через КПП же им шагать), малолетние налетчики оказались на поле и принялись саранчей обчищать кустики гороха, набивать запазухи.
И тут неожиданно раздался клич:
— Шухер! (Дети знали это слово!) Прячемся! Командир!
Дети попадали на четвереньки, спрятались.
У поля действительно остановился «уазик» Евгения Дмитриевича. Он вышел из машины. Стоял и смотрел. Прекрасно видел, как копошится в зеленой массе детская банда. Евгений Дмитриевич потраву колхозного урожая давно оплатил председателю все тем же сеном. Но дети об этом не знали, их за набеги строго наказывали, потому что дай пацанве волю, они потом, кроме воли, ничего знать не будут.
Мой свекор умел грозно молчать перед тем, как разразиться гневным криком. Думаю, что благодаря этим паузам, этому затишью перед бурей его гнева все и боялись, все — от родных до подчиненных. Но в тот раз драматическая пауза не удалась, потому что с колен встал Никита.
— Дедуля! — воскликнул он. — Здравствуй, дедуля! Ребята, это же мой дедушка, чего вы испугались?
Из кустов доносилось:
— Это же командир!
— Дурак!
— Спрячься!
— Ты нас выдал!
— Предатель!
Дедушка, сдерживая смех, командным голосом велел всем подняться, выстроиться, запазухи освободить от стручков колхозного гороха (вы его сажали, чтобы воровать?) и строем возвращаться в часть. Через КПП! Дырку в заборе показать! Диверсанты нашлись!
Они так и возвращались — опозоренные воришки через ворота КПП. Никита хотел по привычке запрыгнуть в машину к дедушке, но был возвращен в строй: со всеми воровал, со всеми и топай!
Это не спасло Никиту от дальнейшего презрения. Ребята называли его предателем, не хотели брать на свои вылазки, уклонялись от родительских наставлений: дружи с Никитой, такой умненький мальчик, может, сам чему научишься. Тот, кто, по родительскому представлению, хороший мальчик, по мнению детей, в разведку не годится.
Повлияло ли на характер Никиты короткое золотое детство на засекреченной территории? Не знаю. Да и сам он не знает. Но когда мы приехали в Мексику и Никита пошел в четвертый класс посольской школы, там ему внезапно объявили бойкот. Сразу и без причин. Никита не понравился мальчику-заводиле. Возможно, мальчик решил, что конкурент появился, и приказал: «С Никитой никто не разговаривает! Или будет иметь дело со мной!» Неформальный лидер обладал солидной властью в классе, где учились десять человек.
Никита не пожаловался ни мне, ни классной руководительнице. Я случайно узнала, приставая к сыну с обычными вопросами: «Как тебе одноклассники? С кем ты подружился?» Никита отделывался односложными ответами: ребята нормальные, пока ни с кем не подружился. Я наседала, да еще критиковала, мол, плохо, что ты не заводишь друзей, хотя уже две недели учишься. Никита взорвался, выпалил про бойкот, про то, что каждый день ходит в школу как на каторгу, что он — изгой, а его одноклассники — уроды. Как водится, я мысленно порадовалась словарному запасу (слову «изгой»), вслух возмутилась огульной и вульгарной характеристике четвертого класса и принялась допытываться: что же такого сделал Никита, чтобы его записали в отверженные? Сын утверждал: ничего не сделал, даже не успел. А я все призывала проанализировать свои слова и поступки…
Есть типичные полярные психологические установки-реакции. Один человек приходит в магазин и спрашивает: «Хлеб свежий?» Второй, чтобы получить аналогичную информацию, спрашивает: «Хлеб черствый?» Есть матери, которые не верят в очевидные проступки детей. Говорят ей: «Ваш сын ударил мальчика в глаз карандашом, и того увезли в больницу с тяжелой травмой». «Нет! — отвечает. — Мой сын не мог так поступить». Тридцать человек видели, а ей — не факт. А есть матери, которые при любом конфликте первым делом обвиняют собственного ребенка, ковыряются в мотивах его якобы неблаговидных поступков. И те и другие могут быть хорошими мамами. Горе моим детям, но я принадлежала ко второму типу: чуть что, принималась в сыновьях отыскивать пороки. Какая тактика верна? По прошествии лет, взявшись писать книгу про воспитание мальчиков, отвечаю: никакая! Ни та ни другая. Любые штампы вредны, когда оцениваешь такое пластичное явление природы, как растущий человек. Надо не торопиться, не взрываться, не поддаваться порывам (обвинять или оправдывать), заткнуть себе рот, чтобы не неслось с языка то, что срывается непроизвольно. К этому трудно прийти, у меня получилось не сразу, а когда сыновья уже могли в полную силу почувствовать крайнюю горечь родительской несправедливости.
— Мама! Почему ты мне не веришь? — У Никиты слезы навернулись на глаза. Губы дрожали, и лицо исказилось недетской мукой.
Через секунду он убежит, закроется в ванной, в кладовке, в туалете или просто зароется под одеяло на своей кровати. Главное — закроется, не достучаться. Я на его месте так бы и поступила. Нужно успеть Никиту перехватить.
Успела. Летательным движением тела, с дивана на полусогнутых ногах, бухнувшись на колени, захватила его, прижала к себе:
— Сыночек! Нам надо поговорить.
— Мама, а почему ты на меня прыгала? И на полу сидишь?
О! Эти дети! Только что собирался в молчанку уйти, а теперь ему интересно, почему мама гимнастические упражнения коряво выполняет.
— Никиток, давай поговорим? Найдем укромное местечко и поболтаем. Где у нас укромное местечко?
— На твоей кровати.
Родительская постель для всех детей — самое безопасное, до блаженства уютное место. Конкретное родовое гнездо без понятия об абстрактном понятии «родовое гнездо». Пристанище, в котором получишь дозу успокоительной неги, прежде чем тебя отправят на свою кровать, «где надо спать, а не носиться по квартире».
Этого лишены ребятишки в детдомах, и я не знаю, чем заменить родительское гнездо, ведь не спонсорскими плюшевыми игрушками или компьютерами. Хуже того, неоценённая, самоотверженная, заслуживающая государственных премий работа многих воспитательниц в детских домах не может компенсировать оберег родительской постели. Меня это терзает.
Сегодня, когда внук Кирюша (исключительно в отсутствие родителей) пришлёпывает ко мне среди ночи, забирается под мое одеяло, требует подвинуться, укрыть его (и чтобы дедушка не храпел!), я в полудреме блаженствую. Вот прибежал мой любимый, ненаглядный, ему-то требуется от меня лишь оберегающее тепло — бери, кровинушка, сколько можешь.
