Катрин Лове - Потешный русский роман

Моя подруга Валентина уехала в Сибирь 8 июля прошлого года. Я уже объяснял, что побудило ее отправиться в это путешествие, не скрыл от Вас и своего более чем сдержанного отношения к этой затее. Вплоть до 20 ноября мы регулярно обменивались новостями. Потом связь неожиданно прервалась. Сегодня 2 февраля. Над Петербургом нависает низкое небо. Вы — моя единственная надежда. Окружающие меня люди прямо ничего не говорят, но я чувствую, что сама идея исчезновения их абсолютно не шокирует, хотя все мы, в том числе Россия, перешагнули порог третьего тысячелетия. Я то и дело слышу, что моя подруга в конце концов вернется, так или иначе. Никто, конечно, не рискует высказывать предположений относительно сроков, как будто количество месяцев или даже лет ожидания не имеет никакого значения. Адресуемые мне полуулыбки никто не назвал бы ободряющими. Я все время продлеваю срок пребывания в Вашей стране и живу, как Вы сами могли вчера убедиться, в более чем комфортных условиях, но мне никто не помогает в поисках исчезнувшей подруги, мои страхи и тревоги всех оставляют равнодушными.

Наш общий друг Елена Белл предоставила мне в Петербурге стол и кров, проявив необычайное великодушие и щедрость, за что я ей безмерно благодарен. Однако, как Вы уже могли понять, судьба Валентины И. волнует ее не больше старых музыкальных дипломов. Елена и Валентина знакомы с давних пор, Елена тогда носила фамилию Снежнова, и у меня нет причин скрывать, что у нас был бурный роман. Мы познакомились в 1987-м, еще в советские, теперь почти былинные, времена. Елена считает Валентину выдумщицей и ловкой особой (слышали бы вы, как она произносит слово «стерва»!) и приписывает ее молчание именно этим несчастным свойствам натуры моей дорогой подруги. Иногда нервы у меня расходятся окончательно, что приводит к приступам печеночной болезни (состояние моего здоровья оставляет желать лучшего), и тогда Елена пробует меня успокоить, уверяя, что Валентина наконец встретила любовь всей своей жизни, настоящего мужчину, сибиряка. Поскольку Вы любезно предложили мне помощь, позвольте сообщить Вам некоторые сведения, которые могут оказаться полезными в ходе поисков. Мы с Валентиной дружим больше двадцати лет. У каждого из нас бывали трудные времена, но эта связь никогда не прерывалась. Уверяю Вас, редко можно с такой уверенностью сделать подобное заключение о ком-то другом, кроме себя. Итак, в любовных отношениях моя подруга Валентина всегда занимала позицию, которая могла напугать даже такого осмотрительного человека, как я. С самого юного возраста некий таинственный инстинкт понуждал ее никогда не ждать от мужчин ничего сверх того, что они сами способны предложить. Все мы люди, и чувства могут в любой момент охватить каждого из нас, но я готов поклясться, что Валентина никогда не поддавалась эмоциям и скорее ад замерзнет, чем она снимет свой защитный барьер. Ни один сибиряк, будь он трижды «настоящий», не может вызвать у нее сильного чувства, разве что позабавить. Я готов допустить, что Валентина способна испытать жгучую «страсть» и на две-три недели уединиться с мужчиной в какой-нибудь избе. Да, Юлия, двухнедельное молчание — вещь вполне допустимая, но отсутствие новостей в течение двух с половиной месяцев приобретает совсем иной смысл. Отношение Валентины к жизни не более романтично, чем у термита, до полного изнеможения сил работающего на строительстве общего дома. В этом нет ничего забавного, но это так. Поскольку все точки над «i» расставлены, позвольте мне сделать признание той незнакомке, каковой Вы покуда для меня остаетесь. Я считаю, что мы с Валентиной дружим, несмотря на то что наши интересы и взгляды во многом расходятся, именно из-за полного отсутствия романтизма и в ее, и в моей жизни. Объяснить этого я не могу, дорогая Юлия, но наши долгие отношения и забота друг о друге, наш прочный союз возникли и окрепли именно поэтому. По этой же самой причине, а не из-за моей чувствительности и самолюбия, я не могу согласиться с мыслью, что Валентина просто взяла да и решила больше ничего о себе не сообщать, хотя возможность такая у нее есть.

Что-то я расписался, пора остановиться. В ближайшие дни я отберу самые интересные места из заметок, присланных мне Валентиной до 20 ноября прошлого года, и пришлю Вам все, что может облегчить Вам поиски. Хочу еще раз подтвердить, что эта работа будет оплачена в полном объеме.

Состояние моего здоровья оставляет желать лучшего, хотя последние процедуры дали результат, на который я не смел даже надеяться, и позволили мне задержаться в Вашей стране. Но буду откровенен: не думаю, что мне отпущено много времени. Я хочу знать, что произошло с Валентиной, узнать новости, пусть и не от нее лично, если она по соображениям безопасности решила больше не писать мне. Да, Юлия, я рассматриваю и такую возможность — вопреки здравому смыслу. Почему? Предпочитаю не вдаваться в подробности. В России быстро становишься параноиком, не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет. Я готов ко всему, даже к худшему.

Простите, что перекладываю на Вас свои страхи и так многого жду.

~~~

2 февраля 2009, в 23:45, Юлия Ивановна написала:

Добрый вечер, господин Либерман, Вы не должны так сильно беспокоиться о Вашей подруге Валентине И. Сибирь перестала быть гиблым местом, люди здесь больше не пропадают. В России все изменилось, абсолютно все. Я очень рада, что могу оказать услугу человеку, столь дорогому сердцу моей любимой подруги Елены Белл, предложив осуществить работу по поиску за половинный тариф.

Февраль в Петербурге не лучшее время года для Вас и Вашего здоровья. Поговорите с Еленой, у нее есть дома не только в России. Вам не обязательно ждать вашу подругу здесь. Впрочем, решайте сами.

Я сейчас очень занята делом о слиянии-приобретении. Вы уже знаете, что моя адвокатская контора занимается крупными сделками и другими делами. В нашей стране иногда случаются серьезные происшествия с детьми и родственниками предпринимателей. Мы добиваемся исключительных результатов. Завтра я улетаю в Нью-Йорк. Мы будем связываться по электронной почте. В нашей конторе работает очень энергичный стажер Каспер Краков. Он родом из Новосибирска. Каспер сделает все необходимые телефонные звонки.

Простите мне мой французский. Если хотите, я могу писать Вам по-английски.

Все будет хорошо.

~~~

4 февраля 2009, 04:30

Уважаемая Юлия Ивановна,

Мне крайне неловко, что я добавил Вам хлопот. Думаю, поездки по миру и смена часовых поясов очень Вас утомляют, хотя к последнему Вы наверняка привыкли, ведь Россия такая огромная страна. Я смотрю на Елену и легко представляю себе, какую жизнь Вы ведете. Мы с ней почти не видимся. Даже разговариваем редко. Простите старому человеку сорока пяти лет его ностальгию, но что сталось с бесконечными спорами, которые вели на кухнях люди Вашего круга? Зачем иметь так много комфортабельных домов, если не живешь ни в одном из них? Но оставим эти грустные и неуместные вопросы.

В Санкт-Петербурге холодно, вчера пошел мелкий снег. Он кружит в воздухе, как в невесомости, и, кажется, никогда не долетит до земли. Я восхищаюсь этой красотой, Юлия. Замерзшие каналы, ставший на Неве лед, мосты, которые больше не разводят, внушают мне уверенность. Время как будто остановилось. Я тщательно выбираю маршруты для прогулок, что помогает мне сохранять иллюзию застывшего времени. Поздно ночью я подхожу к окну и смотрю на дымы, поднимающиеся над домами, стоящими вдоль канала Грибоедова. Под серым небом, подсвеченным желтыми фонарями, когда шины больше не визжат на обледеневшем асфальте, редкие прохожие кажутся персонажами прошлых столетий. Я смотрю, как замерзшие люди осторожно бредут по тротуару, и думаю об их судьбах, искалеченных тем или другим кровавым режимом. Как часто они молили Бога о спасении или куске хлеба, но Он их не слышал. Сегодня по улицам Петербурга ходят потребители, они возвращаются по домам из баров и ночных клубов, они развлекаются взахлеб и вели бы еще более развеселую жизнь, одели их судьба богатством и роскошью, которую они лицезреют на экранах.

Мне кажется, Юлия, что время здесь разложено по маленьким матрешкам, хранящимся в самой большой и пузатой. Я поглаживаю ее, взвешиваю на ладони, осторожно, одну за другой, открываю те, что спрятаны внутри, закрываю глаза, вдыхаю запахи и слышу все звуки мира. Я слушаю рокот революции, речи, произносимые с балконов, ружейные залпы расстрельных команд, грохот сапог чекистов, явившихся арестовывать очередного «врага народа», завывание сирен, грохот бомб, скрип полозьев санок, везущих на погост тела людей, умерших от голода и холода. Я вскрываю матрешки, слышу голос смерти, это маховик, индустрия, и вздрагиваю от ужаса, одинокий и жалкий в петербургской ночи. В этом городе все перемешано, позолота и ужасы былых лет вплавились в рекламные вывески дня сегодняшнего. Мне бы следовало проявить сдержанность, остановиться на этом самом месте, чтобы никто не мог сказать, что я лезу не в свое дело. Меньше всего мне хочется прослыть кретином в Ваших, Юлия, глазах, поскольку я успел очень к Вам привязаться. Но истина заключается в том, что я ощущаю непреодолимое желание останавливать спешащих по своим делам людей, чтобы поинтересоваться, известно ли им, как много их сограждан, загубленных властью в разные времена, лежат в земле, на которой они сегодня развлекаются, пытаясь забыться в угаре веселья. Я принадлежу к тем людям, которые продолжают ходить на кладбища, тогда как представители Вашего поколения вечно спешат по делам, а другие — те, что постарше или вышли в тираж, не имеют ни сил, ни желания ходить куда бы то ни было, разве что в церковь. Да, мадемуазель, я болван и тупица и никогда не получу отпущения грехов.