Фредерик Тристан - Во власти дьявола

Он глупо пролепетал:

— Но вы не можете так со мной поступить!

Передразнивая его, Алиса насмешливо пропела жалобным тоном:

— «Но вы не можете так со мной поступить!» Да нет же, конечно, может! Ты, старичок, обычный пустозвон!

Этот «старичок» уязвил его сильнее, чем все остальное. Он сказал:

— Замолчи, ты! Я разговариваю не с тобой, а с Софи!

Мадемуазель Бонэр сейчас же парировала:

— И Софи просит вас уйти и больше не возвращаться. Прощайте, мсье!

Он понял, что в это мгновение решается его судьба. И произнес:

— Вы хорошо знаете, какие чувства…

Но Софи остановила его:

— Вы меня любите! Великое открытие! Я уже говорила вам, но поскольку вы, кажется, не поняли, повторяю еще раз: я вас ненавижу! В вас есть все то, что я терпеть не могу в мужчине: самодовольство, подлость и прежде всего извращенный, порочный ум!

— Софи, вы ошибаетесь… Мои чувства…

— Вы знать не знаете, что такое чувства! Для вас — это театральные реплики. Впрочем, вся ваша жизнь — это сцена, где действуют ваши марионетки в масках! Ах, вам бы, конечно, хотелось, чтобы я стала вашей Коломбиной, но сами вы — только шут, и вам, к счастью, никогда не удастся превратить меня ни в Мессалину, ни в Венеру в мехах! Запомните раз и навсегда: я ненавижу и Сада, и Мазоха!

Услышав эти имена, Пурвьанш как будто успокоился.

— Слишком легко осуждать меня, исходя из неверных предположений! Все эти женщины, мои подруги, по собственной воле соглашались разделить со мной то, что вы считаете пороками, но в действительности это — всего лишь варианты любви…

— И смерти! — выкрикнула Алиса.

Он ограничился презрительной гримасой и стал надевать ботинки.

— Право же, — произнес он, — я считал вас более свободной! Ваши рассуждения, Софи, относятся к другому веку. Вы в самом деле верите в то, что физическая любовь — это только «зверь с двумя спинами»?

— Любовь — гораздо больше того, что вы о ней думаете! А вся ваша сексуальная машинерия идет от испорченности вашей души!

Он закончил с туфлями и поднялся, чтобы накинуть куртку.

— Теперь еще и душа! — бросил он с иронией. — Бедняжка Софи, да вы святоша! Сколько елея! Но значит, с вами было бы совсем не так… Быть может, искупление моих грехов… Нет такого грешника, который был бы не достоин искупления. Вас должны были бы научить этому в вашем монастыре!

Мадемуазель Бонэр передернула плечами. К чему вести весь этот бессмысленный разговор?

— Я уже просила вас уйти! Или мне вызвать полицию?

— О, — усмехнулся он, — полицию! А почему не армию? Успокойтесь, я ухожу. Но я вернусь! Потому что, хотите вы этого или нет, но вы меня любите, Софи! Вы меня любите!

— Разумеется, нет!

— Ваше воспитание, мораль, какие-то комплексы мешают вам понять, что вы меня любите!

— Вы больны! Когда вы уберетесь?

— Я стану приходить к вам каждую ночь, буду рядом с вами… Моя голова будет лежать здесь, на этой подушке!

Он тихо пошел к двери, покинул гостиную и ступил в коридор, который вел к выходу. У самого выхода он обернулся:

— Никогда больше, Софи, вы не встретите мужчину, который бы вас так любил.

Она только открыла дверь пошире. Он переступил порог и выкрикнул, в последний раз повернувшись к ней лицом:

— Вам повезло! Если б вы были одна, я бы вас изнасиловал!

И спустился по лестнице.

XXX

Через неделю мы ужинали вместе с Софи в «Розбаде» — баре на Монпарнасе, который произвел настоящий фурор в среде интеллектуалов, актеров и художников. Она выглядела нездоровой и зябко куталась в длинную шаль. Репетиции «Двойного непостоянства» под руководством Шаваля наладились и успешно шли вперед. Мы с Алисой ничего не знали о Пурвьанше; возможно, он покинул Париж.

— Нет, нет, — сказала Софи, — он в городе. Я знаю, что он здесь.

— Но откуда?

Она объяснила, что с того дня, как она прогнала режиссера, ее сердце сжимается от какого-то странного чувства. Ей кажется, что за ней следят, шпионят: это может быть только он. Однако она напрасно пыталась подловить его, оборачиваясь на улице: она никого не замечала, словно бы ее преследователь обладал даром становиться невидимым. И все же она ощущала его присутствие. Иногда даже слышала его шаги, шепот или дыхание за своей спиной. Она лишилась покоя.

— Я считаю его достаточно безумным, чтобы затеять со мной эту игру в прятки, он старается навязать мне себя, не показываясь на глаза. Да еще эти телефонные звонки… Кто-то звонит и спрашивает, здесь ли живет Грета Гарбо или Джинджер Роджерс, что может быть глупее! Но я не узнаю голос Пурвьанша.

— Он — превосходный имитатор, — заметил я, — и способен изменять свой голос. Он может притвориться кем угодно.

Софи так нервничала, что ей с трудом удалось зажечь сигарету, настолько у нее дрожали руки. Возможно, она устала от репетиций, но скорее от ощущения призрачного присутствия Ната, от которого никак не могла отделаться. Мы постарались как-то вразумить ее, успокоить. Но у нас ничего не вышло. Ей казалось, что монстр обратился в неуловимый ветер. Он преследовал ее, как те заблудшие души, что вечно бродят, не в силах обрести покой, и приходят тревожить живых. Словом, мы попытались как можно деликатнее развеять ее опасения, но Софи не удавалось освободиться от этого страха, который уже становился у нее настоящей манией.

Когда мы пили кофе, она быстро обернулась и сдавленно шепнула мне на ухо:

— Тут! Он — тут, прячется в тени…

В маленьком зале бара было полно посетителей, я внимательно оглядел все темные уголки, но тщетно: Пурвьанша здесь не было.

— Вам надо избавиться от этой навязчивой идеи.

— В тот день, уходя от меня, он сказал: «Я стану приходить к вам каждую ночь…»

— Это — пустая угроза, чтобы заставить вас думать о нем! Прошу вас, Софи, не попадайтесь в эту ловушку!

— И он добавил, что, если бы я была одна, он бы меня изнасиловал…

— Пустые слова! Милая Софи, вы так уравновешены, так полны здравого смысла. Не обращайте внимания на подобные глупости! Не позволяйте им захватить ваш разум! Вы прекрасно знаете, что, произнося это, Пурвьанш лукавил, стараясь сохранить остатки достоинства!

— Лукавил! Лукавый! Мне случается спрашивать себя, не есть ли он дьявол во плоти! Когда я воспитывалась у сестер, я была подростком, и священник объяснял нам, что Сатана — самый хитрый и тонкий из всех актеров. «Это — режиссер, полный бесконечного обаяния и призрачных надежд…» — говорил он. А я-то хотела завлечь этого ловеласа и наказать его! Как вспомню о том ужине в «Лё Доме», где я изображала кокетку, как будто можно укротить крокодила или зачаровать кобру! А сейчас он рыщет вокруг меня!

— Вы хорошо сделали, что выставили его вон, — ввернула Алиса. — От этого унижения он, должно быть, с ума сошел — и от горя, и от ярости; потому что он вас и вправду любит!

— Но это — самое худшее! Каждое утро я боюсь обнаружить его у своих дверей! Спящим на полу как собака! А по ночам, стоит только скрипнуть какой-нибудь половице, и мне уже кажется, что он — в моей спальне!

Демон, влюбленный в ангела! Тот, кто подрезал крылья дивной птице! Тень его притащилась сюда, в этот бар, и он будто потемнел, точно зараженный смертоносным взглядом этого дьявола!

— Я вынуждена оставаться в Париже из-за наших репетиций. Иначе я бы уехала потихоньку куда-нибудь ненадолго, чтобы сбежать от этого психопата. Увы! Он понимает, что я должна торчать тут, как приклеенная! Он знает мое расписание и мой адрес. Я не могу бежать! И потом, если бы он появился! Так нет: он скрывается в тени как разбойник! Мне иногда кажется, что ему удалось проникнуть в меня и затаиться там — в самом дальнем углу моего сознания!

Это было уж слишком, но попробуйте-ка вырвать подобный кошмар из головы встревоженной женщины! Софи убедила себя, что Пурвьанш — опасный сумасшедший. А подспудная работа воображения сделала из него помесь Жиля де Рэ с Носферату! Она была уверена, что Нат замышляет какой-то коварный план, чтобы отомстить ей за оскорбление, которое она нанесла ему, когда отвергла его любовь, а главное, когда прогнала его прочь. Он ждал своего часа. Придет время, и он появится ниоткуда и постарается навязать ей свою волю.

Алиса, которая была очень рада присутствовать при унижении Пурвьанша и хотела бы наслаждаться своей победой как можно дольше, начала теперь опасаться, как бы ветер не переменился. Она полагала, что Софи — более сильная натура, не склонная к авантюрам, и даже не слишком чувствительная, а поэтому, она, конечно же, присоединится к нашей карательной экспедиции. Но оказалось, что мадемуазель Бонэр — не стойкий солдат, а мягкосердечная душа, которая бросилась на штурм из глубокого отвращения к «мачизму» и общей идеи торжества справедливости. Она — не Святой Георгий и не Флора Тристан. Теперь-то она понимала, что нельзя приблизиться к аду и не обжечься.