Джеймс Херлихи - Полуночный ковбой
Наконец он направился в западную сторону, помня, что где-то здесь должна быть река, соединенная с другими водными путями и реками, одной из которых может быть и старая Рио-Гранде. Он подумал, что стоит посидеть на берегу, опустив ноги в воду. Но когда он оказался неподалеку от нее, ему стало ясно, что подходы к реке перекрыты зданиями пароходных компаний и до воды не добраться. Поэтому он двинулся на юг вдоль автострады Вест-сайд и скоро очутился рядом со стоянкой, почти полностью забитой большими трейлерами. Поплутав в их лабиринте, он нашел один с откинутым задним бортом, забрался в него и сел на краю, свесив ноги и представляя трейлер в движении. Затем он решил лечь и смотреть в небо. После этого он снял обувь и понюхал ее: она уже провоняла потом. Джой понял, что, пока не придет соответствующее время, он не сможет уделять своей обуви подобающее внимание.
Пока он обдумывал состояние своих ног и размышлял над цветом неба, пока удивлялся, до чего грязный пол в грузовике, им вдруг овладела тревога от четкого сознания того, что он ровно ничего собой не представляет, что он личность, существующая вне места и времени, и что он ни для кого не представляет абсолютно никакого интереса. Открытие это было слишком ужасно, чтобы он мог полностью воспринять его, и оно затаилось в каких-то щелях и уголках, ожидая своего часа, а тем временем Джой продолжал лениво шевелить мозгами: пытался ли кто-нибудь посчитать количество звезд и не приходило ли кому-то в голову, что звезды могут быть сделаны из чистого серебра; и кстати, кто же были эти три серебряноголовые женщины, эти ушедшие в даль времени три блондинки его детства, всплывшие в памяти, — неужто они в самом деле были содержателями борделя?
Маленький приемничек, стоящий у него на груди, который слегка покачивался с каждым та-тах. та-тах, тэтах его сердца, внезапно привлек его внимание. Слава богу, что им не достался его приемничек, подумал он, не достался транзистор этим сукиным детям, нет-сэр, фиг-вам-сэр, и он по-прежнему со мной. Но зная, что надо беречь батареи, он не включал его. Положив его на грудь, Джой прикрыл приемник скрещенными руками.
Через какое-то время, лежа ничком, уставившись на звезды и луну, он потерял всякое представление об окружающей действительности. Он грезил наяву, и ему казалось, что и себя и этот грузовик он видит во сне.
Трейлер, давший ему приют, уже не существовал в реальности, он превратился в некое затерянное в ночи местечко, в пещерку на темной стороне неизвестного спутника земли, и, лежа в ней, он ощутил себя безымянным существом, потерявшим всякое сходство с человеком, неким элементом системы, до которого никому нет дела.
Желтый шар в космосе представлялся ему землей, и то, что проплывало перед его глазами, напоминало ему давний сон, когда люди в цепи шли по миру.
Но теперь было одно отличие: нигде не было видно ни одного человека.
10
Не имея никакого представления, где же он в конце концов приклонит голову, Джой бездумно проводил сентябрьские дни.
Вскоре ему пришлось обратить внимание, что стало заметно холодать, и еще острее перед ним встал вопрос денег. С холодом он еще как-то справлялся, а что же касалось денег, он решил тратить оставшиеся у него семь долларов скрупулезно, как бедная вдова, позволяя себе только самое необходимое и отказывая во всем прочем. Он научился есть по дешевке: автомат выдавал печеные бобы или макароны с сыром всего за двадцать центов, а потом ты мог зайти в супермаркет «Эй энд Пи» и набить кармана изюмом и морковкой за четвертак; яблоки же — равно как груши и персики — можно было просто стащить на Девятой авеню, и, кроме того, существовали еврейские булочники, которые не особенно ревностно смотрели за своими бейгелами и булочками с маком. Тощий от рождения, Джой потерял в весе всего несколько футов, что не особенно было и заметно. Но под глазами начали проступать синеватые тени, а сами глаза, казалось, ушли глубже в провалы черепа, что было результатом тревожных ночных часов в самых неприспособленных местах — в кабинах старых грузовиков, в кинотеатрах или на скамейках вокзала Пенсиль-вания-стейшн, а так же автобусного терминала. Лицо его стало напоминать черты неизменно грустного праведника. Он избегал смотреть на себя в зеркало, ибо в такие минуты испытывал стыд за постигшую неудачу. Но продолжал тщательно ухаживать за собой и выглядел даже более подтянутым, чем обычно. Мыло и бритву он таскал с собой в кармане, равно как и зубную щетку, и использовал туалеты в кафе и салунах. Он регулярно обмывал интимные места тела и почти каждый день находил возможность снять обувь и помыть ноги. Когда его обнаруживали за этими занятиями в туалетных комнатах, Джой скрывал свое смущение, каждым движением, давая понять, что ему жизненно необходимо соблюдать чистоту. Его существование зависело от наличия мыла и воды.
Но так или иначе, он вел совершенно цыганский образ жизни. Большую часть времени он просто бродил по городу — болтался у десятицентовых лавочек, восхищенно глядя на кучи чистых носков и примеряясь спереть парочку из них, или же глазел сквозь витрины парикмахерских, прикидывая, как бы выкроить средства на стрижку. Но почти всегда возникала необходимость в приобретении какой-то мелочи, которая была для него важнее.
Время от времени его посещали мысли о работе, но, не оставляя о себе никакого благоприятного впечатления, быстро покидали голову, в которой родились. Тем не менее Джой проявлял определенный интерес к работе, по-своему тоскуя по ней. Единственным зрелищем, неизменно привлекавшим его внимание во время прогулок, к которому он не терял интереса, был вид других мужчин, занятых делом. Он глазел на процесс приготовления пиццы за окнами ресторанчиков на Бродвее, словно это было некое забавное представление, смысл которого от него ускользал. Чего ради люди работают? Ради денег. На что они их тратят? На пищу, на семью, платят аренду. Предельно просто. Задумавшись над чем-то, он уже почти был готов дать себе ответ, как вдруг в каком-то уголке мозга всплывало нечто важное, от чего он опять впадал в ступор. И не понимая в чем дело, он смутно чувствовал, что где-то забрезжит свет, который рано или поздно определит истинную ценность вещей.
Как-то в одну дождливую ночь, которая убедила его, что пришло время, когда он не может больше быть в одиночестве, Джой позволил себе потратить шестьдесят центов, чтобы обрести крышу над головой, киношку на 43-й стрит. Там крутили научно-фантастическую картину, где несколько человек с Земли очутились на отдаленной планете, которой управлял некий Голос. Голос, шедший ниоткуда. Фильм крутили без перерыва всю ночь, и сквозь дремоту Джой отлично усвоил весь ход действия.
Например, когда Голос время от времени взывал «Земляне! Земляне!», Джой тут же просыпался в полной уверенности, что кто-то окликает его: «Джой Бак! Джой Бак!». Выспавшись, он тем не менее, остался посмотреть фильм, смутно надеясь, что ему все же удастся определить, кому принадлежит голос. Но, конечно, выяснилось, что там не было ничего особенного, кроме какой-то диковинной машины.
Но в этот день, бродя по улицам, он почувствовал, что обрел некий новый интересный взгляд, подсказавший ему, что все люди, включая его самого, — накрепко связаны с земной твердью нашей планеты, из которой вышли и в которую вернутся, но на которой пока живут и работают; так что, когда его внимание привлекало какое-то лицо — например, старухи на улице, бегущего ребенка или ювелира за работой, он неслышно бормотал про себя: «Земляне! Земляне!», и люди во всем их облике, с их чертами лица, с прическами, с руками и ногами представали перед ним в новом облике, родившемся в ту ночь.
Однажды, пребывая в этом состоянии, он наткнулся на самого себя — и испытал искреннее удивление, потому что давно уже не видел себя в зеркале. Это произошло у входа в здание на Восьмой авеню. Длинная личность с вытаращенными глазами, высокая, как пугало, с сумрачным рассеянным взглядом смертельно утомленного охотника, надвигалась на него. Через несколько секунд он, конечно, узнал самого себя, но все же испытал странное желание приостановиться и тихонько окликнуть самого себя «Земляне! Земляне!» Но ничего этого не было нужно; ничего в нем, в сущности, не изменилось: он мог говорить «земляне» сколько ему влезет, но продолжал быть тем, кем он и был.
Он двинулся по 42-й стрит и на углу около банка наткнулся на мистера О'Даниела, который распекал собравшихся вокруг него людей за грех уныния.
— Да, я исколесил эту великую страну вдоль и поперек, — говорил он, размахивая правой рукой и держа в левой американский флаг, — и я увидел, что она поражена угасающим недугом. Я увидел, что улицы, на которых обитает народ, заполнены людьми, погруженными в уныние, — молодыми юношами, женщинами средних лет, девушками и мужчинами всех возрастов, и все они были в сумрачной тоске. И я видел школьные площадки, заполненные играющими детьми. И мои глаза были поражены тем, что предстало перед ними: во взорах детей я видел ростки того же самого греха — уныние уже угнездилось в них, и если его не вырвать с корнем, я говорю, если его не вырвать с корнем, то по сравнению с тем, что ждет этот город, Содом и Гоморра покажутся пикником воскресной школы. Слышите ли вы меня? Говорю вам: да познайте Блаженство!
