Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 11, 2002
— И что же отсюда видно? И как ты, брат, отсюда смотришься? М-да… Скверно. Скукожился над столом. Серый, невзрачный. Что смотришь? Не нравится? Небрит, в тапочках на босу ногу… Чирик-чирик строчечки. Чирик-чирик. А годы уходят… А ты корпишь над чужими словами и мыслями. А они мимо пролетают. И годы, и мысли. Чирик-чирик. Что смотришь? Глуп же ты, брат… К тебе девушка приходит, чистое, нежное создание. В любви признается… А ты? Да я то, да я сё…
Пока он кривляется на табурете, в комнату входит жена:
— Ой, ты что там делаешь?
Агеев, чуть не свалившись, отворачивается к полкам:
— А… это… книгу ищу.
— Какую? Скажи, может быть, я знаю.
— Не знаешь.
— Ну может быть. Ты скажи.
— Не знаешь!
— Ну как хочешь.
Уходит в кухню. Агеев вновь предоставлен себе и своим невеселым мыслям.
— Доконают они меня все. Здесь, что ли, остаться? Наверху. С этими мыслями. Навсегда. А что?
Смотрит на потолок, вверх, как в спасение.
— Вбить крюк и… Да только и на это духу не хватит. А помнишь, помнишь, как хотел прославиться? — Агеев встает в горделивую позу. — Оле, Россия. Оле-оле-оле-оле!
Вновь входит жена:
— Что случилось?
— В том-то и дело, что ничего.
— Как ты меня напугал… Книгу-то нашел?
— Нет. И уже никогда не найду. Ни-ког-да.
Ирина примирительно протягивает руку…
— Так слезай…
Звонок в дверь. Ирина уходит открывать. Агеев испуганно застывает. Ирина возвращается.
— Соседка. Спрашивала что-нибудь сердечное. Юльке что-то нехорошо.
— По-почему? — испуганно вопрошает Агеев.
— В ее возрасте всякое бывает. Организм формируется… Девушка становится женщиной. Бывает… Да слезешь ты наконец!
— Зачем?
— Что значит — зачем? Ты что там, навсегда собираешься остаться? И вообще, что происходит? Ты сегодня какой-то… Слушай-ка… А у тебя, часом, с Юлькой тут ничего не было?
Агеев слезает с табурета и, садясь на него, заявляет горестно:
— Ничего.
Ирина садится рядом, обнимает мужа за плечи:
— Да что с тобой? Ты не заболел?
Агеев кладет ей голову на плечо:
— Нет.
Ирина, покачивая его, баюкая:
— Ну-ну-ну, расскажи мамочке. Ну какие у нас секреты?
Агеев сокрушенно:
— Никаких. Шесть лет прожили, и никаких секретов.
— Семь.
— Семь?! Так много!
— Много.
Агеев изумленно озирается:
— Столько лет прожили и ничем не обзавелись.
— Не обзавелись, — эхом отзывается супруга.
Агеев солирует:
— Детей не родили.
Ирина вторит:
— Не родили.
Агеев множит число бед и напастей:
— Машины-дачи не купили.
— Не купили.
— На черный день не отложили.
— Не отложили.
— А старость приближается.
— Приближается.
Супруги в страхе оглядываются, в голос вскрикивают:
— А-а-а!
— Страшно? — шепотом вопрошает Агеев.
— Страшно, — искренне признает супруга.
— И взять с нас нечего! — согласно заключают они.
3Квартира Агеевых. Виктор работает. Звонок в дверь. Виктор выходит открывать, возвращается встревоженный, в сопровождении матери Юлии, Елены Михайловны. У нее в руках банка.
— Извини, Вить, за беспокойство. Банку не откроешь? У нас в семье все девушки, сам знаешь. Ни одного мужика.
Агеев испытывает явное облегчение, что речь не идет о вчерашнем, и с готовностью соглашается:
— Как не открыть? Откроем. Как не помочь одиноким девушкам? Поможем обязательно.
Консервный нож, с упоением поддевая податливый металл, быстро движется по кругу.
— Прошу…
Восторг соседки хоть и ласкает слух, но настораживает своей чрезмерностью.
— Ой, спасибо тебе большое. Вот что значит мужик в доме! А у нас…
Агеев вспоминает о мужской солидарности:
— Постой, а что же твой Серега-то…
— А, какой из него мужик. Все пропил, ничего от мужика не осталось…
— В каком смысле?
— Да ни в каком. Понимаешь? Ни в ка-ком!
— Ну-у… руки-ноги у него же на месте?
— Что мне его руки? Куда мне их… приспособить? Ни на что не годен.
— И… и давно?
— Ох, уж три года.
Агеев не в силах сдержать изумление — эта женщина достойна памятника.
— Три-и?
— Представляешь?
— Представляю… Вернее, теоретически…
— А ты представь, представь, напряги фантазию-то. Ты же у нас интеллигент… Как раньше-то говорили: «А еще в шляпе…» Вот и представь. Представь, каково оно — три года без мужика-то обходиться? На мне будто эксперимент ставят!
— Но… но послушай… Не мое, конечно, дело, но ты же еще не старая женщина, привлекательная… Ну уж если совсем-то… Заведи себе какой-нибудь легкий роман… Если уж совсем… плохо…
— Ох, плохо…
— Принарядись, выйди в свет, а то ты все дома да дома… По-прежнему шьешь?
— Шью, будь оно неладно. Майки. С надписью вот тут. — Елена показывает себе на грудь, вполне еще крепкую и высокую грудь… — Смотри, вот тут: «Ай лав ю». Тьфу!
— Конечно, обалдеешь так совсем. А ты выберись на выставку там… в театр… С косметикой этак, женщиной себя почувствуй…
— Вот я и принарядилась. И с косметикой. Или незаметно?
— Хм… Симпатичное платьице…
— Вот. При-наря-дилась и вы-бралась.
— Куда?
— Да к тебе! Или тоже не заметно? Какие же вы, мужики, дураки бываете!
Елена с досадой стучит кулаком по столу. Прыгает крышка от банки, удаляясь от стеклянного бока, некогда такого родного. Агеев отрывает взгляд от прыгающей крышки, только сейчас до него доходит.
— Постой, постой, ты что хочешь сказать…
— Да, хочу. Только не сказать, дубина ты эдакая. Помоги по-соседски. Сам говоришь: как не помочь одиноким девушкам?
— Ну ты, мать, даешь… Уж не говоря об остальном… Но ты же знаешь древнюю мудрость: не воруй, где живешь…
— Все я знаю! Что ж мне теперь, в подземном переходе встать с плакатиком… «Помогите, люди добрые!» Или — с первым встречным? Спасибо за предложение. Подхватишь еще, не дай Бог. А тебя я знаю. У вас в семье все нормально, я с Ириной консультировалась.
— Как? Вы с Иркой обсуждали нашу личную жизнь?! — поражен Агеев.
— А что? По-соседски. Я ей о своем обормоте поплакалась, она тоже… Так что, Витек, имей совесть… И вообще, почему я должна тебя упрашивать? Как ты вообще с женщиной обращаешься?
— Послушай, но у меня все-таки жена есть. И она вот-вот вернется из магазина. Ваши разговоры — это одно, а если она застанет такое…
— Жена? Что жена? Жена — не стена, отодвинуть можно. — Елена на минуту задумывается. Затем с воодушевлением говорит: — Слушай, Витек, а если я с ней договорюсь? А?
— С кем?
— С супругой твоей, с Иркой. К тому же вы и не расписаны. Считай, что ты мужик свободный. Святое дело — снять тебя…
— Да ты в своем уме?
— А что? Нет, точно поговорю. Чтоб отдала тебя в аренду. Не боись, ненадолго. Но тогда держись! Нет, точно поговорю!
Вдохновленная столь конструктивной мыслью, Елена решительно идет к выходу.
— Банку-то, — лепечет ей вслед Агеев.
— А… совсем забыла… Ничего башка не соображает. Вот что вы, гады мужики, с нами делаете!
Агеев шкодливо торопится сменить тему:
— Как Юлька-то себя чувствует?
— Да что ей, молодой да здоровой, станется? А что? Чегой-то ты спрашиваешь? А что-то долго она вчера у тебя была… Да и вернулась какая-то… растрепанная… У тебя что с ней?
— Эх, у нас с ней… Предложение она мне делала, вот что у нас с ней!
Елена от изумления выронила банку.
— Как — предложение? Ах, черт, не разбилась… И тут счастья нет! Предложение… Совсем девка рехнулась. Вот что вы, мужики, с нами делаете! Постой… Слушай, а ведь это идея! Нет, точно! А что? И женись на ней! — Елена радостно толкает его в бок. — Заживем! Глядишь, и тещу не обидишь. Мне много не надо… От вас не убудет. А Юльке и вообще рано этим еще заниматься…
Агеев взирает на нее широко раскрытыми глазами. Он уже давно не верил, что его можно чем-то удивить.
— Да, мать, три года бесследно не прошли.
— А я тебе о чем толкую? Вот до чего, паразиты, вы нас доводите! Да… А если тебя жена твоя волнует, то ты брось переживать…
Звонок в дверь. Виктор идет открывать, возвращается.
— Твой пришел. Видишь, волнуется, когда тебя долго нет, а ты на него…
Елена Михайловна, преображаясь на глазах, величественно удаляется, тут же возвращается:
— Как же, волнуется. Сигарет просил у тебя стрельнуть.
— Да бога ради… Только почему он у меня не спросил?
— А я запретила ему попрошайничать. Мало того, что ничего в дом не приносит, так еще и клянчить будет, позор-то какой!
— Совсем ты мужика затерроризировала. Я вот и думаю, может быть, у него поэтому и не получается с тобой ничего, что ты так к нему относишься?
— Это ты о чем?
