Дэниел Уоллес - Арбузный король

Мы подъехали к невысокому зданию с застекленными стенами, где располагался офис Ассоциации. Когда мы вошли в кабинет, Эйвери Меррилл, маленький и щуплый обладатель непропорционально пышных усов, разговаривал по телефону. Он жестом пригласил деда садиться и приветственно подмигнул мне, закругляя телефонную беседу: «Я вас понял. В ближайшее время я свяжусь с банком по этому вопросу и потом вам перезвоню». Он положил трубку на рычаг и вздохнул: «Деньги!» — потешно вращая глазами. Пожав друг другу руки, они с дедом уселись в кресла.

— Рад тебя видеть, Эдмунд, — сказал он. — И тебя тоже, Томас. Как поживаешь?

Не дожидаясь ответа, он наклонился, приблизив губы к уху моего деда, и сказал шепотом, достаточно громким, чтобы я смог расслышать:

— Пожалуй, тебе не стоило приводить его с собой.

— Почему?

— Видишь ли… мы должны обсудить очень серьезный вопрос.

— Ясно, — сказал дед, оценивая его слова. — Думаю, мы вполне можем говорить при Томасе. Парню уже пятнадцать, он почти взрослый мужчина. Ну так в чем проблема?

— Проблема, — вздохнул Эйвери и заглянул в какую-то бумагу, взяв ее со стола. — О'кей. Ты помнишь такого — погоди, сейчас найду его имя, где же оно? ага, вот — ты помнишь Кларенса Эймса? Не так давно ты продал ему дом в Эджвуде.

— Конечно, — сказал дед. — Я помню мистера Эймса.

— О'кей. А ты не помнишь, при заключении сделки не говорил ли ты о том, что в этом доме он сможет общаться со своей… — тут он запнулся и посмотрел на меня, как будто сомневаясь, стоит ли продолжать в моем присутствии, но все-таки продолжил: — со своей покойной женой?

— Сомневаюсь, чтобы я выразился именно так, — сказал Эдмунд, — но я не исключаю, что он мог истолковать мои слова в этом смысле.

— Истолковать твои слова в этом смысле, — повторил Эйвери озадаченно. — Как прикажешь тебя понимать: так ты говорил это или не говорил? Я имею в виду — насчет его жены, которая к тому времени была мертва. Впрочем, она и сейчас мертва, насколько мне известно.

— Человек был убит горем, — сказал мой дед. — Мне знакомо это состояние. И дом, который я ему продал, показался мне наиболее подходящим для такого клиента.

— Ну а теперь он требует вернуть ему деньги.

— Вернуть деньги?

— И он собирается вчинить нам иск: тебе, мне, Ассоциации. Всем нам. Стоимость дома плюс возмещение ущерба.

— Ущерба? Какого ущерба?

— Морального ущерба. Он юрист и знает толк в таких вещах. Он заявил, что не видел своей покойной жены ни единого раза за те три месяца, что прожил в доме. По его словам, это было главным условием сделки. И еще он говорит — хотя поверить в это еще труднее, чем в остальное, — что ты сознательно подталкивал его к самоубийству.

— Что?!

— Якобы ты рассказал ему историю про пожилую пару… Один супруг умер, а другой нет, и дальше что-то насчет возможности вновь соединиться лишь после смерти. Признаться, меня потрясло это его заявление.

— Но я совсем не это имел в виду! — сказал дед, изумленно округляя глаза.

Я тоже округлил глаза, но по другой причине.

— Я имел в виду, что он может прожить еще очень долго и без жены, — продолжил он. — Такова была моя мысль, это же очевидно. Как он умудрился истолковать ее превратно?

Эйвери уставился на него, явно не понимая. Дед взглянул на меня в надежде на помощь, но я ничем не мог ему помочь. Эйвери высказал то же самое, что я говорил деду сотни раз.

— Но какое отношение это имеет к дому, Эдмунд?

Дед улыбнулся и покачал головой.

— За всю свою жизнь я не продал ни единого дома, — сказал он. — Я ничего не смыслю в продаже домов.

Эйвери склонил голову на плечо, не отрывая взгляда от собеседника.

— Ты знаешь, я всегда восхищался твоим умением играть словами, Эдмунд, — сказал он. — Твоим… воображением. В этом твоя уникальность. Именно это делает тебя лучшим из агентов по продажам. Да, я всегда считал и продолжаю считать тебя лучшим. Однако ты ведь риелтор, Эдмунд! Ты же не психиатр. Ты не врач. Ты лезешь не в свою епархию.

Дед опять взглянул на меня. Я понимал, как ему хотелось, чтоб меня сейчас здесь не было, да и я хотел того же. Мне было тяжело видеть его в таком положении. Я бы охотно ему помог, сказал что-нибудь в поддержку, но нужные слова не приходили мне на ум. Да и что я мог сказать, в конце концов? Эйвери был абсолютно прав. Мой дед представлял собой ходячий сборник историй, которые он придумывал о себе и об окружающем его мире. Ему, возможно, было легче и приятнее жить в таком придуманном мире, но мне — нет, так же как и Эйвери Мерриллу. Я почувствовал, как кровь приливает к моему лицу, и отвернулся. Пусть выпутывается сам.

— Я знаю, кто я такой, Эйвери, — сказал дед, и в его голосе зазвучали стальные нотки. — И я не нуждаюсь в том, чтобы ты объяснял мне, кто я есть и кем мне быть не следует.

Эйвери начал перебирать бумаги на своем рабочем столе. Было видно, что он тоже готов взорваться, но сдерживается только из-за моего присутствия.

— У тебя, надеюсь, все в порядке, Томас? — спросил он.

— Да, — сказал я. — В порядке.

— Может, хочешь прогуляться, выпить колы. Автомат рядом…

— Пусть он останется, — сказал дед. — Он уже слышал, что, по твоему мнению, я полное ничтожество. Что может быть хуже этого?

Эйвери кивнул.

— Я хотел еще сказать, что это не первый случай, когда на тебя поступают жалобы.

— Вот как?

— Причем далеко не первый. — Эйвери заглянул в свои бумаги. — Просто нынешний случай — первый, который может превратиться в серьезную проблему.

— Кто еще? Я хочу знать, — потребовал дед.

— Например, тот банкир, что оставил работу с намерением посвятить себя писательству. Насколько я понимаю, ты уверил его, будто в предлагаемом тобой доме несколько месяцев прожил Эдгар По со своей кузиной и именно там он написал «Ворона». Ты показал клиенту комнату, в которой он якобы спал, и рассказал, что изначально поэма называлась «Шакал», а во второй версии — «Стервятник». Через какое-то время он выяснил, что все это неправда, и очень расстроился. Как следствие, у бедняги начался творческий кризис, он так ничего и не сочинил и был вынужден вернуться в банковский бизнес.

— Мне очень жаль, — сказал Эдмунд. — Однако в то время, слушая меня, он казался очень довольным и счастливым. По его словам, это действовало на него «вдохновляюще».

— А вот еще случай, не совсем мне понятный. Ты сказал женщине, страдающей артритом, что под фундаментом дома находятся богатые залежи никеля и что этот якобы лечебный металл при лабораторных испытаниях приводил к полному выздоровлению больных артритом крыс. Было такое? Разве крысы болеют артритом, Эдмунд?

— Эффект плацебо, — сказал дед. — Метод позитивного внушения иногда так же действен, как патентованные лекарства.

— А вот моя любимая история, — не унимался Эйвери. — Про дом на Мэйфер-драйв, где, вопреки твоим утверждениям, так и не появилось ни одной бабочки-данаиды. Более того, к дому не подлетают даже птицы, хотя для них приготовлена кормушка.

— Насчет птиц я ничего не знаю, — сказал дед. — Впервые слышу об этих птицах. Но я хорошо помню, что предупредил покупателей насчет туалета в цокольном этаже: когда там спускают воду, в ванной комнате наверху падает давление и душ становится слишком горячим. Я не обязан был это делать, но я их предупредил; и тем не менее они купили дом.

— Ты вводишь людей в заблуждение, Эдмунд, — сказал Эйвери негромко, но очень мрачно.

— «Вводить в заблуждение» — нет, это не так, — запротестовал мой дед. — Я бы выразился иначе.

— Я бы тоже выразился иначе, если бы не старался быть вежливым, — сказал Эйвери. — Правильнее было бы сказать, что ты врешь своим клиентам.

— Это ближе к истине, — согласился дед, скосив глаза на меня и улыбнувшись. — Но что в этом плохого? Лично я был бы только рад, если бы кто-то сочинил для меня интересную историю. Такую, чтобы я в нее поверил. Если ты помнишь, при жизни Эллен ничего подобного не было, то есть я не придумывал историй. Мир вполне устраивал меня таким, каким он был. Сейчас в это трудно поверить.

Эйвери кивнул.

— Я знаю, что тебе пришлось очень несладко, Эдмунд. — Он сомкнул ладони, нервно потирая друг о друга кончики больших пальцев. — Сначала Эллен, потом Люси. Не знаю, что было бы со мной, окажись я в сходной ситуации.

— Ты знаешь далеко не все о моей ситуации, — сказал Эдмунд усталым голосом.

Эйвери, знакомый с моим дедом вот уже лет двадцать, насторожился:

— Разве?

— Ко всему прочему, я преступник, скрывающийся от правосудия, — сказал дед.

Эйвери ззглянул на меня, а я — на деда. Казалось невероятным, что он затевает это снова, в такой момент и таком месте.

— В самом деле? — В голосе Эйвери также появилась усталость.

Было ясно, что он сдается. Сдался и я, но деда это не остановило.