Видиадхар Найпол - Средний путь. Карибское путешествие
Среди них не было ни одного уроженца Боа-Висты: Боа-Виста, сказали они, это для бразильцев смешно, это самая что ни на есть дыра в захолустье. Они боялись, что я получаю слишком скудные впечатления от Бразилии. Видел ли я фотографии Бразилии? Затем инженер спросил меня, читал ли я Шекспира. В оригинале? Он оглядел меня с завистью и удивлением. Он сам любил книги. Да, сказала его жена, он действительно большой читатель. «Камоэнс, Данте, Аристотель, — сказал инженер, — Шелли, Ките, Толстой». И целую минуту мы обменивались именами писателей, инженер встречал каждое известное ему имя словом. «Ах!» Да, сказал он в конце, чтение — великая вещь, она совершенствует человека.
Пока мы разговаривали, между нами падали манго. Смех, раздававшийся в ответ, помогал преодолеть паузы в беседе и придавал ей оживленности. Прежде чем я уехал, госслужащая сказала, что будет очень рада завтра показать мне город. Я ответил, что это прекрасно, но как же ее работа? Она улыбнулась и пожала плечами; она зайдет за мной в отель около девяти.
На обратном пути через мертвый город, ярко освещенный луной, я пошел по улице с борделями. Маленькие сверкающие черные ручейки прорыли глубокие каналы в застывшей твердой грязи. В паре обветшалых домов негромко играла музыка и несколько человек танцевали, вовсе не буйно. Женщины были толстые, немолодые, ничем не примечательные. Они казались немытыми и так мало постарались выглядеть «плохими», что я даже не мог с уверенностью сказать, проститутки они или нет; внешний вид и степень привлекательности проституток так сильно разнятся от культуры к культуре. Я отправился прямиком в отель. Когда я зажег свет, по комнате врассыпную побежали тараканы. Комары даже не пошевелились. Я закрыл окно, чтобы не несло помойкой с пустыря, и с ног до головы натерся средством от насекомых, добавив еще один запах к тепловатой несвежести комнаты. Этикетка на бутылке обещала полную защиту по крайней мере на четыре часа.
Столовая была просторная, высокая, освещенная через многочисленные окна; она походила бы на гимнастический зал, если бы громадный стол в форме буквы L не придавал ей сходства с актовым залом, из которого начали выносить мебель. Утром я встретил там одного-единственного человека. Он приветствовал меня тепло, как свойственно тем, кто уже сходит с ума от одиночества. По-испански он рассказал мне, что приехал из Рио, что он торговец (полагаю, он имел в виду контрабандист) и что он уже три дня в Боа-Висте ждет самолета. Он уже посетил единственный кинотеатр, обошел все бары; больше делать нечего, и он начинает лезть на стенку. Я спросил, сходил ли он в бордель. Да, сказал он безрадостно, сходил; он собирался сказать еще что-то, но тут позади нас раздалось отрывистое металлическое дребезжанье. Мы обернулись и увидели птицу, или так показалось, крыльями бившуюся о стекло. Затем человек из Рио встал, подошел к окну и прикрыл живое существо ладонью, успокаивая его волнение. «Таракан», сказал он, и положил его в карман брюк. Когда он вернулся к столу, блеск в глазах исчез, и он заговорил как человек, взывающий к сочувствию. Да, сказал он, он был в борделях, прошлой ночью и был; но женщины там viejas, feas у negras — старые, страшные и черные.
Из-за экскурсии с госслужащей мне пришлось пропустить ярмарку, которая могла бы дать мне возможность посмотреть на Боа-Висту с другой стороны; Хьюсон позднее говорил, что ярмарка производила сильное впечатление. Госслужащая зашла за мною чуть позже девяти, закончив работу на день. Как и большинству госслужащих в Боа-Висте, делать ей было почти нечего. Мы побрели по горячей пыли. Запах собачьего дерьма был неустраним, как и вид голодных дворняг, сцепившихся в совокуплении, с пустыми и глупыми мордами. Из худых детей, которых я видел, немногие не имели какой-нибудь кожной болезни, некоторые были с физическими уродствами. Мы зашли в примитивную типографию, выпускавшую правительственную газету с рваными краями (из тех, кто был в типографии, большинство тоже, казалось, ничего не делало), зашли на небольшой грязный рынок, где всё, кроме нескольких индейских соломенных шляп, было импортным, в родильный дом, управляемый монашками, восхитительно организованный и чистый, и наконец во Дворец правительства, центр административной нервной системы.
Дворец был большим, ничем не примечательным бетонным зданием, наполненным госслужащими, машинистками, скоросшивателями и тишиной. В комнате, устеленной коврами, мне показали стол губернатора, громадный и пустой (думаю, губернатор был на ярмарке). На стене висела огромная карта Бразилии, дававшая почувствовать размеры страны (какую малюсенькую часть ее мы покрыли вчера!) и периферическое положение Боа-Висты. Два больших белых альбома лежали на журнальном столике. Госслужащая уговорила меня открыть их. Я думал, что увижу карты, чертежи и фотографии индустриальных объектов. А нашел там королев красоты на высоких каблуках со всех штатов и территорий Бразилии: Мисс Риу-Бранку, Мисс Амазонка и т. д. Госслужащая и секретарь терпеливо улыбались, пока я перелистывал одну глянцевую фотографию за другой, королеву за королевой, доказывая свою мужественность и не желая оскорблять бразильскую женственность. В коридоре в стеклянной витрине стоял макет прекрасно спланированного города, идеального по простоте и симметричности. Это был Боа-Виста будущего. Я не мог ничего узнать на этом макете, и спросил, где здание, в котором мы сейчас находимся. Ни один человек не смог мне этого сказать.
Мы отправились обратно в дом «национального достояния» чего-нибудь выпить. Зашел разносчик с контрабандными тканями из Британской Гвианы втридорога. Кое-что было куплено, разносчика отослали, и тут пришел инженер. Он весь измазался в краске, и жена извинилась за него, объяснив, что все утро он провел за ремонтом и покраской машины. На ленч мы разошлись. У меня он был малопривлекательным. Тут нет рыбы, поскольку Боа-Виста — город госслужащих, обитателей ранчо и контрабандистов, и никому из них не было никакой выгоды идти ловить рыбу в Риу-Бранку, и нет овощей, потому что того, что разводят японцы-эмигранты, не хватает. Или не хватает японцев.
Днем мы с сестрой инженера пошли в жалкого вида контору «Бразильских авиалиний», чтобы договориться о ее вылете в Белем: кажется, госслужащие и их семьи могут летать по всей Бразилии бесплатно. После офиса авиалиний осмотр достопримечательностей завершился. Меня это радовало. Я был сыт по горло солнцем, пылью и голодными дворнягами. Мы повернули на улицу с небольшими белыми домами. И тут перед нами возник инженер.
Он стоял на лестнице, с сигаретой в углу рта и кистью в руке. Он красил стену еще одного «национального достояния». Вместе с двумя другими малярами. Как я должен был поступить? Если бы его жена, госслужащая, не сказала мне, что все утро он красил свою машину, я мог бы остановиться и обменяться с ним улыбками.
А так я его «не заметил» и пошел дальше. Женщины слегка поотстали, и я услышал, как они тихо обменялись несколькими словами. Секунда, и я прошел этот дом, еще секунда, и женщины меня нагнали. С инженером я не заговорил. Сделал ли я ошибку? Был ли я непростительно груб? У их ворот мы попрощались. Они не пригласили меня зайти. Я поблагодарил их за то, что они были так добры ко мне. Я хотел, чтобы мои слова звучали менее официально, но нас разделяла языковая пропасть. Я был тут совершенно чужим, а они были так добры ко мне. В полном унынии я поплелся обратно по широким пыльным проспектам, надеясь, что больше никогда не увижу этих людей.
Так и было. По всей саванне поднялся сильный ветер, и городской центр утонул в пыли. Люди закрывали лица платками. Весь остаток моего пребывания в Боа-Висте ветер не спадал, и мы с человеком из Рио, запертые в отеле, ели апельсины и смотрели на пыльную бурю.
* * *Цезарь Горинский отвез меня обратно в Летем, продемонстрировав блистательное искусство вождения. Мы были еще в бразильской саванне, когда стемнело, и нам пришлось пересекать Такуту при свете фар. На следующий день в отеле собралась целая толпа ожидающих самолета в Джорджтаун: дети из Рупунуни, возвращавшиеся в школу на побережье, несколько отпускников, отдыхавших на разных ранчо, и несколько бразильских торговцев с ввалившимися глазами и заношенными до непристойности чемоданами.
Как буш начинался сразу за аэродромом Аткинсона, так и побережье, казалось, начиналось в отеле, даже его политика была тут как тут, явившись с газетой «Сан» («Солнце») с девизом «Каждому — место под солнцем!». Это газета «Соединенных сил» («Сильные, соединим наши силы!») — политической партии, которую в этом году сформировал мистер Питер Д’Агиар, бизнесмен португальского происхождения из Джорджтауна. «Соединенные силы» — анти-Джаганская, анти-Бернхемская, антилевая партия. Она предлагала «единство и интеграцию шести расам» (индийцам, африканцам, португальцам, белым, цветным, индейцам); и этим расам она предлагала «больше-рабочих-мест-болыне-зарплаты-больше-производстводительности-больше-земли-болыпе-образования-больше-денег». Всем сестрам по серьгам: «больше денег», надо понимать, для тех, кто пострадает от требования «больше зарплаты».
