Виктор Мануйлов - Лестница
— Гражданин Тепляков?
— Да, Тепляков.
— Старший лейтенант полиции Купцов, местный участковый. А это — лейтенант Сонечкин, из нашего райотдела. Мы вас ждем здесь уже часа два. Ваша хозяйка сказала, что вы пошли в театр. Еще она нам сообщила, что вас собираются бить. Она слыхала, как ее дочка договаривалась по телефону со своими приятелями. В подъезде вас поджидают трое. Вооружены бейсбольными битами и арматурой. Не исключена травматика. Двоих мы хорошо знаем. Имеют судимости, подозреваются в противоправных деяниях. Третий — личность темная, нам неизвестная. Вот мы и решили, раз такое дело, взять их с поличным. Тут, неподалеку, в машине, нашей команды ждут шестеро омоновцев. Мы вас решили предупредить и, так сказать, поймать преступников на живца. Как вы, не против?
— Разумеется, нет, — ответил Тепляков, улыбаясь: его рассуждения о жизни и борьбе противоположностей, банальных самих по себе, неожиданно обрели реальность в лице этих милиционеров. то есть полицейских, продрогших на морозе, однако не оставивших начатого дела. — И как вы это себе представляете? — спросил он.
— Тут есть риск, товарищ Тепляков, — уже почти дружески продолжил Купцов. — Вам придется войти в подъезд. Один из этой троицы наблюдает в окно на лестничной площадке. Мы думаем, что как только вы появитесь, так он спустится вниз. Они нападут на вас, едва вы перешагнете порог. Вам надо как-то миновать их, а мы уж следом. Как, справитесь?
— Постараюсь. Но мне кажется, будет лучше, если выманить их из подъезда. Простору больше и очевиднее нападение…
— Хорошо бы. А сумеете?
— Постараюсь.
— Ну, тогда — что ж. Вы здесь немножко обождите. Мы сейчас часть омоновцев пошлем в обход дома, другая часть встанет за углом, мы с лейтенантом пройдем за гаражами и займем позицию напротив. У вас, товарищ Тепляков, мобильник имеется?
— Имеется. Но лучше всего пусть полицейская машина подаст сигнал. Скажем, двумя короткими, одним подлиннее.
— Договорились, — обрадовался старший лейтенант Купцов. — Стало быть, ждите сигнала и идите прямо к подъезду.
Тепляков долго топтался на одном месте, размахивая руками, приседая, вращая корпусом, точно готовился к схватке на ринге. Туфли на тонкой подошве не грели, пальцы сводило от холода. К этому добавилось нервное напряжение. Вдруг захотелось курить, да так сильно — до тошноты.
Наконец вдали прозвучал сигнал: плям-плям— пля-аам!
Тепляков, по привычке, набрал в грудь побольше воздуха, резко выдохнул и зашагал к дому. За углом, прижавшись к стене, чернели две застывших фигуры амоновцев. В тусклом свете луны поблескивали их каски. Еще трое присели у второго подъезда за сугробом. Серые коробки гаражей, увенчанные метровыми снежными шапками, едва проступали среди сугробов. Полицейских, встретивших его на тропе, видно не было.
У подъезда Тепляков задержался, топоча по цементным ступенькам, будто отряхиваясь от снега. Он топтался и напевал без слов популярный мотивчик из оперетты, путаясь в мелодии и спотыкаясь, как может путаться и спотыкаться пьяный человек. Черная железная дверь излучала почти светящуюся в лучах поднявшейся луны опасность. Мысленно он старался определить, как расположатся нападающие. Скорее всего, непосредственно возле двери будет стоять всего один человек: больше не поместится. Двое других будут ждать своей очереди у почтовых ящиков. Тепляков как будто видел этого человека, замершего в напряженной позе с поднятой рукой для удара бейсбольной битой. Рука у него затекла, ноги тоже. Если, разумеется, это не какой-нибудь спортсмен, привлеченный бандой для гарантированного успеха задуманной операции: ведь наверняка Зинка поведала им, с кем придется иметь дело.
Тепляков перестал топтаться, и, продолжая напевать, набрал код электронного замка, затем потянул на себя дверь. Перед ним открылась черная щель, даже лестницы не было видно.
— Вот черт! — пробормотал Тепляков. — Темно, как у негра в заднице. Где тут у меня фонарик, мать его в лампочку! Тьфу ты черт! — продолжал бормотать он, обшаривая себя сверху донизу.
И тут что-то шевельнулось в темноте, удар ногой распахнул дверь настежь, и черная фигура вывалилась из черного проема. Взметнулась вверх рука, но Тепляков успел ее перехватить на замахе, рванул на себя и вниз, выворачивая вовнутрь, заступил левой ногой, подсел и сбросил человека со ступенек. Тотчас же из двери вывалились еще двое и кинулись на него. Тепляков увернулся от первого, нанес удар в голову, пожалев замерзшие пальцы, тыльной стороной ладони второму и отскочил в сторону, слыша, как с двух сторон часто-часто скрипит снег под ногами, и тут же в тишину морозной ночи всверлился на одной ноте хриплый крик замерзшего человека:
— Всем лежать! Руки за голову! Полиция!
Глава 18
В понедельник утром, минут за пятнадцать до восьми, Тепляков остановил машину возле семнадцатиэтажного дома, облепленного со всех сторон, как елка игрушками, застекленными лоджиями и балконами. В этот дом, на одиннадцатом этаже которого проживал Мих-Мих, он и привез его из аэропорта поздним вечером, не успев ничего разглядеть как следует. Еще три таких же составляли квадрат, огороженный высоким ажурным забором из железных четырехгранных прутьев, унизанных копьеобразными наконечниками. Внутри квадрата размещалось двухэтажное здание детского сада. Чтобы проехать в ворота, нужно иметь пропуск и электронный ключ. Ворота открываются автоматически, а пропуск надо предъявить охраннику.
Хотя теоретически на территорию жилого комплекса постороннему попасть невозможно, однако, выбравшись из машины, Тепляков несколько минут будто бы протирал стекла, в то же время пытаясь определить, не таится ли где-то поблизости опасность его подопечным. С двух сторон — с юга и востока — к кварталу примыкал лесопарк; на противоположной стороне переулка — с запада — стояла церковь, окруженная подворьем из одноэтажных строений. Церковь казалась маленькой пестрой игрушкой, забытой в песочнице капризным ребенком, и, разумеется, не представляла никакой опасности. На севере, отступив на почтительное расстояние, теснились пятиэтажные «хрущевки», тоже ничем не грозящие обитателям элитного квартала.
Большинство машин внутри квадрата, оставшихся без места в подземном гараже, уже разъехались, отметив свое пребывание темными пятнами не заснеженного асфальта. Лишь те, которыми хозяева не пользовались в зимнее время, горбатились сугробами, обделенные вниманием дворников.
Закончив с протиркой стекол и осмотром местности, Тепляков направился к единственному подъезду, набрал шестизначный код, открыл дверь. Поздоровавшись с консьержкой, женщиной лет пятидесяти, сидящей в застекленной кабине, вызвал лифт и поднялся на пятнадцатый этаж. Отсюда он не спеша спустился по лестнице до десятого этажа, затем вернулся на одиннадцатый, и возле квартиры своих подопечных оказался ровно в восемь, то есть сделал все, что было положено делать в подобных обстоятельствах.
Вчерашнее происшествие позволило ему лечь спать лишь в третьем часу ночи: арестованных увезли в отделение, пока составляли протокол, то да се. Да и уснул он далеко не сразу. Его встретила Валентина Семеновна: охи-ахи, слезы, причитания. Просто удивительно, что она решилась на такой шаг по отношению к родной дочери.
— Может, там ее научат уму-разуму, — оправдывалась она, вытирая слезы кухонным полотенцем. — А то ведь до чего
дошла: матери угрожать расправой. А ребенок? Ему каково придется? И в кого она только уродилась? — всхлипывала Валентина Семеновна в своем неутешном горе.
Пришлось успокаивать. Так что на сон оставалось всего часа два.
Лидия Максимовна из квартиры вышла одна. Увидев Теплякова, мило улыбнулась, протянула руку.
— Доброе утро, Юра. Как провели уик-энд?
— Спасибо, хорошо, — ответил Тепляков, осторожно пожав кончики ее пальцев. И тут же нажал кнопку вызова лифта.
— Говорят, вы вчера были в театре?
— Был, — ответил Тепляков, скрыв свое удивление. Однако не удержался и спросил: — Вы тоже там были?
— Нет, я не поклонница театра. Тем более нашего. Там была Ольга Петровна. Она вас видела с юной дамой.
— Странно, но я Ольгу Петровну не заметил.
— Ничего удивительного: вы были слишком увлечены. Кстати, Ольга Петровна высоко оценила вашу спутницу, — загадочно улыбнулась Лидия Максимовна и даже слегка закатила глаза.
Тепляков смутился, однако не стал уточнять, что скрывалось под «высокой оценкой».
В лифте ехали молча. Тепляков не знал, о чем говорить, а Лидия Максимовна, войдя в лифт, открыла сумочку и принялась там что-то искать, хмуря брови и на мгновения замирая. Закрыв сумочку, так и не найдя искомого, она будто бы успокоилась, но разговор не возобновила. Выйдя из подъезда, они молча проследовали к машине.
