Александр Матюхин - Целующие солнце

— Конечно, стариканы-фокусники подстраховались, — бросила негромко через плечо Лена, — с ними ездил их сын, Вениамин, который, в случае чего, мог продолжить дело. А устроилась я на работу с помощью укротителя тигров. Он любил выпить, и каждый вечер забегал в кафе, неподалеку от того места, где расположился цирк. А я работала в кафе официанткой. В вечернюю смену. Ужасная работа, если нет перспектив. Впрочем, как переходная ступенька между студенческой юностью и серьезными запросами в будущем, вполне подходит.

Мы спустились на первый этаж, а потом еще ниже, к подвальной двери под лестницей. Лена прижала палец к губам. Я застыл вместе с ней в темноте. Вокруг воняло мочой и лекарствами. На двери висел большой покрытый ржавчиной замок, который с виду казался единым целым с дверью.

Где-то наверху слышался разборчивый топот. Кто-то торопливо спускался по ступенькам.

— Волки! — шепнула Лена в ухо, — как думаешь, они охотятся или развлекаются?

— Журналисты?

— Они теперь волки. С наступлением ночи, мой дорогой, они уже никакие не журналисты. Я бы назвала их акулами, но акулы, черт побери, не живут на суше.

— И что мы будем делать?

— Нам туда, — Лена указала на дверь в подвал.

— Каким образом?

— Ты невыносим! — шепнула Лена. Полумрак очертил ее тонкое лицо и выделил белки глаз, — у меня есть ключ!

— Откуда?

— Днем я провела разведку боем. Проще говоря, спустилась в регистратуру, мило поболтала с вахтершей и стащила ключ. Вахтерша оказалась забавной. Она вяжет носки внукам.

Шаги над головой приближались. Вдруг показалось, что это не шаги вовсе, а цоканье когтей по бетону. Неужели, волки? Настоящие оборотни? На затылке зашевелились волосы, а страх неожиданной цепкой хваткой сдавил сердце и легкие. Стало трудно дышать. Но ведь бред, бред же! Не может такого быть. Но в этот момент я вдруг с особенной ясностью осознал, что очень хочу, чтобы Лена поторопилась и открыла, наконец, дверь в подвал.

Замок издал громкий спасительный щелчок.

— Помоги мне, — прошептала Лена.

Я толкнул тяжелую дверь, и она распахнулась, выпуская затхлый холодный воздух, пропитавшийся влагой и пылью. Если предположить, что по лестнице спускались оборотни, то в кромешной темноте подвала определенно скрывались монстры куда хуже. Липкие, склизкие твари. Мохнатые желтоглазые уроды, покрытые твердым хитином или острыми шипами хищники.

— Ты уверена? — осторожно спросил я.

— Не дури. Это лучше, чем попасть в лапы к журналюгам, — ответила Лена.

— Ты шутишь?

— Я совершенно серьезно.

— Но там же ни черта не видно!

— У тебя есть подсветка на фотоаппарате.

— Откуда ты знаешь?

— Не в каменном веке родилась. Не тяни время, Фил. Если журналисты тебя настигнут, они уже не выпустят. А прошлое сведет тебя в могилу. Ты еще не готов к встрече с ним. Вытаскивай фотоаппарат.

Пока я возился с сумкой, Лена скрылась в темноте. Я видел только светящийся кончик сигареты, когда она оборачивалась. Шаги над головой все приближались в бесконечном топоте множества ног.

— Заходи сюда, пока нас не обнаружили, — шепнула Лена, протягивая из темноты руку.

Я выудил фотоаппарат и включил подсветку. Тонкого лучика света едва хватало, чтобы осветить путь на метр-полтора. С мыслью о том, что все происходящее вокруг — какое-то нереальное безумство, я шагнул в темноту, в пропитанный сыростью воздух. Дверь за мной закрылась, и стало немыслимо темно. Луч света задыхался в этой темноте, давящей со всех сторон, словно многотонный пресс. Мне стало трудно дышать, и я ощутил, как на висках выступает пот. Боль в пояснице усилилась, но было уже поздно думать о расходящихся швах. И как я позволил затащить себя сюда?

Дверь отрезала все посторонние звуки, наполнила мир вокруг вязкой тишиной, в которой особенно четко послышался треск сгорающего от очередной затяжки табака.

— Тот самый укротитель тигров пил мартини с вишневым соком! — сказала Лена, разрывая звонким голосом паутину тишины. — Напивался вдрызг каждый вечер после выступления. Покупал две литровые бутылки и два пакета сока, плюс кусок сыра и фисташки. Сначала с ним сидели фехтовальщики и дрессировщик медведей, но они обычно уходили ближе к полуночи. А укротитель тигров оставался и допивал все сам.

Я посветил лучом света по сторонам и наткнулся на влажную стену голубого цвета с одной стороны и какие-то ржавые трубы — с другой.

— Когда он оставался один, то остро нуждался в общении. Обычно к укротителю подсаживались местные пьяницы, которые хотели на халяву напиться, но укротитель, хоть и был пьян, понимал, что к чему, и быстро отваживал тех, кто был ему неинтересен. Один раз, когда я принесла ему фисташек, он взял меня за руку и попросил посидеть с ним за столом несколько минут. Дело было в два часа ночи, а клиентов в такое время практически нет, поэтому я согласилась. Укротитель налил мне мартини с соком и совершенно неожиданно начал рассказывать о том, как он одинок. Рассказ его не таил в себе двойного дна. Укротитель не жаловался, не намекал на то, что хотел бы скрасить со мной свое одиночество. Он просто рассказывал. Так рассказывают интересную историю в компании старых друзей. Он поведал о том, как ушел от жены, которую никогда не любил, а женился на ней из-за нелепых случайностей. С молоденькой любовницей тоже не заладилось, потому что она хотела страсти, а он — душевного покоя. Почти год укротитель тигров слонялся по друзьям и тихо спивался после работы, не зная, на какую подушку уронит свою тяжелую голову. Совершенно случайно он попал в цирк стариков-фокусников, тут же уволился из городского цирка и с радостью отправился на гастроли по стране, заглушая одиночество мартини и новыми мимолетными знакомствами в разных городах. Четыре года он прожил в таком состоянии — словно застыв во времени, не вспоминая прошлое и не заглядывая в будущее. Все, что его интересовало, это здоровье двух тигров Макса и Миши, львицы Оксаны, да сладковатый вкус мартини в каком-нибудь ресторанчике по вечерам. Сначала он воспринял меня как еще одного мимолетного собеседника, память о котором сотрется с наступлением утра. Но затем мы разговорились, укротитель пришел следующим вечером. Видимо, он почувствовал и мое одиночество тоже. Я рассказала ему, как безумно хочу вырваться из города, как надоел мне окружающий мир, заключенный в коробки многоэтажных домов. Я хотела путешествовать, смотреть мир. За день до отъезда укротитель пригласил меня на утреннее выступление и провел прямо за кулисы. Там он взял меня за плечи и познакомил с Вениамином. «Девочке очень нужна работа, — сказал укротитель, — а я слышал, что у нас есть несколько вакансий». «Не буду же я брать ее на работу уборщицей, — хмыкнул Вениамин и обратился ко мне, — с бухгалтерией работать умеешь?». Я ответила, что небольшой опыт есть, на что Вениамин ответил, что завтра ждет меня с трудовой и документами, которые бы подтвердили, что меня не будут искать несчастные родственники, что мне уже есть восемнадцать и что скучать по мне никто не намерен… Пошли?

— Куда?

— Прямо. В темноту.

Я направил луч света на Лену. Она снова курила. Кажется, она вообще никогда не останавливалась.

— Сигареты убивают, — заметил я, ощупывая пространство вокруг, словно слепой.

— По мне так жизнь вокруг убивает вдвое быстрее, — ответила Лена. — Все равно отрежут ногу, так чего же еще бояться?

— Ты к этому относишься как-то… спокойно.

— А к чему паниковать? Если отрежут — деваться некуда. Не отрежут — тоже хорошо. Паника до добра не доведет. Пойдем же быстрее, а то наши волки еще додумаются заглянуть в подвал.

Я пошел вперед, одной рукой опираясь о стену слева. В пояснице кололо. Луч света то и дело выхватывал из темноты картины царившего здесь запустения. Везде по полу были раскиданы бумажные коробки, с потолка свисали какие-то провода, тросы, лохматые веревки, шнуры с патронами для ламп, но без самих ламп или же с грубо торчащими осколками. Под ногами серебрились лужицы воды (хотя, может, это была совсем и не вода). Пахло затхлостью, а в луче света дрожала неспокойная пыль.

— У нас есть конечная цель? — спросил я, пробежав светом по старому, давно не работающему электросчетчику.

— Думаешь, я знаю? — спросила из-за спины Лена.

— Мне почему-то кажется, что ты раньше была здесь.

— Не-а. Просто мне нравятся тихие и спокойные места.

— Звучит угрожающе.

— Почему же? А мне кажется, наоборот, очень даже романтично.

— Романтика, — проскрипел я, угодив ногой в лужу. Тапок стремительно намок.

Луч дернулся и осветил помещение по широкой дуге, освещая запыленные тумбочки, какой-то хлам, ржавую кровать с торчащими в разные стороны пружинами, валяющиеся стулья, табуретки и коробки.

— Здесь нас не найдут, — удовлетворенно сказала из темноты Лена, — хочешь дослушать мою историю до конца? Я планирую рассказать.