Майкл Чабон - Тайны Питтсбурга
Они продолжали обеденную ссору. Видите ли, мы трое, Артур, Флокс и я, время от времени пытались встречаться, чтобы вместе пообедать в парке, за библиотекой, на лужайке перед Музеем солдатов и моряков. В этот день моему везению пришел конец, и во время какого-то очень важного спора я внезапно оказался на стороне Артура.
Мы обсуждали альбом «Рожденный, чтобы бежать» Брюса Спрингстина, и я сказал, что это самый римско-католический альбом из всех когда-либо записанных.
— Сам посуди, — говорил я, — тут есть Мария, которая, как видение, проходит, танцуя, пока играет радио. Есть люди, тщетно пытающиеся вдохнуть огонь, в котором родились, чертоги славы, ангелы-лихачи, девы и блудницы.
— И тема «Она — единственная», — добавил Артур. — И город мариолатрии.[40]
— Точно.
— Убийственная благодать и тайные укрытия.
— Терпеть этого не могу, — заявила вдруг Флокс, разламывая мандарин двумя длинными большими пальцами. — Терпеть не могу, когда говорят о «тайных местах, куда заказан путь мужчине». Не верю я в это. Нет таких мест.
— Брось, Флокс, — возразил Артур. — У тебя наверняка есть пара таких местечек.
— Есть, есть, — подтвердил я. — Я точно знаю.
— Ничего у меня нет. Что же это за мужчина, если не может проникнуть в такие места?
Мы с Артуром сомкнули ряды, отстаивая идею о существовании бездонных впадин на теле женщины, а Флокс жестко и все более зло защищала познаваемость женского тела. Что-то в этой ситуации сильно ее расстроило. Может быть, то, что спор был таким тривиальным, а может, и то, что двое выступали против одного.
Возможно, я и узнал бы, что обидело Флокс, может, ход мыслей и настроения женщин больше не составляли бы для меня тайны, если бы я приподнял шоры, которые сам же на себя надел. В общем, обед получился безобразным, и сейчас над тарелками с пастой, политой красным соусом, сгущалось напряжение.
— Это все потому, что ты не уверена в себе, — говорил Артур. — И, кроме того, признайся, тебе ужасно нравится сидеть в своем окошке весь день напролет.
— Неправда, — шипела Флокс. — Я ненавижу это окно. А ты просто завидуешь мне и мечтаешь оказаться на моем месте.
— Ладно, хватит вам, — проговорил Кливленд с набитым ртом.
— Ты сумасшедшая, — не унимался Артур. — Те женщины, наверное, даже не заметили тебя.
— Так ты видел, как я плакала! Ты бы слышал, что они обо мне сказали!
— Что они о тебе сказали? — мягко спросила Джейн. Стоило ей услышать, что кто-то страдает или страдал, как она тут же превращалась в орудие сострадания, устремляющееся на выручку. Она потянулась через стол и накрыла своей рукой руку Флокс.
— Не скажу. Не помню.
— А я помню, — влез Артур.
— Хватит, Арти, — с нажимом произнес Кливленд.
— Ты сама сказала, что они назвали тебя странной белой сукой, которая считает себя настоящей красавицей и весь день крутит задницей перед парнями в своем окне.
Над столом повисла тишина. Флокс гордо вскинула голову, ее ноздри затрепетали. Я уже несколько раз слышал эту историю, но жизнь Флокс настолько изобиловала стычками с другими женщинами, которые обрушивали на нее свой завистливый гнев, что на злобную выходку уборщиц Хиллмановской библиотеки я просто не обратил особого внимания. Против воли я ощутил прилив ужасного, незнакомого гнева на Артура.
— Ого! — наконец нашелся Кливленд.
Глаза Флокс наполнились слезами. Одна, вторая, третья слезинка тихо скатились по ее щекам. Нижняя губа задрожала, потом замерла. Я сжал свободную руку Флокс. Теперь ее держали за обе руки.
— Артур, — начал я. — Э… по-моему, тебе надо извиниться.
— Извини, — немедленно произнес он без тени раскаяния. Он смотрел куда-то вниз, на свои ноги.
— За что ты меня ненавидишь, Артур?
— Артур, ты невыносим, — фыркнула Джейн. — Он не ненавидит тебя, правда, Артур? — И она ударила его по плечу.
Я посмотрел на свою тарелку с лапшой лингуине под томатным соусом с моллюсками. Казалось, еда внезапно остыла; пармезан, которым я посыпал кушанье, застыл и превратился в толстую комковатую пленку сыра, растекшуюся поверху; и все блюдо с серыми кусочками моллюсков выглядело грязно-красным — какая-то неизвестная форма жизни.
— Я ухожу, — объявила Флокс. Она шмыгнула носом и захлопнула маленькую книжечку.
Я встал вместе с ней, и мы с трудом протиснулись мимо Кливленда.
— Похоже, нам всем предстоит веселый вечер, — тихо произнес я и положил на стол немного денег.
— Если боги хотят с кем-нибудь расправиться, — изрек Кливленд, — они сначала готовят пасту. — Он коснулся моего локтя. — Не забудь, в среду.
— В среду, — повторил я и побежал.
На улице Флокс постаралась взять себя в руки, защелкнув сумочку. Я подошел к ней сзади и зарылся лицом в ее волосы. Она сделала глубокий вдох, задержала дыхание, выдохнула, и ее плечи расслабились. И в ту самую секунду, когда она повернула ко мне почти спокойное лицо, на соседнем дереве дружно грянули цикады, неизвестно почему. Их стрекот был таким громким и неблагозвучным, будто тысяча телевизоров внезапно переключилась на разные каналы новостей. В Питтсбурге даже пение цикад казалось механическим. Мы закрыли руками уши и стали произносить слова одними губами.
— Ух ты! — сказала она.
— Пойдем отсюда.
— Что?
— Меня это достало.
— Что?
Я открыл дверь кафе по соседству с рестораном, из которого мы только что сбежали, и вошел внутрь. Мы стояли в холле, рядом с автоматом, продающим жевательную резинку, и целовались под звяканье вилок и мелодию, звучавшую приглушенным фоном.
13. Розовые глаза
В это время Артур проживал в роскошном доме богатой супружеской пары в Шейдисайд. Это было уже третье по счету его обиталище за лето. После расставания с домом Беллвезеров он провел десять «восхитительно грешных» дней в маленькой симпатичной квартирке с круглым окном-розеткой в Шейдисайд. Мне довелось бросить взгляд из этого окошка в одно сумасшедшее воскресенье, когда я заезжал к Артуру. С переездом в третью обитель Артур продолжил восхождение по лестнице Жилищного Престижа. Состоятельная молодая чета, знакомые чьих-то знакомых, уехала на весь июль в Скандинавию. Жену я часто наблюдал по телевизору: она вела прогноз погоды, и теперь меня охватывало странное чувство, когда я видел перед собой открытку Максфилда Пэрриша,[41] висевшую в рамке над ее туалетным столиком, или надевал одну из роскошных светлых рубашек ее мужа, или просто думал, что вот я валяюсь на ковре в гостиной женщины, которую видел на экране в окружении бумажных молний и грозовых туч.
Артур выиграл битву с «мелкими адскими тварями», но теперь там, где отрастали сбритые волосы, кожа зудела, из-за чего он не мог усидеть на месте дольше одной минуты.
На следующее утро после того, как мы с Флокс пропустили выступление Эллы Фицджералд, я зашел к себе домой, чтобы переодеться в чистое перед работой. Пока я возился с дверным замком, зазвонил телефон. Почтовый ящик был забит, и большая часть корреспонденции, по первому впечатлению, представляла собой фантастически выгодные предложения о покупке говядины, шлангов для поливки и прессованного угля. В квартире было душно и пусто, телефонный звонок в ней раздавался как-то жалобно и одиноко, будто на него никто не отвечал уже несколько дней. Звонил Артур.
— Привет, — сказал я. — Нет, я только что вошел.
— Я звоню для того, чтобы извиниться.
— А… Ну ладно. — Я не мог придумать, что еще сказать. Процедура принятия извинений всегда была для меня простой и сложной одновременно.
— Я был очень груб и ненавижу себя за это.
— Э…
— Слушай, мы можем сегодня встретиться?
— Вряд ли. То есть не знаю. — В его голосе звучала непривычная теплота, нотки искренности. — Ладно, может быть, сегодня, в конце дня. Наверное, нам нужно будет поговорить обо всем этом?
— Я сегодня дома. Позвони мне после работы. Да, и, Арт…
— Да?
— Желаю тебе счастливого дня.
Не только «Бордуок» страдал от проклятия, которым стала для него необходимость продавать книги. Казалось, все помещение попало под его страшное действие. Этим летом целые дни были потеряны для бизнеса, из-за того что приходилось устранять последствия очередного несчастья. То в подвале прорвало трубу, так что вода залила книги и повсюду потом воняло мокрой бумагой; то вышел из строя кондиционер; то какие-то вандалы разнесли витрину. В этот же день у нас случился пожар. Возгорание, возникшее из-за сигареты будущего медика, было небольшим, но Валери закрыла слегка закопченный магазин и отправила нас всех по домам.
Итак, ясным жарким утром понедельника я решил прогуляться до Дома Предсказательницы Погоды. В этот день в восточной части Питтсбурга по неизвестной причине почти возле каждого здания стояли прицепы для плавления битума, а на крышах копошились рабочие. Зной и запах разогретой смолы делал летний день еще жарче. На углу Сент-Джеймс мимо меня проехала зеленая «ауди» с откидным верхом и, взвизгнув тормозами, остановилась неподалеку. Темнокожий водитель, широкая улыбка. Мохаммед! Я подошел, и мы пожали друг другу руки. Я поприветствовал его, спросил, как дела, куда и откуда он едет. Мохаммед попотчевал меня длинной байкой о том, что его ждут в суде, разбирающем дела о нарушении правил дорожного движения, и что его сестра сходит с ума по Чарльзу Бронсону, и что второе каким-то образом связано с первым. Время от времени он нажимал на педаль газа, желая акцентировать самые важные моменты.
