Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки
Голос Мустафы пресекся.
Когда Хасана отпустили, он сразу обмяк и так и остался посреди двора с поникшей головой, погруженный в тягостное раздумье. Мужчины грязными платками отирали кровь со своих рук. Лицо мальчика тоже было в крови, но он этого даже не замечал, казалось, он прислушивается к разговорам вокруг себя, но на самом деле он был занят собственными мыслями. Ему чудилось, будто он видит свою мать — она бежит к нему издалека, торопится, падает, опять встает.
— Отец, за которого не отомстили, — продолжал сдавленным голосом дядя, — будет проклинать убийцу и того, кто простил это злодейство. Никогда, никогда не обретет покоя Халиль.
На лице Мустафы лежала печать безысходных мук. В каждой складке, в каждой морщине таилось безмерное горе. Глаза округлились, стали непомерно большими. Он пытался еще что-то сказать, но не смог, лишь всплескивал руками да качал головой.
— Ведь он все знает!.. — вдруг выкрикнул Мустафа. — Ведь он все знает!.. — И заметался перед мальчиком; его руки то разлетались в стороны, то сжимались в кулаки, то неподвижно замирали. Стоило ему бросить взгляд на Хасана, как им овладевали мучительные корчи, от которых его тело, подобно чудовищному бутону, то сжималось, то расправлялось.
— Ведь он же знает…
Мустафа стремительно подошел к матери, заглянул ей в лицо, и в его взгляде отразилось глубокое отчаяние.
— Вот, смотрите, старуха мать, которая не может спокойно умереть, зная, что душе ее сына нет покоя на том свете. Вот мать, которая на наших глазах тает от мук.
Слово «мать» Мустафа произнес с таким душевным надрывом, что казалось, вот-вот разрыдается.
— Ведь Хасан же знает, что человек, за гибель которого не отомстили, не может спокойно лежать в могиле, что он превращается в привидение. Каждую ночь я вижу своего брата, закутанного в белый саван. Он бродит по двору. Однажды, набравшись духу, я приблизился к нему, лицо у него было бледнее его одеяния. «Брат! — окликнул я его. — Брат Халиль!» Он не отозвался, лишь отступил на несколько шагов в сторону кладбища. Потом я услышал вырвавшиеся вместе со стоном слова: «Скажи моему сыну Хасану, что он должен отомстить за мою безвинно пролитую кровь. Пусть поквитается с убийцей, даже если это его мать». Я собственными глазами увидел, как разверзлась могила и поглотила призрак моего брата, и тогда утихли стоны.
Мустафа подошел так близко к Хасану, что мальчик почувствовал на своей шее его горячее прерывистое дыхание.
— Может быть, мне не следовало рассказывать все это ребенку. Может быть, я поступил недостойно мужчины. Но я не мог больше таить в себе свою боль, не мог держать в тайне страшную правду: его отец превратился в привидение и останется им до тех пор, пока не будет отомщен. Но разве этот младенец, этот беспомощный мальчишка смоет кровью злодейство своей матери? О-о-о, будь я проклят!..
Мустафа направился к двери, но на пороге остановился, обернулся и обронил:
— А вы вместе с Хасаном поезжайте за его матерью. Этой женщине не пристало ходить пешком. Хоть она и убийца своего мужа, но нашему Хасану доводится…
Жена Мустафы, Дёна, как только муж скрылся в доме, подошла к мальчику.
— Вай, сыночек мой, душа моя Хасан, вай, сиротка разнесчастный! — заплакала она. — Ты же весь в крови, маленький мой. Подожди, я умою тебя, потом поедешь за матерью.
Она обмыла его лицо и руки, наложила целебную мазь на кровоточащие ссадины.
Мужчины, уже в седлах, ждали его. Один из них подхватил мальчика и усадил на своего коня. Они тронулись в путь.
На закате они увидели Эсме. Она сидела на вершине голого холма съежившаяся и безучастная ко всему. Они приблизились к ней. Она даже не подняла глаз на подъехавших всадников. Хасан соскочил с коня и подбежал к матери.
— Мама, я за тобой, поедем. — Он прильнул губами к ее уху и зашептал: — Мама, отец превратился в привидение. Дядя сам видел его, и другие тоже. Он вышел из могилы в белом саване и все стонал, стонал.
Эсме ничего не поняла, может быть, даже не расслышала тихого, как полет мухи, шепота сына. А может быть, только сделала вид, что ничего не слышит.
Хасаном завладел страх. Не для того ли явился дух отца, чтобы убить его мать? Мальчику становилось все страшней и страшней, он вцепился в руки матери.
— Вставай же, поехали домой! Все равно уже ничего нельзя поделать, если он каждую ночь является к нашей двери. А ведь это правда. Я тоже как-то ночью слышал его стон. Вставай, поехали.
Он потянул ее. Мужчины держались в отдалении и пристально следили за матерью и сыном. Эсме с трудом поднялась и, понурившись, сделала несколько шагов. Один торопливо спешился, помог ей сесть на коня и подсадил Хасана к другому всаднику. Они тронулись в путь.
Вся деревня собралась их встречать. Люди стояли хмурые, молчаливые. При появлении Эсме ропот прошел по толпе. Кто-то крикнул:
— Да погаснет очаг в твоем доме, Эсме! Из-за тебя несчастный Халиль стал привидением. Все мы видели его, и не раз. Он требует возмездия. Расплатись кровью за его гибель, иначе призрак Халиля заберет у тебя сына.
Эсме с каменным лицом, ни на кого не глядя, протиснулась сквозь толпу и вошла в свой дом.
На некоторое время в деревне воцарилась тишина. Все как будто забыли Хасана, Эсме, привидение. Сельчане предавались своим мирным повседневным заботам. Сколько времени продолжалось затишье? Может быть, полгода, может быть, год. Но Эсме это неожиданное затишье, да еще на такой долгий срок, лишь насторожило. Она часто делилась своими страхами с мальчиком. Не к добру, говорила она, притихли люди. Не за себя она боялась — за сына. Не приключилась бы с ее ребенком какая беда. Временами она прижимала руку к своему тревожно бившемуся сердцу.
Однажды утром произошло событие, которое напугало Эсме, впрочем не очень сильно.
Уклонившийся от призыва в армию Керим ходил по деревенским улочкам от дома к дому и, покачиваясь всем своим несуразным туловищем на длинных тощих ногах, рассказывал: «Вчера вечером я видел его. Да-да, призрак Халиля. Он спускался с горы. А я как раз шел наверх, в Аликесик. Поднимаю голову, и — Аллах всемогущий! — что я вижу! Стоит высокий, в белоснежном саване, так и лучится в темноте. А глаза искры мечут. Заступил он мне дорогу. „Стой, говорит, Керим. Узнал ли ты меня?“ — „Узнал, отвечаю, Халиль, тебя, по голосу узнал“. — „Да-да, это я, — говорит он. — Я стал призраком. И кто в том повинен, знаешь ли ты, Керим?“ И сам же отвечает: „Мать моя — безбожница, братья — подлецы, сын — сопляк и тряпка. Никто ни роду, ни племени не признает. А уж про мою жену и толковать нечего, она-то и убила меня. Передай моей матери, Керим, что я проклинаю ее. И братьям передай, Керим, мое проклятье. Пойди к ним и слово в слово передай. Мой сын Хасан вырос уже, но лучше бы вовсе не было у меня сына, чем такой слюнтяй. Из-за него-то я и стал привидением, из-за него-то нет мне покоя на том свете, не могу я мирно лежать в могиле, ангелы ада клеймят меня раскаленным железом“. Халиль долго стонал и плакал. Наконец заговорил опять: „О, Керим, не спрашивай, каково мне. Ты видишь сейчас меня в облике высоченного, чуть не с минарет, покойника в белом саване, но далеко не всегда я таков. Что ни день ангелы придают мне новое обличье. То обращаюсь я в бездомного пса, до рассвета вою в горах, подбираю падаль. То становлюсь орлом — и тогда прилетаю к воротам родного дома и вижу своего злополучного сына, который держит в руках ружье, но не знает, для чего оно ему дано. Он стреляет мелких пичуг, орлов, зайцев, лисиц. Чем убивать этих жалких бессловесных тварей, лучше бы убил женщину, что была мне женой, избавил бы меня от мучительной участи быть призраком, змеей, сколопендрой, котом… Конечно, неплохо быть котом, но… Однажды ангелы превратили меня в кота. Я помчался к родному дому. Женщина, что была мне женой, пригляделась ко мне и сказала, что я ей напоминаю покойного мужа Халиля, да как пнет меня ногой. А потом швырнула палкой в голову. Если б я не увернулся, так и остался бы там лежать. Чудом спасся. Чудом спасся от этой злобной гадины. Ни мать, ни братья, ни сын не ведут себя по-людски. Керим, прошу тебя, заклинаю: пойди к моей бывшей жене, попроси ее спасти меня, избавить от мук. Если никто из моей родни не хочет ее убить, ни братья, ни сын, ни мать, ни верные мои друзья-товарищи, пусть сама наложит на себя руки — лишь бы не страдать мне больше. Не она ли родила мне такого ничтожного трусишку, не ее ли это вина? Пусть же покончит с собой, спасет себя, меня и сына от бесчестья. До тех пор, пока моя безвинно пролитая кровь остается без отмщения, мне суждено скитаться в облике привидения, а сын не сможет открыто взглянуть в глаза людям. Передай, Керим, мои слова Эсме: пусть сжалится надо мной, пусть лишит себя жизни. Нет больше сил моих превращаться по воле ангелов то в червя, то в змею, то в жабу, то в улитку. Я уже умолял ангелов оставить меня в покое, но они в ответ только смеются, говорят, что еще милосердны ко мне, только из жалости не превращают меня в сто тысяч маленьких, как пуговки, улиток и не разбрасывают по всему свету. Ох, как тяжело бродить привидением! Оставаться неотмщенным! Не дай бог, Керим, кому-нибудь изведать это!“
