Чинуа Ачебе - Человек из народа
Толпа зааплодировала.
– Придется Анате потесниться, – продолжал старик, – чтобы и мы могли протянуть руку к общему блюду. Ни один человек в Уруа не отдаст свой голос чужаку, раз он нужен нашему сыну. Если целебная трава, которую мы собирали в лесу, выросла теперь у нас во дворе, зачем же ходить за ней в такую даль? Мы люди темные и во всех этих делах что малые дети. Но одно я хочу сказать: в дом, где у ребенка прорезался первый зуб, не приходят с пустыми руками. Уруа тоже ждет, чтобы ей что-нибудь подарили на зубок. Пусть же наш сын напомнит об этом там, в столице, уж он сам знает, кому и как. Верно я говорю?
– Верно! – закричали в толпе, и народ начал расходиться.
Немного погодя я отозвал Макса в сторону и в нескольких словах рассказал ему о визите Нанги.
– Напрасно ты не взял деньги, – сказал он.
– Что? – переспросил я, не веря своим ушам.
– Мистер Коко предложил мне тысячу фунтов, – невозмутимо продолжал Макс – Я посоветовался с ребятами, и мы решили их взять. Купили на них вот этот автобус.
– Я тебя не понимаю, Макс. Неужели ты согласился за деньги снять свою кандидатуру в пользу ПНС?
– Этого я тебе не говорил. Нам нужны деньги, а бумажка, которую я подписал, не имеет никакой юридической силы.
– Но моральную силу она имеет, – пробормотал я, совершенно убитый. – Извини меня, Макс, но мне кажется, ты совершил большую ошибку. Я думал, мы намерены бороться честными средствами. Вот увидишь, теперь они пустят в ход все свои грязные уловки, и люди скажут, что мы сами виноваты.
Я был очень обеспокоен. Наш народ твердо придерживается правила: взял деньги, сделай, что обещал, иначе тебя ждет справедливая кара, и ни амулеты, ни сам господь бог тебя не спасут.
– Да брось ты, не о чем тут говорить, – отмахнулся Макс. – Ты знаешь, что ПНС получила от «Бритиш амальгамейтед» на проведение избирательной кампании четыреста тысяч фунтов? Американцы расщедрились еще больше, хотя точных цифр у нас пока нет. Сам посуди, можно ли вести эту грязную войну в белых перчатках? Ну, нам пора, мы едем в Абагу. Я вернусь через пару дней посмотреть, все ли у тебя в порядке, и расскажу о наших дальнейших планах – ты должен быть в курсе. И послушай меня, дружище, если Нанга повторит свое предложение – соглашайся. Ведь эти деньги в такой же мере твои, как его. Ладно, теперь это все равно чисто академический вопрос… А твой отец отличный старикан. Он мне понравился.
Когда я смотрел, как Макс и Юнис делят все радости и заботы, меня, как говорится, завидки брали. Во время выступления Макса я поймал себя на том, что не спускаю глаз с Юнис, с ее прекрасного лица. Она сидела на самом краешке стула, судорожно сжимая руки, как школьница перед экзаменом. Губы ее шевелились – казалось, она повторяет за Максом каждое его слово. Быть может, именно это зримое свидетельство трогательной женской преданности заставило меня изменить свой тщательно разработанный план и на следующее же утро отправиться к Эдне. Я решил признаться ей в любви – и будь что будет. Если она отвергнет меня, потому что я не ворую государственных денег и не разъезжаю в собственном «кадиллаке», что ж, я приму отказ, как подобает мужчине. Во всяком случае, я не намерен был больше продолжать эту тайную любовную игру. Как было бы хорошо, когда приедет Макс, познакомить его с Эдной! Я уверен, он бы мне позавидовал. Эдна, конечно, не адвокат и не может соперничать с Юнис по части косметики и прочих женских ухищрений, зато, когда она идет по улице, все мужчины оборачиваются ей вслед. А что до образования, то для меня Эдна была достаточно учена. Я ничего не имею против самостоятельных женщин, мне они даже правятся, но шут с ней, с эмансипацией, если такая образованная дама, как миссис Акило, соглашается за двадцать пять фунтов переспать с безграмотным Нангой, о чем он не преминул доверительно сообщить мне на другой же день.
До Анаты всего пятнадцать миль, но из-за плохой дороги я ехал туда не меньше сорока минут и все это время обдумывал, что скажу Эдне. Впрочем, что именно я скажу, было не так уж важно, главное – сказать смело п уверенно, а не мямлить, как школьник, не выучивший урока. В худшем случае она ответит мне «нет»; как говорится, двум смертям не бывать, одной не миновать. А может, прежде, чем объясниться в любви, стоит рассказать ей обо всем, что произошло со дня нашей последней встречи? Ей, вероятно, интересно будет узнать, что ее уважаемый жених явился в мой дом и предложил мне двести пятьдесят фунтов. Это доставит ей удовольствие, а у ее жадюги папаши, если оп прослышит про деньги, слюнки потекут, и я сразу вырасту в его глазах.
Тут мне вспомнилось, как я злился, раздумывая ночью обо всем, что произошло. И не только потому, что Макс запятнал нашу партию да еще имел наглость обвинить меня в идеализме и наивности. Невольно сравнивая предложенную мне сумму с той, в которую оценили Макса, я не мог не почувствовать себя задетым. Хотя, конечно, никакого значения это не имело: если бы мне предложили десять тысяч, я бы все равно отказался. Важно было другое: Макс поставил под удар наше моральное превосходство, внушавшее страх таким людям, как Нанга. Этот страх читался у пего в глазах, несмотря на все его фанфаронство. Ведь в конечном счете именно в моральной чистоте и бескомпромиссности таилась единственная надежда спасти нашу страну.
Подъезжая к дому Эдны, я увидел ее в окне, но, очевидно, заметив меня, она поспешно скрылась. О женщины! – подумал я. Все они на один лад. Любая из них, даже самая красивая, всегда хочет казаться еще прекраснее, но чаще всего это идет им только во вред. Впрочем, к Эдне это не относилось – она всегда была хороша.
В комнате я застал только брата Эдны.
– Доброе утро, сэр, – сказал он, вставая мне навстречу.
– Доброе утро, – ответил я. – Это ты привез мне письмо?
– Да, сэр.
– Спасибо.
– Не стоит, сэр.
– Что ты читаешь?
Придерживая пальцем страницу, на которой остановился, он протянул мне «Скорбь сатаны». Я сел.
– Эдна дома?
– Нет, сор.
– Как нет? А кого же я видел в окне?
Он пробормотал что-то невразумительное.
– Пойди позови ее.
Он стоял передо мной, потупив взгляд.
– Сейчас же позови ее! – приказал я, вскакивая со стула. Он не двинулся с места.
– Хорошо же, – сказал я и закричал так, что, верно, слышно было во всей деревне: – Эдна!
Она появилась немедленно.
Я хотел было спросить, что все это значит и какого черта… но она не дала мне рта раскрыть. Меня поразила происшедшая в ней перемена: она вся была как натянутая тетива, и каждое ее слово жалило, точно скорпион. Я был так ошеломлен, что лишился дара речи.
– Стыда у вас нет! – накинулась она на меня. – Мало вам своих девиц, что ли? Чего вы повадились сюда ходить? Ведь отец запретил вам появляться в нашем доме. Может, вам надо разнюхать еще что-нибудь для своей приятельницы миссис Нанга? И не совестно вам распускать сплетни? А еще мужчина! Идите доложите ей поскорее, что я все равно выйду замуж за мистера Нангу, вы ведь у нее на посылках! Пускай прибежит и вцепится мне в волосы, если посмеет. А вам-то чего околачиваться здесь понапрасну? Убирались бы лучше обратно в столицу к своей потаскушке! Я была любезна с вами из уважения к мистеру Нанге, но, если вы еще раз появитесь здесь, вы узнаете, что значит иметь дело с Эдной Одо.
Она направилась к двери, потом обернулась, крикнула по-английски: «Сплетник», – и выбежала из комнаты.
Я стоял, словно пригвожденный, сам не знаю, как долго, пока братишка Эдны не сказал мне:
– Вы уж лучше уходите, а то вернется Дого. Он грозился кастрировать вас.
Дого. Дого… Кто же это такой? Мысли ползли лениво, словно кадры замедленного фильма. Ах, да, это тот одноглазый буйвол. Так, значит, его теперь приставили к Эдне. Ну что ж, желаю вам всем счастья!
К тому времени, как я, развернув машину, тронулся в обратный путь, первое потрясение, судорогой сжавшее мне горло, уже прошло. Теперь, оглядываясь на прошлое, я вижу, что мое тогдашнее состояние противоречило всем романтическим канонам. Я должен был бы мчаться по дороге, не помня себя. На самом же деле голова у меня была совершенно ясная. Несправедливые и маловразумительные упреки Эдны, большую часть которых я не понял и уж никак не мог принять на свой счет, почему-то не сердили меня. И даже страшная мысль о том, что Нанга и на этот раз взял верх, была мне почти безразлична. Я испытывал только грусть – глубокую и спокойную, как вода в колодце. И словно в колодце, утонули все мои надежды: и надежда на счастливую жизнь с Эдной, и мечта об оздоровлении политической жизни нашей страны.
У меня даже мелькнула мысль, что, пожалуй, не стоит теперь добиваться осуществления моих политических планов. Ведь, по совести говоря, они были весьма неопределенны, пока на сцене не появилась Эдна, сыгравшая роль той пылинки в насыщенной парами атмосфере, вокруг которой конденсируется влага, образуя дождевую каплю.
