Александр Грог - Время своих войн 3-4
На чужом все воспринимается как чужое, бережливость потеряли, брали с чужого, но не отдавали. Рожать, понятно, тоже стали меньше — кому передавать, если вкруг чужое? Что?.. Совхозно–колхозное помалу превратилось в ничейное — безхозяйное. Рань землю, не залечивай — греби с нее, срезай, не отдавай ей, не отдаривай ничем! Раньше всякий клочок унавоживали — земля отдаст старицей. А теперь чем? Тем, что из тебя? Возделывали только по верхнему требованию не по собственному душевному желанию. Много ли такая земля даст? Городские умники завезли химию — с нее и на песке хлебушек растет — пожгли землю, обесплодили. Посадили на химию, как некоторых людей, что без нее и жизни не видят. Подрезали корень словно лопатой…
Власть в ее собственной дурости не уймешь. То нужны те «рабы», которым вовсе не платить — дармовая сила — держать впроголодь на самой дерьмовой пище. Тут и появляются такие указы как «три колоска» — статья 222, и топают на каторгу за горсть семян в кармане или пару каличин сахарной свеклы с колхозного поля…
Крестьянство, что самостийно пыталось закрепиться за фабриками, разными житейскими хитростями, сметкой своей, выбив справку от председателя, а то и паспорт — привычка обходиться как к колхозному, обходилась дорого… На всякую крестьянскую хитрость найдется свой хитрец, имеющий план по сдаче рабов. Иной получал свой пятерик, а то и все десять за кражу «пятидесяти семи метров пошивочного материала», а по сути за катушку ниток, заботливо размотанную и измеренную линейкой горбоносым чернявым следователем…
И спустя век — срок точки зрения истории ничтожный — разобщение, дробление ОБЩИНЫ на единоличников, начатое из лучших побуждений Столыпиным, было полностью завершено. Крестьянство, городское ли, сельское, в подавляющей массе своей мимикрировало в мещанство, равнодушное ко всему, что не касалось личного мирка. Словно подлое племя, жадное и наглое отныне стало определять национальный характер…
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«…Мы должны превратить ее в пустыню, населенную белыми рабами, которым мы дадим такую тиранию, какая не снилась самым страшным деспотам Востока… Мы прольем такие потоки крови, перед которыми содрогнутся и побледнеют все человеческие потери капиталистических войн… Путем террора, кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения… Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти… Кого можно — уничтожить, а остальных прижать так, чтобы жизнь была хуже смерти… Раздавим Россию… на погребальных обломках ее укрепим власть сионизма и станем такой силой, перед которой весь мир опустится на колени… А пока наши юноши в кожаных куртках — сыновья часовых дел мастеров из Одессы и Орши, Гомеля и Винницы, — о, как великолепно, как восхитительно умеют они ненавидеть все русское! С каким наслаждением они физически уничтожат русскую интеллигенцию — офицеров, инженеров, учителей, священников…»
/Командующий Красной Армией Лейба Бронштейн — в миру — Лев Троцкий/
«Огромный процент работников прифронтовых ЧК… составляют латыши и евреи… и среди красноармейцев ведется и находит некоторый отклик сильная шовинистическая агитация…»
/Из закрытого выступления Троцкого на заседании Политбюро от 18 апреля 1919 года/
(конец вводных)
----
…Черный кот, жмясь к стене, часто с опаской оглядываясь, прокрался до окна подвального теплоузла и скользнул под небрежно прибитую фанерку. Через мгновение донесся приглушенный концерт завываний. Застал ли он кого–то в своем доме или, напротив, не вовремя сунулся на чужое — кто знает? кто возьмется выяснять? — во всяком случае, не из людского племени, занятого собственным.
Мужик, стоя на балконе, смолит сигарету — свою несчитанную сигарету за день — рассеянно слушает новости: что–то то ли «про Ирак» не то про Иран, а может вовсе про Ирландские острова — кого–то там опять взорвали, что–то сбили или (как уверяют американцы) само упало… Сообщая вещи пожелтевшие, утерявшие прелесть новизны.
Что ему до чужой войны! Один из множества таких же мужиков, давно уже не озадачивающийся ничем. В том числе какими–то там базами НАТО у границ России, летающими на головами военными спутниками… А если ему кто–то скажет об этом, сдвинет брови, удивится: — Да, ну?! — И через мгновение забудет.
Его хозяйка, спешащая к очередной телевизионной серии накрыть ему стол, поминутно выскакивает в большую комнату — смотрит на часы и неодобрительно на экран, где показывают непонятное — «не про жизнь»…
В жизни всякого говна хватает. Иное — ой как! — соблазнительное. Как так получилось? — раз — другой, и уже не человек–разумный, а говноед — подсел на телевизионное… Уже и не выкорчевывать то, что вкладывает телевизор — поспеть за ним невозможно! — речи разумные — непременная принадлежность России при всех режимах — все реже звучат на кухнях. Мало кто способен вскрыть, показывая обратную сторону «ящика» — жилище пауков — пыльное, грязное, с надписями «маде ин не наше»…
Случайно прижитый сын — повод женитьбы, ее упрек и недоразумение, уставившись в мерцающий экран плохенького монитора, «чатится» в своем отгороженном углу так лихорадочно, будто от этого зависит его жизнь.
Дочь–малолетка, поднабравшись от телевизионного же — рекламирующего решения всех ее проблем, трогает себя за титьки — насколько выросли, уже в нетерпении скорейшим образом превратиться в женщину той породы, что в некоторых деревнях Саратовской области называют — «ебанашка», в Псковской — «хвостодрючка», а в Тверской и Новгородской — «бздаболка» — …
Приходит голод — уходит стыд. Случается, стыд уходит и под сытость…
«Мы украдем ваших детей» — прискорбно, но уже «де–факто». Состоялось! «Мы зачаруем и вас» — нигде не озвучивалось, но «вы» — в этом раскладе продукт побочный, который вскоре сам по себе вымрет, оставив «жилплощадь» подготовленным потомкам. Всегда есть программы «максимум» и программы «минимум»…
Усталость имеет способность накапливаться. До той степени, что человек говорит себе: «А не пошло ли оно…!» …и шагает с балкона.
Еще одна смерть в череде многих, оставшихся незримыми. На чей счет ее записывать?
Извилина думает — «тихие смерти», как бы много их не было, останутся за кадром и вряд ли будут записаны на чей–то счет — хотя годы нынешние, раз пришла к власти та же шайка, количеством смертей от тех прошлых лет не отличаются, когда–то явное, нынче скрытное. Хотя восторги по этому поводу, нет–нет, а проскальзывают. Это надо же какой кусок ужираем! Россию!..
И почему это от внимания книги «Рекордов Гинесса», тщательно, даже с любовью расписывающей серийных убийц, ускользнули «расстрельные тройки», созданные стараниями пришедших к власти и представляющих эту власть? Не потому ли, что исполнители не удосужились прикрыться псевдонимами, как тогда было принято среди еврейства, особо часто мелькающего на страницах газет? А ведь только представителями семьи Кацнельсонов — Фриновских всего за какие–то полтора–два года их деятельности в пограничных округах были убиты сотни тысяч русских людей. Только ими!
Давно ли Николай Карамзин писал с удивлением, не понимая о чем перья точатся: «Истинный космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить о нем, ни хвалить, ни осуждать…» Ста лет не прошло, как космополиты стали убивать уже не отдельных людей, а стремиться уничтожить целые народы несогласные с их «философией». Вот имена, которые надо обязательно вставлять в учебники наравне с самыми проклинаемыми и презираемыми именами в истории человечества. Такие, как Кацнельсоны родные братья — Залман, Берка и Израиль, они же братья двоюродные Мордуху Мордке Фриновскому, на тот момент начальнику Главного управления погранвойск Российской республики, что по приказам числился уже как «Михаилом Петровичем Фриновским». Его многочисленная родня, что со всей страстью занимались убийствами русских людей — Исаак Межеричер и Вольф Гуревич — мужья Брони и Цили, сестер Фриновского, Мякотенок — его племянник… По архивам пограничных округов получается, что на счету этой еврейской семейки сотни тысяч человеческих душ… А сколько убийств они совершили потом? Сколько на совести (хотя о таком предмете, как совесть, здесь не имеет смысла) у самого Фриновского?
И все же, рекордсменом даже среди них, можно считать Кацнельсона Израиля Боруховича — 77 420 смертных приговоров с «немедленным исполнением» только за девять месяцев! По 286 в день. По расстрелу каждые пять минут… И все это только в составе «тройки», без учета множества других оптовых санкций на убийства, без учета перерывов на еду, сон и справления других «естественных» потребностей Израиля. А ведь всякий раз, «по положению», зачитывается дело, приводится «обвиняемый»… Это только по убийствам, которые попали в архив, а сколько незаархивированых? Сколько «списками»?