Дэниел Уоллес - Мистер Себастиан и черный маг
Генри, не останавливаясь, поглядел на коротышку Эдди:
— Идеи? Насчет чего?
— Я так полагаю, по дороге домой у вас было предостаточно времени, чтобы поразмыслить над будущим. Кстати, добро пожаловать домой.
Генри остановился и взглянул на этого человека, и тот остановился с видом огромного облегчения.
— Домой? — вопросил Генри. — Да я просто не знаю, что значит это слово.
Даже залитый солнцем, город выглядел серым, чудовищным, уродливым. Он не мог представить, как станет его частью. Но с другой стороны, он не мог представить себя частью вообще чего бы то ни было.
— Не желаете сигаретку? — Кастенбаум протянул ему пачку. — Сам не курю, но держу для тех, кто курит.
— Послушайте, я вас не знаю, — сказал Генри. — И не знаю, о чем вы толкуете. Или вы окончательно ненормальный, или спутали меня с кем-то другим. А теперь извините, мне нужно идти и искать работу.
— Зачем?
— Затем, что мне нужно что-то есть и где-то спать.
Кастенбаум поднял свой портфель:
— Но у меня уже есть для вас работа. Даже сотня работ.
— Сотня? Зачем мне сотня?
— Ангажементы! — воскликнул Эдди. — На выступления. Сеансы магии. Весь август расписан.
— Что вы имеете в виду?
— Вы знамениты, мистер Уокер. И вам это, конечно, известно.
Кастенбаум опустился на колено, прямо на тротуаре, и аккуратно расстегнул золотистые застежки портфеля. Достал пачку газетных вырезок и протянул Генри, который принялся их пролистывать.
— Тут двадцать одна статья, — сказал Кастенбаум. — Уверен, что их было намного больше.
— Тут все… обо мне.
— Верно.
— Ho…
Генри подумал о Муки и его болтливом языке, о Чарли и всех тех людях, с которыми бок о бок жил и сражался последние четыре года. Он понял, как это произошло.
— Кто вы? — спросил Генри, ожидая услышать какой-нибудь простой, реальный ответ, от которого уляжется его смятение.
Но этого не случилось. Кастенбаум выпрямился во весь своей росточек и гордо выпятил грудь:
— Я ваш импресарио, мистер Уокер.
Теперь Кастенбаум семенил впереди, а Генри шел за ним, влекомый, как магнитом, этим таинственным человеком, а еще — обыкновенным неистребимым любопытством.
— Куда мы идем? — спросил Генри.
Кастенбаум посмотрел вперед, в будущее, и улыбнулся:
— В ваш офис, разумеется.
*По дороге Кастенбаум все рассказал ему: как слух о его магических подвигах передавался от батальона к батальону, от дивизии к дивизии и на кораблях, самолетах и подводных лодках достиг берегов Америки. Он сенсация. Горячая. С пылу с жару.
— А в шоу-бизнесе существует только одно правило, — продолжал Кастенбаум. — И это правило гласит: куй железо, пока горячо. Я сообразил, что вы можете крупно заработать на своем заокеанском успехе. Связаться с вами я, конечно, не мог, поэтому подумал, что лучше будет взяться за дело самому.
— То есть это вы можете крупно заработать, — заметил Генри.
— Не злитесь, — ответил Кастенбаум. — Обоюдовыгодные взаимоотношения — самые лучшие из взаимоотношений.
— Мне не нужен импресарио, мистер Кастенбаум.
— Слишком поздно, мистер Уокер, он у вас уже есть.
— Ну, тогда вы уволены.
— Строго говоря, меня невозможно уволить, поскольку вы меня не нанимали. Контракт мы не подписывали. А в шоу-бизнесе такой закон: без контракта вы ничто. — Он помолчал, чтобы до Генри окончательно дошло, что ему некуда деваться. — Мне также кажется, что опрометчиво что-то отвергать, не зная, что отвергаешь. Секундочку. Мы пришли.
Они остановились перед четырехэтажным зданием из кирпича и стекла на Бридж-стрит. Мрачным и скорее гнетущим, нежели внушительным. Темные, натертые мылом окна. На месте дверной ручки зияет дыра. Слева, в проулке, разлагается дохлая птица.
— Это лучшее, что я мог найти на те средства, которыми располагаю в настоящий момент. Считайте, что оно у нас временное. А пока можно привести его в порядок.
Генри вздохнул.
— Заходите, — пригласил Кастенбаум.
Генри шагнул на ступеньку подъезда и взглянул на номер дома, намалеванный черной краской над дверью.
— Семьсот второй, — сказал он.
— Точно, Бридж-стрит, семьсот два. Запомните адрес. Что-то не так?
Генри застыл, глядя на номер.
— Нет, все в порядке, — еле слышным шепотом ответил он. — Все в порядке.
Три пролета деревянной неосвещенной лестницы — восхождение во тьму. Они миновали темные двери «Муди. Поставка резиновых изделий», «Новинки от Суинберна». Наконец они остановились перед непримечательной дверью с матовым стеклом, ярко освещенным изнутри. Стекло сияло так, словно за ним горело само солнце. Будто там обитал Бог.
— После вас, босс, — сказал Кастенбаум, открывая дверь.
Генри подождал, пока дверь не распахнулась во всю ширь и свет залил его. Он застыл, словно пораженный видением. Или видениями. Офис в самом деле был залит ярким светом, но весь свет шел не оттуда: плечо к плечу вдоль стены приемной Великого Генри стояли полтора десятка самых ослепительных красавиц, каких он только видел в жизни. Блондинки, брюнетки, рыжие, с ногами, казалось, нескончаемыми, и бальбоа — о, бальбоа! Он знал, Том Хейли сейчас скребется в гробу, пытаясь выбраться наружу, чтобы вместе со своим бывшим коллегой насладиться зрелищем этих фигуристок.
Он взглянул на Кастенбаума, который уже научился упреждать очередной вопрос.
— Они пришли на пробы, босс.
«На пробы?» — подумал Генри. Но уточнять не стал, зная, что объяснение последует само, и немедленно.
— Вам, конечно, нужна ассистентка, — сказал Кастенбаум.
— Конечно.
Генри улыбнулся. Кастенбаум тоже. Это было невероятно, но тем не менее: десять минут, как он сошел на берег, а они уже чуть ли не лучшие друзья. Боб Хоуп и Бинг Кросби.[16] Неразлучная парочка. Иногда такая дружба возникает мгновенно. Как было с этими двумя.
— Контракт у вас под рукой? — спросил Генри.
— Тут, в моем верном портфеле.
— Покажите, чтобы я смог подписать.
И они прошли мимо строя красавиц в приемной в другую комнату, поменьше, — кабинет Генри — и закрыли за собой дверь.
*Не знаю, почему мне доставляет такое удовольствие представлять себе тех женщин, выстроившихся в ряд у стены в его офисе, как книги на полке. Они ведь моя противоположность: если они книги, то я полка. Мне бы ненавидеть их за то, какие они, или себя за то, какая я. Но нет. Я смотрю на них, как, должно быть, смотрел на них Генри, — как на подарок. Как на привет от жизни. На предвестниц скорых удач. Я не могу ненавидеть их. Каким бы мир был без них? И какими были бы они без меня?
*У Генри никогда не было ассистента, если не считать таковым Тома Хейли, который работал с публикой до его выхода, чтобы тот мог использовать собранные им сведения в своих предсказаниях. Но Тома Хейли нельзя было считать ассистентом. В каком-то смысле Генри был его ассистентом, плодом его неутолимого стремления создать иллюзию, которой стал сам Генри. Что говорить, Том Хейли всегда был главным. Генри, конечно, ненавидел его, но еще больше любил; всем, чем он стал и чем не стал, он обязан Тому Хейли. Его первая жизнь кончилась, когда похитили Ханну, и у него не было оснований не верить, что без Тома Хейли дальнейшая его жизнь была бы не больше чем продолжением этого конца. Том Хейли научил его самой важной вещи из всех, которым он когда-нибудь научился: приспосабливаться. Все сводится к этому. Приспособление — это тайна выживания. Без этого, без готовности и способности меняться вообще ничто не выжило бы. Вот и Генри на какое-то время стал черным, потом чуть светлей, а теперь он снова был белым. Но он с радостью стал бы зеленым, только чтобы навсегда остаться в собственной приемной и просто любоваться теми женщинами. Однако, по словам Кастенбаума, он должен был всех распустить, оставив только одну.
— Надо сделать это сейчас? — спросил он.
Уселся в нечто, что Кастенбаум, отодвинув для него, почти торжественно наименовал «его креслом», — шаткое вращающееся председательское кресло с высокой спинкой и клочьями торчащей из сиденья набивки. Тем не менее удобнее вещи зад Генри не знал много лет. Стены офиса представляли собой голый кирпич.
— Да, и немедленно, — ответил Кастенбаум. Он постучал по часам на руке. — Время не ждет. Вы не услышите от него: «Я постою пока здесь в уголке». Нет уж. Не ждет.
— Но, — протянул Генри, — нельзя ли им остаться на немножко? Мы все могли бы сходить куда-то и очень мило пообедать или еще что-нибудь придумать.
— Ничего не выйдет. Не сомневаюсь, они бы с удовольствием, как и вы. Но у меня уже все расписано. — Он глянул на свои часы, «Бьюлова».[17] — И, если не начнем прямо сейчас, не уложимся в срок к первому представлению.
