Себастьян Жапризо - Обреченное начало
— Ночью мы сможем спать вместе, — сказал он. — Я никогда еще ни с кем не спал вместе. Это будет замечательно.
— Пойдем наверх, — сказала она, — быстрее.
Она взяла его за руку, повернула ключ в замке входной двери и увлекла к лестнице.
— Иди вперед, — сказал он.
На втором этаже находилось много комнат. Лестница была деревянной, как и пол. В каждой комнате стояло по кровати, а в двух комнатах были установлены двойные рамы. Они выбрали комнату с видом на деревню, потому что там кровать была лучше, да и сама комната больше. Они сложили свое белье в один шкаф и почувствовали, что теперь они действительно вместе.
Электричество не работало. Несколько дней назад сорвали провода, нуждавшиеся в ремонте. Стало совершенно темно, свечи отбрасывали фантастические тени. Заблудившийся кузнечик на стене казался величиной с доисторическое животное. Дени выпустил его через открытое окно, а сам рухнул навзничь на кровать.
Она подошла к нему. Сняла передник, свитер, осталась в белой рубашке. Положила руку ему на затылок и посмотрела озабоченно.
— Что такое? — спросил он.
— Нам нужно быть осторожными, чтобы не вызвать пересудов.
— При чем здесь это?
— Помолчи, дорогой. Существуют мои родители. Здесь все нас знают. Я не имею права навлечь на них такое бесчестье.
— Это не бесчестье! — запротестовал Дени.
— Для нас — нет, для них — да.
— Для кого «для них»?
— Для других. — Пауза, поцелуй. — К тому же, представь себе, настоятельница будет следить за мной издалека.
— Это как?
— Деревенский кюре.
Лежа в постели, он пожал плечами.
— Для меня это важно, — сказала она.
— Ты рискуешь?
— Иначе мне придется отказаться от монашества… Я… От всего.
— Почему бы тебе не отказаться? Ты ведешь себя не так, как принято.
Она погрустнела, и Дени почувствовал себя виноватым.
— Прости, — сказал он, — но я думаю, что так будет лучше для тебя. Ты совсем другая.
— Я не могу.
Она положила голову на кровать и закрыла глаза.
— Не будем об этом думать, — сказала она. — Неважно, что я веду себя не так, как принято. У меня не хватает мужества.
— Ты не веришь в меня. Точно. Это и лишает тебя мужества. Ты боишься все испортить, вот.
— Нет, не так, — вздохнула она. — Сама не знаю. Не хочу думать. Хочу жить с тобой, вот и все. Жить. Совсем не трудно — жить.
В этот первый вечер случилось кое-что еще. Позже. Окно было открыто, в комнате от порывов ветра танцевало пламя свечей. Они лежали рядом, обнявшись, он — в пижаме, тщательно отглаженной мамой, она — в доходящей до щиколоток ночной рубашке пансионерки. Они молчали уже несколько минут, когда вдруг Дени начал смеяться, растолкал ее, полусонную и сказал:
— Это невероятно! Никто не поверит!
— Во что не поверит?
Она тоже смеялась, не понимая, почему.
— Ну, что этой ночью мы здесь! Невероятно!
Опрокинув его на спину, она грозила ему пальцем и шептала, задыхаясь:
— Это правда! Всё правда! Всё! Ты, я, дом — всё! Даже поезда, на которых мы ехали, даже стук колес, он еще у меня в ушах. Слышишь? Всё правда!
Внезапно она замолчала и замерла, опершись на Дени и отрешенно глядя куда-то вдаль. Она вспомнила их прогулку по городу одним майским вечером. Он хотел показать ей «свое особое место». Оно находилось неподалеку от школы, в конце длинной безлюдной улицы — кладбище автомобилей, пустырь, заваленный старыми заржавленными остовами машин, без колес и дверей, куда они в прошлом году приходили с Пьеро играть в гонщиков. Чтобы оправдаться, он сказал с пугающей серьезностью: «Мы тогда были маленькими».
— Смотри, — сказала она, — сейчас докажу.
Она спрыгнула с кровати, открыла какой-то ящик, не обнаружила то, что искала, и убежала в другую комнату. Дени нашел ее на лестнице. Она показала ему связку ключей, взяла за руку и потянула за собой.
— Иди, ты увидишь, иди сюда.
— Куда? Слушай, ты меня уморишь. Что ты собираешься мне показать?
— Говорю, увидишь.
Свет нигде не горел, только один желтый треугольник вырисовывался на черном фоне — их комната.
Внизу она, босиком, как и он, открыла в темноте входную дверь, вытащила его наружу. Не выпуская его руки, в светлой шелестящей ночи, обволакивающей их, она заставила его обогнуть дом, пересечь двор, поросший травой, где он различил контуры старого колодца и амбара.
— Подожди, дорогой. Это не просто.
Она остановилась перед тяжелой двустворчатой дверью в форме арки, стала перебирать ключи в связке, перепробовала несколько, пока не нашла подходящий. Вдвоем они толкнули скрипучие створки.
— Посмотри, — сказала она, — все правда.
В свете, проникающем снаружи, они могли разглядеть прямо перед собой переднюю часть большой машины. Вероятно, она была темного цвета и, когда Дени положил руку на капот, он почувствовал, что она вся в пыли.
— Что это?
— «Шенар-Валькер». Она, в принципе, на ходу. У нее есть мотор и все остальное.
— Это машина твоего отца?
— Да. Он оставил ее здесь, когда немцы перешли в южную зону.
Она открыла дверцу, и они оба влезли внутрь, сначала она, потом Дени — на место водителя. Он стал крутить во все стороны руль, давил на педали. Она нажала на кнопку на потолке, чтобы включить свет, но лампочка не зажигалась.
— Аккумулятор разрядился, — уверенно сказал Дени, затем, имитируя звук мотора, добавил: — Жаль, что у нас нет бензина.
— Ты умеешь водить машину?
— Нет.
— Отлично. И я не умею.
Она положила голову ему на плечо, чувствуя себя счастливой. Дени тоже был доволен.
— Закрой дверь, — сказала она, — так будет уютнее.
Он закрыл дверь. Они сидели рядом и молчали, Дени держался за руль. Вскоре она заметила, что он заснул. Так вышло, что в эту первую ночь они не легли в кровать. На рассвете она проснулась от холода и обнаружила, что Дени совсем ледяной. Стараясь не разбудить его, она вышла из машины и пошла в дом за одеялами, потом вернулась к нему. Затем, когда оба они согрелись, тесно прижавшись друг к другу, она снова заснула.
Дни стояли теплые и ясные. Сестра Клотильда нашла в одной из комнат свои старые платья и летние юбки. Провела несколько вечеров, подгоняя и укорачивая их. Чтобы порадовать Дени, она надевала эти вещи, когда они были дома или ходили в лес у дороги. Если она по утрам ходила в деревню, то надевала накидку и длинное платье из грубой шерсти. Дени чувствовал неприятное удушье, когда она на время вновь превращалась в монахиню, которой в действительности уже не была, — у него просто горло перехватывало.
Когда они отправлялись в деревню вместе, крестьяне оборачивались, глядя им вслед. Здоровались с ними только в первые недели. До тех пор, пока почтальон, который как-то пришел позже обычного, не увидел, что сестра Клотильда бегает по траве в цветастой юбке и белой блузке. Дени догонял ее, и оба заливисто хохотали. Заметив почтальона, она испуганно застыла, как изваяние. Дени же ничего не понял. Он продолжал смеяться, забирая письма. Почтальон опустил голову и направился в деревню, не сказав ни слова. На дороге он обернулся, садясь на свой велосипед, и увидел девушку с короткими белокурыми волосами, хрупкую и незнакомую — она смотрела ему вслед. Почтальон пожал плечами и уехал.
Сестра Клотильда в грустной задумчивости стояла возле двери, держа в руке нераспечатанное письмо от настоятельницы.
— Ты расстроилась из-за почтальона? — наконец заметил Дени.
— Это ужасно, вся деревня будет теперь судачить о моей юбке.
— Ну, не делай такое лицо! — сказал Дени и ободряюще потрепал ее по коротким волосам.
— Это скандал!
— Тебе не стыдно? — спросил он почти всерьез.
Сначала она удивилась и возмутилась, потом, увидев его улыбку, протянула руку и взлохматила ему волосы.
— Ненавижу тебя.
— Послушай, не понимаю, что такого неприличного в твоей юбке! — сказал Дени.
— Для них это неприлично. Для них я — сестра Клотильда, они всегда…
— Для меня ты… В самом деле, кто ты? Ты никогда не называла мне своего настоящего имени.
Они изумленно посмотрели друг на друга и тотчас забыли про деревенского почтальона, это было невероятно, потрясающе.
— Я знаю имена всех твоих чертовых кузин, но ты ни разу не назвала мне своего!
Она вырвалась и со всех ног бросилась бежать по лугу, примыкавшему к дому. Дени догнал ее у подножия холма, за изгородью, увлек за собой на траву, лег сверху, прижав к земле ее запястья, потому что она изо всех сил отбивалась.
— Признавайся!
— Нет.
Оба с трудом переводили дыхание.
— Держу пари — Анастасия или Филомена, жуткое имя.
— Нет.
Она старалась высвободить ноги, перевернуть его на спину. Потом неожиданно отказалась от сопротивления. Просто слегка приподняла голову, коснулась губами уха Дени, поцеловала.
