Максим Кантор - Совок и веник (сборник)
– Но так живут, наверное, не все, – сказал Колин.
В его голосе мне послышалась надежда. Нет, не то чтобы он был рад, что русские живут в плохих условиях, просто он привык знать, что в России живут плохо, и это знание как бы помогало ему переносить брикстонские тяготы – всегда делается немного легче, если ты знаешь, что соседу хуже, чем тебе. Он ждал обычных в таких случаях рассказов о том, что основная масса русских томится в трущобах, подвалах, лагерях. Я и сам порой говорил им нечто похожее, клял российскую действительность. А сегодня что-то не хотелось. Подчиняясь внезапному порыву, я сказал:
– Не все. Но подавляющее большинство. В Москве – каждый второй.
И почему-то их эти сведения расстроили.
– У всех такие дома?
– У москвичей-то? Практически да, у всех.
– По сколько же квадратных футов на человека?
Квадратные футы надо умножить на десять, чтобы получить примерный эквивалент метрам. Я произвел обратную операцию и сказал:
– Примерно по 800 квадратных футов, – так я им сказал. Получалось по восемьдесят квадратных метров на человека. Это, конечно, не вполне правда. Но мне очень хотелось, чтобы это было правдой, – вот я и сказал.
– На одного человека? – Колин был очень бледен.
– Да, конечно. А вот на семью – шесть-семь тысяч. Но это скромно, это для low middle class. Наши богачи имеют дома по семьдесят тысяч квадратных футов.
– Не может быть.
– У нас места много, – объяснил я британцам, – мы же не на острове.
– А по телевизору нам это не показывают, – сказал Мэлвин.
– Врут все по телевизору. Просто не хотят, чтобы другие народы завидовали.
– А как же так получилось? – спросил меня Мэлвин. Растерянно так спросил.
– Элементарно. Продавали десять лет подряд нефть и газ по высоким ценам, скопили сотни миллиардов. Много сотен. Сначала богачи присвоили эти миллиарды себе, а потом президент им сказал: давайте о людях подумаем. Вот они все и отдали миллиарды на жилищное строительство. Десять миллиардов дал Абрамович, пять – Сечин, семь – Прохоров. Тимченко – слышали о таком? – дал пятнадцать. И так далее. Триста миллиардов собрали, старые дома снесли – четыре года строили, весь народ собрался на строительстве, и вот результат.
– Если бы у нас так! – сказал Колин в сердцах.
– Решили построить город-сад, – объяснил я им, как дело было, – даже стихи такие есть: «Через четыре года здесь будет город сад!».
– За четыре года построили? – спросил Колин и сглотнул слюну. – Вот бы наши тоже так скинулись!
– Наши тратят деньги на Афганистан, я читал, – сказал Мэлвин.
– Да, – сказал я, – в некоторых странах много тратят на вооружение, на войны. Как будто это нужно людям. В России тоже так делали раньше. И еще мы строили для царей дворцы – а для бедняков блочные кривые домишки. Вроде как у вас в Лондоне на окраинах. Такая же дрянь. А потом мы, русские, подумали и решили: хватит заботиться только о начальстве! – Я вдохновенно врал, настроение было прекрасным. – У нас теперь даже тротуары перед домом с подогревом – страна-то северная.
– И зимой у вас тротуар теплый?
– Хоть в тапочках ходи.
– И хорошо построили?
– Да уж, не вашим домикам чета. Рамы из окон не вываливаются.
– И потолки высокие? – спросил Колин горько. В Лондоне всегда есть опасность поцарапать макушку о потолок.
– Очень высокие.
– Ты нам никогда про это не рассказывал.
– Пока стройка шла, рано было говорить. Четыре тяжелых года, Мэл. Понимаешь?
– I do. I do understand.
– Каждый работал как мог. Инвалиды последние сбережения отдавали, богачи карманы вывернули.
– Мы, британцы, тоже умеем работать, – сказал Мэл.
– Да, вы однажды тоже сумеете так сделать. Берите пример! Наши богачи как рассуждали? Они сказали: недра принадлежат всему народу, это ведь общая земля. Значит, если я продал нефть, я должен построить дома беднякам. И построили.
Красные комиссары не добивались такого эффекта, работая среди революционно настроенных матросов, какого добился я, говоря с печатниками в Брикстоне. Глаза их сверкали, кулаки сжимались.
– Вот, например, объединенная компания «TNT-Альфа». «Альфа» – это российский банк, они всю свою прибыль пустили на виллы для бедноты, больницы, школы. Себе ничего не оставили. А ваши нефтяники так же поступили?
– Bloody hell! Greedy bustards!
Иногда, когда люди рассуждают про революционную ситуацию, не очень ясно представляют, как эта ситуация выглядит. А тут она была налицо. Поднеси спичку – рванет.
И Мэл и Колин готовы были на многое, не хватало лишь указать им цель. Мне стало неловко, что я так разыграл своих товарищей по работе. Я сказал, что пошутил.
– Нет, – сказал я, – никаких домов для бедноты. Квадратный метр в Москве стоит по пять тысяч долларов на окраине. И по двадцать тысяч в центре. И люди не могут купить себе квартиру.
– А как же ваши богачи? Строят?
– Да, строят. Но строят только для себя, или на продажу, задорого.
– А бесплатный город-сад?
– Это я пошутил, – сказал я.
Они замолчали.
– Я так и думал, – сказал Мэл. – Все говорят, что у вас очень плохо.
– Да, – сказал я, – хорошего мало.
– That’s it! – Мэл приходил в себя, медленно превращался в прежнего Мэла, довольного Винни Пуха.
– Значит, никто ничем не делится? – спросил Колин.
– Делиться никто не хочет. Разве станут богатые делиться с бедными? Вот вы, англичане, стали бы делиться с афганцами?
– С афганцами? – Мэлвин посмотрел на меня как на больного.
– С афганцами.
– А зачем мне с ними делиться?
– У вас ведь денег больше, вот и поделитесь. Дома им, например, постройте.
– У меня у самого нормального дома нет.
Разговор замер. Стали собираться на ланч. Пошли к Диане и ели сосиски молча. К появлению второй порции страсти улеглись. Постепенно лица моих друзей разгладились, они вновь стали различать краски мира. Им было померещилось, что нечто пошло против правил – но нет, все осталось на своих местах.
Гитлер – наш рулевой
Я спросил, кого он считает самым значительным политиком ушедшего века.
– А критерий какой? Благородный, последовательный? Оказавший наибольшее влияние? Гуманист?
Я призадумался. Ганди – гуманист, но не самый значительный политик. Сталина благородным не назовешь. А Черчилль гуманистом не был.
– Тот, кто оказал наибольшее влияние на развитие дальнейших событий.
Он удивленно поднял брови.
– Как это – кто? Разумеется, Гитлер.
Я оглянулся, не услышали бы нас. Мы сидели в пабе Оксфорда, вокруг галдели британцы. Разорвут, подумал я. Мой собеседник, интеллигентный канадский адвокат, поспешил меня успокоить.
– Хотите, мы сейчас любого из местных ребят спросим, что они знают про Ленина, Ганди, Грамши, Троцкого, Муссолини и де Голля. Держу пари – ничего. Они даже про Черчилля мало знают, а если я спрошу у них про Гладстона или лорда Керзона, они только рты разинут. А вот про Гитлера знают все. И в деталях, прошу заметить!
Здесь он был прав, возразить нечего.
Только в Москве в год выходит больше пятидесяти книжек, связанных с Адольфом. Говорю навскидку, может, и двести наберется. «Застольные беседы» Гитлера выдержали пять изданий, а тут еще записки его секретаря Ханфштангеля, письма Бормана, воспоминания Шпеера, мемуары Шелленберга, и так далее, без конца. Заметьте, это не просто воспоминания солдат о войне – это воспоминания руководства рейха о своем фюрере. Что он сказал, что подумал, как себя вел в ответственные моменты. Солдатских дневников и свидетельств – сто крат больше, и все они, так или иначе, тоже о Гитлере. Тут и мемуары Хейнца Гудериана, и летописи дивизий СС, да так складно написаны – ахнешь. И то сказать, в Третьем рейхе есть что описывать – одна униформа чего стоит. Кинжалы с витой рукоятью, кресты с дубовыми листьями, языческие руны на погонах – как это манит исследователя. Это вам не папаха с наганом, не бескозырка с «Авроры». Издано пять роскошных томов некоего Вольфганга Акунова – и каждый посвящен одной из дивизий СС. «Нордическая сага о Пятой танковой дивизии СС» – как вам название? Фотографии такие: рослый эсэсовец поит из котелка пленного красноармейца. Книги приятно держать в руках, испытываешь невольное уважение к трудной стезе танковых формирований, к стойкому характеру викингов, к непростой задаче, поставленной фюрером. Это вам не научно-популярные брошюры про полемику коммунистов с сектантами, не желтая литература про то, как НКВД ловит шпионов. Солидные, с архивным базисом, глоссарием, справочным аппаратом, тома. Недавно открыли архивы – прошло пятьдесят лет, стандартный срок секретности, и все кинулись писать новую историю Третьего рейха. Секретные переговоры, закулисные стратегии, подковерные дебаты – обнаружилось, что мы ничего не знали толком. Не было у нас ни истории порядочной, ни художественной литературы про эту войну. Ну, кто писал? Симонов, Гроссман, Твардовский – раз-два и обчелся. И ничего-то они толком, оказывается, не знали. Выполняли идеологический заказ, обслуживали сталинскую диктатуру, немцев окарикатурили. А все было гораздо сложнее: знал ли, скажем, Гроссман об эсесовских ритуалах и клятвах? О поисках Грааля в Тибете? О великой миссии ищущих «срединную землю»? Зайдите в любой книжный магазин – киньте взгляд окрест: про Маркса с Лениным столько литературы не издавали, сколько издают сегодня про SS Waffen. Вы только вдумайтесь, как непросто было Пятой танковой дивизии СС под Харьковом! Вы посмотрите на вещи без шор, без идеологических ярлыков.
