Елена Котова - Легко!
– Мамсик, а ты чего тут делаешь? Я даже не знал, что ты в Америке. Да-да, всё знаю, мы в колледже смотрели телевизор. Занятия отменили, конечно. Я знаю, что вы все мне звонили, понятно. Я пытался позвонить тебе, папе или бабушке, но ты знаешь, что происходит с линиями. Десять минут назад прозвонился папсик. Он сказал, что ты в Нью-Йорке и, конечно, ищешь меня. Я взял машину и поехал сюда. Хорошо, что ты не ушла. Ты долго уже ждешь? У тебя видок еще тот. За тобой, что, кто-то гнался? Пойдем наверх. Пойдем, мам. А как ты вообще сюда добралась? Ты утром где была? Я не могу это вынести. Это всё совершенно кошмарно. Мы все в колледже думали, что не перенесем этого. Это невообразимо. У нашей администраторши была истерика, и ее увезли на «скорой». Все хотели дозвониться домой, ну понятно, что это невозможно. Я не могу этого вынести. Что это, мама? Как ты думаешь? Это война? Мам, ты меня слышишь?
– Борька, я так боялась, что ты сегодня работаешь в даунтауне. Я в «Хилтоне» остановилась, в «Миллениуме», прямо напротив «близнецов»… Я вчера прилетела, еще днем, на «Дельте», но не успела тебе позвонить, была в ресторане вечером, потом сразу заснула. Я бежала. От гостиницы до Вестсайд драйва. А потом шла по Хадсон Паркуэю, час, наверное, или два, не знаю. Пока не поймала такси. Представляешь, на Манхэттене еще ходят такси. Сейчас, наверное, уже нет. Мне, конечно, повезло, что оно мне попалось. Я бы так до сих пор и шла. Боже, зачем я всё это тебе говорю. Я с тобой, ты живой. Больше ничего не важно.
– Мама, не надо этой драмы, пожалуйста, ты не в театре. И без этого тошно. Пойдем наверх. Сделаем чаю и включим телевизор.
– Они готовятся напасть на Белый дом. Папа где-то там ошивается. Я говорила ему, чтоб уходил, но он говорит: «Не опасно». Так ступеньку и не починили? Мне надо завтра в Москву. Я бабушке обещала, что только на два дня. Нет, спасибо, не хочу, да не хочу я лечь. Я пойду руки помою. Надо бабушке срочно звонить и папе тоже, что мы с тобой нашлись.
– Я тебе только что сказал, что говорил с папой. Мама, успокойся, пожалуйста. Ты несешь бог знает что. Куда ты собралась лететь завтра? Все аэропорты закрыты.
– Я бабушке обещала, она же умирает, малыш. Она одна, понимаешь? Значит, буду сидеть в аэропорту, когда-то ведь откроют. Или ты меня отвезешь в Филу, попробую оттуда. О Господи, Филу ведь тоже бомбят.
Анна говорила без остановки, металась по комнате в поиске розетки, чтобы зарядить телефон, и не могла ее найти. Ей надо было что-то делать. Куда-то звонить обязательно. Ей казалось, она должна была дозвониться всем своим друзьям. Набирала какие-то номера – везде занято либо нет соединения. Ни в Москве, ни в Европе. Внезапно каким-то образом прорвался Женька.
– Борису и Леночке я дозвонился. Они в Нью-Йорке, Борис был на работе, сейчас уже дома, у себя в Челси. Сидит, тоже всем названивает. Мне дозвонился Макс. Он летел из Сеула в Нью-Йорк, но почему-то через Лондон. Посадили в Дели. Ничего не говорят. Он считает, что началась Третья мировая война.
– У тебя все друзья – параноики? Теперь ты звучишь как в дешевом советском кино.
– Ты знаешь, что Алекс должен был сегодня утром вылетать из Бостона в Эл-Эй? Тем самым рейсом, который захватили и завернули на Нью-Йорк, на первую башню.
– Я понятия об этом не имела. Ну и что? Что с ним?
– Я дозвонился до Гарварда, где он читал лекции. В это невозможно поверить. Парень в рубашке родился. Они сказали мне, что позавчера Алекс получил приглашение работать на Уолл-стрит. Он скакал и прыгал от счастья, что будет работать то ли в «Голдман Сакс», то ли в «Джей Пи», они не помнят, кто его точно берет, кто-то из этих. Помнят только, что вице по аналитике. Так вот, от счастья, что он больше не будет мотаться как урод по миру со своими лекциями, которые толком и не кормят, он тут же сдал билет в Эл-Эй на тот самый самолет, напоил пол-Гарварда и спокойненько вчера вечером уехал в Нью-Йорк поездом. Представляешь, как ему повезло! Не могу ему, конечно, пока дозвониться, но когда дозвонюсь, спрошу, чему он больше сейчас радуется: «Голдман Саксу» или что билет сдал?
– Ой, дозвонись, передай от меня привет. Я не так близко его знаю, но всё равно передай, как я его поздравляю с этим выигрышем в лотерею. Не могу представить, что он мог бы быть в этом самолете.
– Ну да. Я пошел звонить дальше, не остановлюсь, пока всем нашим не прозвонюсь. Но я все-таки не думаю, что это Третья мировая война. У вас к вечеру дело, а у нас уже утро. По-моему, все как-то купируют.
– Угу.
Анна и Борис смотрели телевизор весь вечер. Пентагон поврежден незначительно, атака на Белый дом не состоялась. Все рейсы отменены, а те самолеты, что находились утром в воздухе и не были захвачены, уже приземлились. Военно-воздушные силы охраняли воздушное пространство вокруг всех сколь-либо крупных городов. Террористов, захвативших самолет на Филу, заставили взорвать его в окрестностях. Похоже, всё заканчивалось. Мама в Москве давно спала под присмотром сиделки. Филипп сидел дома и писал репортажи в три издания сразу – их ждали в Москве к утру. Девушка Бориса вернулась из колледжа и разговаривала со своими родителями в Западной Вирджинии. Потом они долго ужинали и говорили о том, каким будет новый мир.
Утром Борис уехал в колледж. Анна села на поезд и поехала на Манхэттен забрать вещи из «Хилтона». Отель стоял на месте. Кругом шли работы, разгребались завалы. В воздухе висела удушливая гарь, пахло паленой резиной, чем-то еще невыразимым и смертью. Трупы все еще вытаскивали. К «Хилтону» было не пробиться, и последний километр Анна шла пешком, показывая каждому полицейскому посту свой пластиковый ключ от отеля и объясняя, что идет за вещами. За внутренний периметр ее не хотели пускать ни в какую. Она позвонила в отель, и те поговорили с полицией.
Башни все еще дымились. Кругом стояли машины «скорой помощи», наверное, просто так, на всякий случай. После двадцати четырех часов найти кого-то живого… Ее комната была в порядке, и отель взял с нее деньги за истекшие сутки. Мама умирала в Москве. Все рейсы были отменены на этот день и, похоже, на следующий. Что потом – никто не знал. Она подумала, может, стоит поехать поездом в Вашингтон, по крайней мере, будет с мужем, да и Вашингтон, вероятно, скорее откроют, чем Нью-Йорк? Да ведь не угадаешь. В аэропорт ехать бесполезно, туда просто не пускали, чтобы не скапливался народ. Анне хотелось выть от отчаяния. Ей надо было к маме. Запах дыма и трупов проникал даже в ее номер на тридцать втором этаже. Она вышла из отеля уже с сумкой, снова прошла пару километров за периметр, добралась на метро до Grand Central на Парк-авеню. Села в поезд и поехала обратно в Территаун.
Анна смогла улететь только пять дней спустя. Маме стало значительно хуже за эти дни. Они сидели на ее кровати и вместе плакали, обнявшись. Мама говорила, что боялась ее не дождаться, и просила больше не уезжать.
Две недели спустя Анна узнала, что Алекс, которому так повезло, действительно благополучно добрался десятого сентября поздно вечером в Нью-Йорк. Он выспался и пришел пешком в «Кантор Фитцджеральд» ровно в восемь тридцать, как было назначено. Через семнадцать минут башню взорвали. Он погиб вместе с тремястами шестьюдесятью двумя сотрудниками этой знаменитой компании, которая занимала шесть этажей в северной башне и исчезла с лица земли в десять часов двадцать восемь минут утром одиннадцатого сентября две тысячи первого года.
Глава 22
Анна болела тяжко всю неделю, и впервые вышла на улицу лишь во второй день Рождества. Она попросила Филиппа свозить ее в церковь. Был неурочный час, церковь на углу Вестерн и Коннектикут-авеню пустовала, и Анна сидела там с полчаса, разговаривая с богом и чувствуя, как болезнь, усталость и тревога отпускают ее. На другой день приехали сын со своей девушкой. Наконец для Анны началось Рождество, и всем хотелось провести его дома, спокойно, в семейном кругу. Дети, правда, то и дело ездили навещать приятелей сына по школе, которые тоже съехались к родителям в Вашингтон, а Анна с Филиппом все больше гуляли по парку недалеко от дома и, если куда и ездили, то не дальше, чем на шопинг в «Сакс Пятая Авеню», тоже в двух шагах.
Зато Джон, как всегда, гулял по полной. Высидев полагающуюся неделю со стариками в Ньюкасле, они с Одри, которая под конец только что не выла по ночам, наконец вернулись в Эдинбург и теперь ежедневно по графику праздновали Рождество у друзей. Где-то ближе к Новому году Джон позвонил Анне. У нее был вечер, а у него дело шло к утру.
– Только что проводил последних гостей. Тридцать человек. С трех дня до трех ночи. Ты никогда не смотрела статистику самоубийств? Не поверишь, в Рождество самый пик. Я первый раз понял, почему, хотя знал давно. Это самое трудное время года. Общаешься не с теми, с кем хочешь, а с теми, с кем полагается. От семьи и родных люди впадают в безумие. И эти семейные разборки от безделья, и все время пить, пить… Я после первого января беру отпуск. Запрусь и буду приводить бумаги в порядок, спать, работать понемножку дома. Такой стресс быть на людях круглые сутки. Слишком много всего. Чертовски изматывает. Я от этого веселья скоро впаду в депрессию.
