Салман Рушди - Восток, запад

Тогда я понял, насколько дело серьезно. Мэри-Конечно, которая никогда не была замужем, уже дала понять старому Миксеру, что «вертеть хвостом» в ее возрасте поздновато. Уборщик же был вдовцом, а следы взрослых его детей давно потерялись где-то за неприступными стенами Восточной Европы. И он с увлечением предался шахматному флирту, не надоедавшему благодаря новизне каждой партии, согревшему их изголодавшиеся по теплу постаревшие души.

Что сказал бы на это Додо? Скорее всего, оскорбился бы, посмотрев на то, как шахматы, его шахматы, во все времена служившие теоретикам войн наглядным пособием для отработки тактики, превратились у них в искусство любви.

Что же касается меня, то разгром, который мне учинили Мэри-Конечно вместе со своим Ухажерчиком, стал только началом неприятностей. Дюрре с Мунизой заболели свинкой, и я, несмотря на старания матери нас разделить, все-таки заразился. Несчастный, я лежал, слушая врача, который говорил, чтобы я не вставал с постели и вообще без необходимости даже не пытался подняться.

— Если же вы ослушаетесь, — говорил он, — родителям даже не придется вас наказывать. Вы накажете себя сами.

Следующие несколько недель я провел в постели, денно и нощно снедаемый страхом при мысли об изуродованных яичках и о неизбежных последствиях — все кончено, не начавшись, это нечестно! — но пуще всего страдал от непрестанных насмешек быстро выздоровевших сестер. В конце концов повезло: болезнь задела лишь верхние железы.

— Подумать только, до чего повезло всем твоим девушкам, бхаи[63], — фыркала Дюрре, прекрасно осведомленная о моих неудачах с Розалией и Шандни.

По радио все время пели, до чего хорошо жить в шестнадцать лет. Где были в то лето все эти мои сверстники, мальчики и девочки, вкушавшие радости жизни? Может быть, колесили в «студебеккерах» по просторам Америки? Среди своих я таких не встречал. Лондон, то есть район Кенсингтон-гарденс В-8, слушал Сэма Кука. Еще один субботний вечер… Может быть, первым номером среди хитов и была песня о счастливой любви, но мы вместе с Сэмом одиноко тосковали в самом низу таблиц, мечтая о счастливой встрече и так далее, и чувствовали себя, мягко говоря, отвратительно.

— Баба, скорее вставай.

Среди ночи айя трясла меня за плечо. Громкий шепот наконец вырвал меня из сна, и я вышел, зевая, как был, в пижаме. Возле нашей двери на площадке, привалившись к стене и поскуливая, скорчился Миксер. Под глазом у него был синяк, а на губах запеклась кровь.

— Что случилось? — мгновенно проснувшись, спросил я у Мэри.

— Люди, — запричитала Мэри. — Угрожали. Избили.

В тот вечер в его закуток заглянул веселый махараджа П.

— Если меня будут искать… э-э… неприятные типы, меня нет, о’кей? О, вы пьете чай, как мило! Наверх не пускайте, о’кей? Дам хорошие чаевые.

Немного погодя в закутке появился старый махараджа Б., вид у него был встревоженный.

— Суно, слушай, — сказал махараджа Б. — Ты знать не знаешь, где я, самаджх лийа? Дошло? Меня ищет какая-то рвань. Ты ничего не знаешь. Уехал за границу, ачча?[64] Уехал за границу надолго. Это твоя работа, приятель. Хорошо награжу.

Поздно ночью в дом действительно ввалились два мерзких типа. Похоже, наш веселый и волосатый принц П. влез в карточные долги.

— Нет, — Миксер улыбнулся пошире. — Его нет.

Типы медленно закивали. У них были длинные волосы и толстые, как у Мика Джаггера, губы.

— Деловой, а? Значит, нужно было назначить время, — сказал первый, обращаясь к другому. — Говорил я тебе, надо было сначала позвонить?

— Говорил, — согласился второй. — С человеком королевских кровей, сказал ты, надо повежливей. Ты был прав, сынок, а я, клянусь папой, ошибся. Виноват, клянусь мамой.

— Надо оставить визитку, — предложил первый. — Тогда он будет знать, кто его ищет.

— Блеск, — сказал второй и дал Миксеру в зубы. — Вот ты ему все и передашь, — сказал второй и двинул старику в глаз. — Когда вернется. Уж не забудь.

После них Миксер запер дверь на замок, и потом, уже за полночь, в нее застучали.

— Кто? — спросил Миксер.

— Друзья махараджи Б., — ответил голос. — Ах, простите, случайно солгал. Мы знакомые махараджи.

— Знакомые его дамы, — поправил его второй. — Чтобы уж быть совсем точными.

— По этой причине мы просим аудиенции, — сказал первый.

— Нет, — сказал Месир. — Самолет. Нет. Нет его.

За дверью наступила тишина.

— Самолеты хорошо, пам-па-рам-парам-пам. В Биарриц, в Монте-Карло, куда он улетел, а?

— Будьте любезны, — сказал первый голос, — передайте Его Высочеству, мы с нетерпением ждем его возвращения.

— И наши лучшие пожелания нашему общему другу, — сказал второй голос. — Ждем с нетерпением.

Противник растерян, что делать? В голове бессвязно замелькали фразы из шахматного учебника. Всех сразу не защитить! С какой стороны последует удар? Нужно было видеть, как Месир вынудил Нейдорфа метаться в попытке защитить то правый, то левый фланг!

Хотя в этот раз обошлось без применения силы, Миксер, вернувшись в каморку, заплакал. Потом он поднялся в лифте на пятый этаж и через щель почтового ящика шепотом вызвал Мэри, которая спала на полу на своем матрасе.

— Я не хотела будить сахиба, — сказала Мэри. — Ты и сам понимаешь, а? А бигум так устает за день. Так что скажи нам, баба, ты, что делать?

Какого решения она ждала от меня? Мне было шестнадцать лет.

— Миксер должен вызвать полицию, — неоригинально предложил я.

— Нет, нет, баба, — горячо запротестовала Мэри. — Если у махарадж будет скандал из-за ухажерчика, в виноватых останется только он.

Других предложений у меня не оказалось. Они оба смотрели на меня умоляющими, испуганными глазами, а я стоял перед ними и чувствовал себя дурак дураком.

— Идите спать, — сказал я. — Утром что-нибудь придумаем.

Сначала была тактическая атака, подумал я. Пешки нанесли удар. Потом пошла в ход тяжелая артиллерия, началась стратегическая разработка. Стратег держит противника в напряжении и не дает вздохнуть.

Утром ничего не произошло, тучи рассеялись. Уже не верилось ни в кулаки, ни в угрозы. Днем в закуток к ухажерчику зашли оба махараджи и оба сунули в кармашек жилета по пятифунтовой бумажке.

— Защитил свою крепость, приятель. Молодец, — сказал принц П., а махараджа Б. с чувством добавил:

— Держись. Все в порядке, ачча? Все закончилось.

В тот день после обеда мы втроем — с айей Мэри и ухажерчиком — держали военный совет и пришли к выводу, что никаких действий больше не требуется. В подобных ситуациях привратник всегда на передовой, говорил я, а он свой рубеж удержал. Самое страшное позади. Подтверждение получено. Всё, конец.

— Всё, конец, — с сомнением повторила айя, но ей так хотелось успокоить Месира, что она быстро согласилась и посветлела лицом. — Ухажерчик, — сказала она. — Конечно! Всё в корядке, конец.

От радости она захлопала в ладоши и предложила ему сыграть в шахматы, а Миксер впервые отказался.

На какое-то время бурные события в доме оторвали меня от мыслей о Мэри-Конечно и Миксере.

Для одиннадцатилетней нашей Мунизы несколько рановато началось трудное время. Вспыльчивая, как и отец, она тоже стала подвержена вспышкам ярости и, когда теряла контроль, бывала невыносима. В то лето Муниза, кажется, не упустила ни одного случая сцепиться с отцом и, несмотря на свой нежный возраст, почти на равных мерялась с ним силами. (Однажды, когда я вмешался в их схватку в кухне, Муниза схватила кухонные ножницы и недолго думая запустила в меня. Ножницы пропороли мне ногу. С тех пор я старался держаться от их ссор подальше.)

Наблюдая за этими баталиями, я начал сомневаться в смысле семьи как таковой. Я смотрел на вопившую сестру и думал, до чего успешно она справлялась с задачей разрушения и себя, и отношений с людьми, в которых нуждается больше всего на свете.

Смотрел, как кривится лицо отца, и думал о британском гражданстве. По тогдашнему своему индийскому паспорту я мог ездить только в несколько стран, аккуратненько перечисленных на страничке справа. Но вскоре должен был получить новый, британский, и тогда собирался уехать от них от всех. Я не желал больше видеть ничьих искривленных лиц.

В шестнадцать лет еще думаешь, будто от отца можно сбежать. Еще не замечаешь в своем голосе его интонаций, не видишь, как повторяешь его походку и жесты и даже расписываешься, как он. Не слышишь отцовского шепота в голосе своей крови.

В тот день, о котором я сейчас собираюсь рассказывать, они опять довели до крика двухлетнюю Кхоти Шехерезаду, маленькую Шухерозаду, которая всегда начинала плакать во время ссор. Мама с айей быстренько подхватили ее на руки, посадили в сидячую коляску и удалились.