Герман Кох - Звезда Одессы

Вилко кивнул.

— Папа читает вам вслух, когда вы ложитесь спать?

— Иногда.

— А тебе это нравится?

— Иногда.

Я несколько раз глубоко вздохнул; голова опять безумно раскалывалась.

— Твой отец совсем ничего не делает, — сказал я.

Вилко все еще смотрел на меня; то, что говорил я, явно было интереснее компьютерной игры со старой «Дакотой». Вряд ли его родители хоть однажды рассказали сыну то, что могло заинтересовать его больше чем на две секунды.

— Он все еще собирает пазлы? — спросил я.

Вилко кивнул.

— А тебе можно с ним? Он разрешает помогать ему?

На мониторе компьютера «Дакота» быстро теряла высоту; Вилко поднял брови, и его лоб наморщился. Из гостиной в другом конце коридора донесся смех.

— Или это слишком сложные пазлы? — быстро спросил я.

— Нет.

Вилко покачал головой; похоже, он хотел сказать что-то еще, но вместе этого лишь тяжело вздохнул.

— Твой отец тоже мог бы пойти на работу, — сказал я. — Тогда мама могла бы больше бывать дома. Сейчас он, по сути, не делает ничего, ведь от пазлов денег не появится. В них много составных частей, но они не принесут денег на еду или всякие приятные вещи.

Я согнул колени так, чтобы наши лица оказались на одной высоте.

— Может, ты расквасил нос не тому, кому надо, — сказал я тихо.

Я придвинул руку ближе к плечу Вилко, стараясь не касаться его.

— Но еще не поздно все исправить, — продолжил я. — Сегодняшний вечер не закончился, а кроме него, будет и завтрашний день, и послезавтрашний.

Я поднес другую руку к клавиатуре.

— Надо проследить, чтобы не случилось аварии, — сказал я.

Вилко повернул голову к экрану.

— Ой! — сказал он и несколько раз с силой ударил по клавише пробела, успев в последний момент задрать нос «Дакоты», чтобы она не разбилась между зданиями.

Я встал.

— Но если ты сделаешь это сегодня вечером, можешь рассчитывать на мою поддержку, — заключил я.

В гостиной тем временем дело дошло до собственноручной укладки черепицы. Тесть балансировал на верхней ступеньке приставной лестницы; на голове у него была дурацкая синяя бейсболка. Под лестницей стоял мужчина в таком же синем комбинезоне, который подавал тестю черепицу, по одной штуке; несомненно, это был бескорыстный помощник, сосед-виноградарь.

Я сел за неубранный стол и до краев налил кальвадоса в грязную чашку из-под кофе. Мой приход не был замечен; по крайней мере, его не сочли заслуживающим особого внимания.

Я посмотрел на шурина. Тот сидел по-турецки на полу и курил сигарету; вероятно, так же он сидит, когда «медитирует». Я попробовал представить себе, что происходит у него в голове во время «медитации», но безуспешно.

— Это была только крыша пристройки, — сказала теща. — Будущим летом начнем возводить сам дом.

Тут видео внезапно кончилось; все встали и начали наводить порядок. Это стало для меня поводом подняться на ноги и повалиться на опустевшую софу.

Телевизор был снова переключен на АТ5, где показывали еженедельное интервью бургомистра Амстердама. Я взял пульт и хотел было выбрать другой канал, но передумал и посмотрел на свои часы для бега: 21:39. Если все правильно, ровно в 21:45 будут повторять выпуск новостей.

— Хочешь еще кальвадоса?

Это был шурин, который с бутылкой в руке остановился возле софы. Я огляделся в поисках своего бокала.

— Вот, — сказал шурин и нагнулся, чтобы поднять с пола грязный бокал. — Если не побрезгуешь.

Он опустился рядом со мной на софу, протянул мне бокал и подлил себе тоже; по экрану поползли заключительные титры интервью.

— Ты это смотришь? — спросил шурин.

— Не специально. Дожидаюсь новостей.

Из кухни доносились голоса моей жены, невестки, тестя и тещи, которые, видимо, принялись за мытье посуды.

— Сразу после рекламы на канале АТ5 новости, особое внимание — убийству в районе Амстердам-Юг, — сказала ведущая.

На экране снова появилось фото с красно-белыми лентами между деревьями.

— В последние годы это случается все чаще, — сказал шурин. — Город становится похож на Нью-Йорк.

— Да, — согласился я.

В глубине души мне очень хотелось, чтобы шурин убрался до выпуска новостей. Это не было предчувствием, хотя задним числом вполне можно было бы говорить о предчувствии: в тот момент я еще думал о том, что просто не испытываю желания выслушивать пустые комментарии сидящего рядом шурина, а не о том, что тема убийства в районе Амстердам-Юг имеет отношение к моей собственной жизни, — и тем более не мог знать, что в результате она совершит новый поворот.

Я почувствовал на своих плечах две руки и, запрокинув голову, посмотрел в лицо Давиду.

— Мы уже идем? — спросил он.

— Еще немножко, — ответил я. — Скоро пойдем.

Реклама закончилась, зазвучали позывные новостей на АТ5. В тот же миг Тамар обошла софу и расположилась рядом со мной.

Вот в таком составе — шурин, племянница и я — на софе, сын — за моей спиной — мы собрались перед телевизором, когда на экране снова появились слово «убийство» и красно-белые ленты между деревьями, а ведущая сказала:

— На улице Франса ван Мириса в районе Амстердам-Юг сегодня рано утром обнаружили безжизненное тело семидесятидвухлетнего мужчины. Согласно информации, поступившей из полиции, речь идет о Ролфе Бирворте, пенсионере, бывшем преподавателе французского языка в амстердамском коллеже имени Эразма Роттердамского. Мужчина был убит одним выстрелом в голову. Мотивы преступника или преступников пока неизвестны, хотя способ совершения убийства, почти что казни, наводит на мысли о разборках в криминальных кругах.

— Вот видишь: Нью-Йорк, — сказал шурин. — Что я говорил?

3

На следующее утро я как можно дольше притворялся спящим. Кристина спросила, как я себя чувствую и не приготовить ли мне завтрак; я только тихо застонал и повернулся на другой бок.

— Полежи спокойно, — сказала она мне на ухо. — Давид у своей подружки. Я пройдусь по магазинам.

Я подождал, пока не захлопнулась входная дверь, но и после этого лежал неподвижно, слушая, как Кристина спускается по лестнице. И лишь когда она заперла наружную дверь, я сбросил с себя одеяло и вскочил с кровати.

Трудно было решить, с чего начать. С утренней газеты? С телетекста? С повторения новостей по АТ5? По причине своей бедности местный телевизионный канал днем повторял все программы. Или все-таки сначала попробовать связаться с Максом?

Накануне вечером, когда все улеглись, я спустился вниз, чтобы сесть в гостиной и еще раз — теперь с выключенным звуком — просмотреть репортаж с улицы Франса ван Мириса. Опять показали красно-белые ленты, а потом — полицейских в штатском, которые что-то искали на тротуаре; чуть дальше был припаркован сине-белый полицейский «лендровер», который уже не раз появлялся на месте происшествия при убийствах.

На столике в кухне я нашел «Народную газету». Но сначала выдвинул ящичек с инструментами и выхватил оттуда пачку сигарет; закурив, стал листать газету и, просмотрев ее несколько раз, нашел это сообщение — на седьмой странице, внизу; оно занимало две довольно короткие колонки.

мужчина застрелен у себя дома

Амстердам. В жилом доме в Амстердаме вчера утром было найдено безжизненное тело пожилого одинокого мужчины. По сообщению полиции, речь идет о семидесятидвухлетнем Р. Бирворте, пенсионере, бывшем преподавателе французского языка. Мужчина убит одним выстрелом в голову. Обыск в доме до сих пор не принес результатов. Никто из соседей выстрела не слышал, следов взлома также не обнаружено. Застреленный лежал при входе в свою квартиру: это может говорить о том, что он сам открыл дверь убийце. Его безжизненное тело вчера утром нашла уборщица, у которой имелся ключ от квартиры.

Я еще раз перечитал заметку, но, судя по всему, между строк не содержалось никакого скрытого сообщения или другой информации, которая могла бы пролить новый свет на дело. Наповал застрелен Р. Бирворт (72), «господин Бирворт», с которым я случайно столкнулся всего за неделю до этого в кафе-ресторане «Делкави», находясь в компании Макса Г. Одной пулей.

Я закурил новую сигарету, заварил чашку кофе и достал из кухонного шкафчика бутылку «Джека Дэниелса». Придав таким образом крепости своему кофе, я устроился на диване в гостиной и включил телевизор.

Сообщение стояло в телетексте под номером 107 и практически не отличалось от газетного, только было еще короче, а возраст преподавателя увеличили на два года: 74.

Потягивая мелкими глотками кофе, который вызывал жжение в пищеводе, я мысленно воспроизводил последние полчаса вчерашнего вечера, проведенного в гостях у шурина и невестки. Во-первых, никто не связал тот факт, что жертва преподавала в коллеже имени Эразма, с моими школьными годами. Шурин был для этого слишком туп, а Давид и Тамар ничего не знали или не находили интереса в запоминании таких пустяков. Остальные, как я уже говорил, были на кухне.