Айрис Мердок - Дитя слова

Реджи и миссис Уитчер обычно болтали весь день. Какую-то работу они, наверно, все же делали. Я так привык к этой их вульгарной какофонии, что научился отключаться. Иногда я, правда, вслушивался в их болтовню. Сейчас я трудился над составлением очень тонкой докладной записки по поводу посыльного, которого перевели в другое учреждение и который, находясь там, получил, как ныне принято выражаться, премию ex gratia[44] за уничтожение голубиных гнезд на крыше, а теперь, вернувшись к нам, сломал себе ногу, уничтожая эти самые голубиные гнезда, ибо, как он утверждал, это теперь входит в его обязанности. Я элегантно разрешил эту задачу и, прежде чем приступить к изучению следующего дела, откинулся на стуле, дивясь тому, что Артур до сих пор не появился, и лениво прислушиваясь к безостановочной болтовне двух своих коллег. Раньше они обсуждали пантомиму. А теперь явно переключились на что-то другое.

— Так не говорят: граф Солсберийский! — Это изрекла Эдит, которая была экспертом в вопросах, связанных с аристократией.

— Говорят: лорд Солсбери и граф Солсбери.

— А разве лорд выше графа?

— Конечно, глупенький.

— А граф — это то же, что маркиз?

— Женщина сохраняет за собой титул. Изменив фамилию, она не становится просто «миссис».

— А я считаю, что это неправильно! Так что же, значит, ее отец был графом?

— Давайте спросим мистера Всезнайку. Хилари… Хилари-и!

— Да?

— Когда даму зовут леди такая-то, отец ее, значит, — граф, верно, и она сохраняет свой титул, не так ли, когда выходит замуж и становится кем-то еще?

— Кажется, да, — сказал я, — но эксперт-то в этом деле вы. По-моему, если вы дочь его сиятельства графа Снеток, вас зовут леди Джоан Малек, а если вы выйдете замуж за мистера Колюшку, то станете леди Джоан Колюшка.

— До чего же наш Хилари остер на язык! Так граф — это то же, что маркиз?

— Не знаю.

— Мне казалось, вы посещали Оксфорд.

— Я там учился на секретаря.

— Хилари вечно выдумывает. По-моему, он к Оксфорду и на милю не подходил.

— Хилари учился в университете неврастеников в Сканторпе.

— Хилари… Хилари-и…

— Словом, раньше она была леди Китти Мэллоу, потом она вышла замуж за мистера Ганнера Джойлинга и стала леди Китти Джойлинг.

В эту минуту в комнату вошел Скинкер.

— Что случилось, мистер Бэрд?

— Я смахнул чернильницу. Он поднял мою чернильницу.

Часть чернил вылилась на пол. Я перегнулся через край стола и, тяжело дыша, уставился на темную лужицу. Медленно-медленно я опустил на лужицу кусок промокашки.

— Что с вами, мистер Бэрд? Голова закружилась?

Я махнул рукой — Скинкер понял и повиновался. Он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

— А все-таки это вычурно — называться леди Китти, верно? — проговорил Реджи. — Я хочу сказать, ведь не могли же окрестить ее «Китти».

Я прочистил горло.

— Да, Хилари, милый? Вы что-то сказали?

Я закашлялся в попытке скрыть то обстоятельство, что мне тяжело дышать, а тем более говорить.

— Вы упомянули имя Джойлинга?

— Да, Ганнера Джойлинга.

— Я уже слышал это имя, — сказал Реджи. — Мне казалось, что он политический деятель, но, должно быть, это не так.

— Он возглавлял эту штуку по денежной реформе. А потом был кем-то в Объединенных Нациях. Я видела его по телевидению.

— А что с ним случилось? — спросил я.

— Разве вы не слышали? Это новый глава нашего учреждения. Вместо Темплер-Спенса.

— Темплер-Спенс уже отбыл, — заметил Реджи. — Но Джойлинг приходит только через три недели.

— А жену его зовут леди Китти, поэтому, я думаю, отец ее был графом или кем-то еще.

— А сколько у нас графов?

Я согнулся над столом и сделал вид, что пишу. Потом тихонько выскользнул из комнаты, прошел в вестибюль, надел пальто, взял зонтик и, спустившись по лестнице, вышел на Уайтхолл. Дождь все моросил. Я решил повидать Клиффорда Ларра. Он не позволял мне заговаривать с ним на службе и неохотно соглашался встречаться где-нибудь поблизости, но сегодня был особый случай. Он обычно выходил со службы около половины первого и отправлялся завтракать в «Таверну святого Стефана». Сейчас было десять минут первого. Я стал медленно прогуливаться под зонтом, не выпуская из виду главный вход в наше здание. Прошло минут двадцать пять. Тридцать. Затем появился Клиффорд в своем элегантном твидовом пальто и в мягкой фетровой шляпе. Он только начал было раскрывать зонт, но увидел меня и тотчас его закрыл. Немного помедлил и затем направился ко мне. Мы повернулись и медленно пошли в направлении Трафальгарской площади. Я тоже закрыл зонт.

— Значит, вы слышали? — сказал Клиффорд.

— Да.

— Ну, и чего вы от меня хотите?

— Я хочу с вами поговорить.

— Мне сказать нечего. В два часа у меня совещание, и я еще должен до него кучу материалов прочесть. Вы же знаете: мы с вами здесь не встречаемся.

— Я хочу поговорить с вами. Пойдемте в парк.

— Будьте здоровы. Я иду в эту сторону, вы — в ту.

— Пойдемте в парк. Вы что, хотите, чтобы я потащил вас за руку и устроил сцену?

Мы зашагали в другую сторону. Клиффорд раскрыл зонт — явно для маскировки. Я свой раскрывать не стал. Дождь ведь почти прекратился. Мы молча прошли под аркой Конной гвардии, пересекли плац и, войдя в парк Сент-Джеймс, пошли вдоль северной стороны озера. Дождь совсем прекратился, и над Букингемским дворцом появился маленький, очень яркий кусочек светло-голубого неба.

— Что мне делать? — спросил я Клиффорда.

— Не понимаю, почему вы должны что-то делать, — откликнулся Клиффорд из-под своего зонта. — Вам же с ним не встречаться.

— Он может попасться мне на лестнице.

— Вы что, думаете, он накинется на вас, схватит за горло или сделает еще что-нибудь этакое?

— Мне придется подать в отставку.

— Не будьте идиотом. Впрочем, поступайте, как считаете нужным. А я пошел назад.

— Нет. Прошу вас. Прошу. Я только что об этом узнал. Я не знаю, что делать.

— Смиритесь. Он и внимания-то на вас не обратит. А если вам так уж это не по нутру, — уходите в отставку. Никакой проблемы.

— Надо же случиться такому фантастическому стечению обстоятельств. Ну почему он пришел именно к нам? Я-то думал, что никогда больше его не увижу, я молился, чтобы никогда больше не увидеть его. Я надеялся, что он умрет. Я и думал-то о нем как о человеке уже мертвом.

— Это весьма немилосердно да и не слишком реалистично. Он за это время как раз очень преуспел. Ну, а теперь я…

— Дойдемте до моста, Клиффорд, прошу вас, дойдемте до моста. Мне кажется, я схожу с ума.

Мы взошли на чугунный мост и остановились, глядя поверх водной глади на Уайтхолл. Величественные очертания Уайтхолл-корта вырисовывались слева от угрюмого силуэта новых государственных зданий, а за пожелтевшими ивами на островке поблескивал изящный, как дворец, сверкающий, зеленовато-серый фасад Форин-оффис. Бледное водянистое солнце освещало перегруженный горизонт на фоне свинцово-серого неба. Над южным берегом реки все еще шел дождь, и видно было, как сверкающие полосы дождя прорезали мрачный небосклон, освещаемый то появлявшимся, то исчезавшим за облаками солнцем.

— Как вы полагаете, он знает, что я здесь работаю?

— Не думаю. Он будет приятно удивлен, увидев знакомое лицо.

— Я не могу это вынести, — сказал я. — Если мы встретимся, мы… мы в обморок упадем… от ненависти или не знаю чего еще.

— Не понимаю, почему бы вам не поздороваться, как вежливым людям.

— Поздороваться?! Клиффорд, а как вы думаете, кто-нибудь еще в нашем учреждении… кроме вас… знает про… про меня и Ганнера?

— Нет.

— А вы не расскажете?

— Нет, конечно, нет.

— Мне нехорошо. По-моему, я сейчас упаду.

— Нельзя так распускаться. Что же до ненависти, не понимаю, почему вы-то должны ее чувствовать.

— Если вы этого не понимаете, не мешает вам заняться психологией.

— О, я знаю, говорят, что человек, которому вы причинили зло, должен вызывать у вас отвращение. Но всему есть пределы.

— Здесь никаких пределов не существует.

— Ведь в конце-то концов с тех пор прошло почти двадцать лет.

— Не для меня. Для меня все было вчера.

— Вы же знаете, что я теперь не в состоянии выносить напряженных ситуаций. У меня есть и свои неприятности.

— Он снова женился.

— А почему бы и нет? Он продолжал жить, а вы сидели и кисли, парализованный жалостью к самому себе.

— Вы меня презираете, не так ли? Вам стыдно, что вы мой друг. Вы считаете, что упадете в глазах сослуживцев, если они узнают, что вы мой друг. В таком случае — катитесь-ка. И не ждите меня в понедельник.

— И прекрасно, не буду. Прощайте.

Я смотрел ему вслед, потом прищурился, и фигура его слилась с безразличными мне людьми, прогуливавшимися теперь, когда дождь перестал, в лучах бледного солнца. Я дошел до конца моста и медленно двинулся назад по другой стороне озера. Прошел вверх по Грейт-Джордж-стрит и у парламента свернул на Уайтхолл. Заворачивая за угол, я столкнулся с Артуром, только что перешедшим улицу от станции метро.