Джеймс Миченер - Источник
«Носил» – слово, использованное Кюллинаном, включало в себя целый ряд социальных понятий и было конечным результатом многих решений морального характера. Сколько в них проистекало от желания спастись от холода или от убежденности, что, накинув шкуру животного, человек унаследует его силу, а сколько от необходимости скрыть свои половые особенности, как гласит Книга Бытия? Когда часть людей стали что-то носить, оказывали ли они какие-то давление на других, чтобы заставить их делать то же самое? В какой момент женщины заметили, что они будут больше походить на женщин, если станут носить какие-то украшения, дабы отличаться от мужчин? Последнее было самым важным, и обыкновенным людям стоило бы задуматься над этим, потому что бусы, найденные в Израиле, датировались временем за 400 веков до нашей эры, и есть свидетельства, что специально приготовленные благовония были обычным делом еще до изобретения письменности. Бизнесмену из Чикаго, что возражает против расходов жены на драгоценности, стоило бы посетить доисторическую пещеру, подумал он. Здесь бы он понял, что его жена всего лишь следует древней великой традиции. Женщине нужны украшения так же, как мужчине нужна еда. «Тем не менее, остается большой и все еще так и не объясненной загадкой, – пришла ему в голову мысль, – почему современные мужчины, которые, разглядывая птиц и животных, видят, что именно мужские особи обладают самой яркой раскраской, пришли к выводу, что среди людей этот фундаментальный закон не должен иметь места». Он предположил, что тут скрывается одно из существеннейших различий между животными и людьми: последние стараются украшать своих самок. Кюллинан предпочел не вдаваться в размышления по поводу утилитарности, рациональности и табуирования, связанных с концепцией «носить». Когда будет вскрыта и исчерпывающе исследована достаточная площадь раскопок, другие ученые смогут определить, как развивалась эта концепция. Сам он этого еще не знал, но каждым словом подчеркивал важность точной исторической датировки событий, происходивших за сто тысяч лет до того, как человек научился Говорить. Точнее, он продолжал размышлять, какая сила ввела этот категорический императив «Носить одежду» с его социальными последствиями. Он смутно припомнил, что в бытность свою офицером в одном из самых жарких и влажных мест Соломоновых островов он как-то обратил внимание на то, что там все мужчины и женщины носили некое подобие одежды, «и конечно же не потому, что хотели согреться».
Последним словом в предложении было «шкуры», вызывавшее у читателя представление о начатках технологии. На каком этапе развития человечества удалось сделать открытие, что со звериных шкур можно соскоблить остатки плоти, высушить остатки на солнце, смазать жиром и соком чернильных орешков, а потом подогнать к человеческой фигуре грубо выделанную кожу? Кюллинану пришло в голову, что это предложение скрывает в себе столько проблем, что лишь такой гениальный механик, как Томас Эдисон, мог бы понять, с чего следует начинать. Наверно, потребовалось не менее пятидесяти тысяч лет, пока человек шаг за шагом не обрел достаточно опыта для столь сложного процесса. Он повторил про себя: пятьдесят тысяч лет. Это был непредставимо большой отрезок времени, в десять раз длиннее, чем письменная история человечества, но он был лишь отрывком из того периода, когда человек решал проблему кожи. Но Кюллинан точно знал, что за 400 веков ао нашей эры люди, обитавшие в пещерах Кармеля, обзавелись кремневыми скребками с зазубренными краями, чтобы скоблить шкуры, и, скорее всего, они додумались и до процесса дубления. Но превращение шкуры в кожу повлекло за собой и другие удивительные технические проблемы. Вполне возможно, предположил Кюллинан, что в 9000 году для нашей эры обитатели Макора носили кожаные одеяния, облегавшие тело. Сшитые, если угодно. В таком случае откуда у них были иголки? Нитки? И важнее всего – как появился сам замысел? Вот что было решающим моментом – когда кто-то из общины догадался предложить: «Давайте сошьем наши шкуры», то тогда уже, конечно, существовал способ их соединять. Но кто первым предложил сшивать их? Ему пришло в голову, что, скорее всего, женщина, наблюдавшая, как птицы строят гнездо, таская стебли растений и острым клювом укладывая их на место. «Стоило только понять смысл процесса, все остальное было сравнительно просто – скажем, не прошло и пятидесяти тысяч лет», – пробормотал Кюллинан. Муж женщины отколол кусок кремня, который можно было использовать как шило. Или какой-то охотник нашел острый рог оленя, или же острый осколок человеческой голени послужил иглой. Во всяком случае, через какой-то труднопредставимый отрезок времени человек путем проб и ошибок создал эту технологию, и если сегодня кто-то захотел бы научиться выделывать кожу, то ему пришлось бы смириться с годами стараний, с неумелыми руками, с непониманием, что делать дальше, как освоить простейшие процессы.
«Он носил шкуры». «Какая требуется бесконечная глубина понимания, – написал Кюллинан в своем отчете, – чтобы оценить это простое предложение, в котором так много сконцентрировано». Первое слово включает в себя философскую систему, второе – общественные отношения, а третье относится к технике. Он пришел к выводу, что, задумавшись над каждым из них, читатель может сделать фундаментальные выводы. В философии: речь, осознание себя как личности, идея Бога. Общественное устройство: приручение животных и выращивание питательных злаков, общепринятые групповые нормы поведения, концепция общины. Технология: огонь, кремневые орудия, принцип рычага. Он посмотрел на четыре куска кремня, каждый из которых представлял для него произведение искусства, и задумался о том, как одиннадцать тысяч лет назад рука человека смогла создать это простое, удобное и изящное орудие. В мыслях он вернулся к той точке, где все начиналось: «Как просуществовать те сотни веков, пока человек не научится так продуманно обрабатывать кремень?» А затем возник самый важный вопрос: «Как вообще ему пришла в голову мысль о серпе?»
* * *Когда юный охотник сбежал со скалы, разъяренная девушка кинулась за ним, продолжая колотить парня кулачками, и, окажись у нее под рукой камень, она бы пустила его в ход, но отец и брат успели перехватить и успокоить ее. Полная отчаяния, она вырвалась из их рук, кинулась к лежащему псу и обняла мертвую голову собаки, которая искала ее дружбы. Она была мертва, это удивительное дикое создание, и девушка чувствовала, что никогда больше не встретит такое существо. За грядущую тысячу лет другие девушки на Макоре, наделенные такой же, как у нее, чувствительностью, найдут других собак, готовых на риск сделать осторожный шаг из леса к дому, но тогда уж ее не будет в живых. Колотя кулаками по камням, она продолжала рыдать, потому что понимала – у нее похитили что-то бесконечно важное.
Охотника изумило поведение девушки. Сам он жил к северу от родника и любил бродить в глубоком вади и по лесистым холмам. Как доказала точность его броска, он был умелым охотником и в семнадцать лет стал крепким молодым человеком с мускулистыми ногами, способными к долгому преследованию добычи. Ур, глядя на него, вспомнил свою собственную молодость, и, когда юноша стоял на краю скалы, в растерянности пытаясь понять, что же он такого сделал и почему вызвал такое горе, Ур сказал: «Побудь с нами». Юноша спустился со скалы, где горевала девушка.
Позже молодой охотник выяснил, что, убив собаку, он сломал наконечник копья, и спросил Ура, не найдется ли у него заостренного кремня, чтобы примотать его к древку. Ур показал на сына и снисходительно бросил: «С кремнем работает он». Охотник показал мальчику, что ему надо, и тот, кивнув, принялся за работу над кремневым желваком, который нашел вмурованным в белый камень. По сути, колоть кремень было несложно, а поскольку до открытия искусства плавки металла было еще далеко, мастер должен был уметь видеть внутреннюю структуру кремня, или же у него ничего не получится. Так что сын Ура аккуратно сбил беловатую известняковую корку, пока не увидел коричневатое внутреннее ядро камня. Он терпеливо обработал широкую сторону камня, оббив ее, пока не образовалась плоская площадка, которая дала ему возможность оценить внутреннюю структуру камня и понять, как лучше приняться за него. Присмотревшись к нему в течение нескольких минут, он положил кремень узким концом на деревяшку, придерживая его пальцами левой руки, чтобы чувствовать кромку и направление внутренних волокон. Зажав в правой руке камень поменьше, он стал оббивать кремень легкими ударами. Большой кусок кремня отлетел именно там, где он и намечал, обнажив чистую блестящую плоскость, сужающуюся к концу. Ловко развернув камень, он сделал скол и на другой стороне. Какое-то время он продолжал эта работу, откалывая один кусочек за другим, пока наконец в его руках не оказался длинный узкий наконечник, достаточно острый, чтобы пробить любую шкуру. Охотник, который наблюдал за работой, оценил ее, но тут мальчик сделал то, чего не знали в тех местах, откуда охотник был родом. Он положил плашмя законченный наконечник и зазубренной кремневой пилкой сделал два глубоких прореза по краям наконечника – теперь он будет прочно держаться в древке.
