Вернуться домой - Чистов Олег
— И на хрена попу гармонь — золотые клавиши?
Достал из бумажных мешков четыре тельняшки и столько же бескозырок. Упаковал все в отдельный пакет. Клиентка начала рассчитываться, сумма была очень приличной, более семи тысяч франков. Рассчиталась и стала еще что-то говорить Сашке. Он обернулся ко мне:
— Слушай, выручи. За мной не заржавеет. Она просит донести это все до машины. Тут рядом, на парковке. Я один не дотащу.
— Да ради Бога, но только при одном условии. Ты ее спросишь, для чего ей это все надо.
— Конечно, спрошу, денежка-то уже уплачена. У самого язык чешется. Видал сумасшедших баб, но эта — что-то невообразимое.
В сопровождении мадам и ее солидных спутников отнесли покупки к ее «Мерседесу» последней модели. Загрузили в багажник. Сашка еще раз поблагодарил за покупку и задал интересующий нас вопрос. Француженка весело защебетала, затем сделала нам ручкой и нырнула в салон машины.
Пошли назад к павильону. Пару минут шли молча. Сашка зло сплюнул в кусты, проворчал:
— Вот скоты, издеваются над нами, жирует сволота!
Начал рассказывать:
— Эта мадам в воскресенье организует в своем имении большую «пати», будет много гостей. Вот она и решила устроить им сюрприз. Над входом в зал будет натянут корабельный флаг. Она сама в офицерской шинели при фуражке и погонах будет встречать прибывающих гостей на парадной лестнице. За столом гостей будут обслуживать четыре гарсона, одетых в тельняшки и бескозырки.
Опять шли молча. Я знал, что Сашка питерский. Его отец, каплей, воевал на Балтике, был тяжело ранен. Уже в восьмидесятые годы военный осколок, сидевший под сердцем, сделал свое черное дело.
Достал сигарету, прикурил. Сашка остановился, тоже закурил. Поднял голову на меня, зло спросил:
— Что молчишь, хочешь спросить, не противно ли мне? Противно, еще как противно! А им не противно?
Он махнул рукой в сторону, продолжил:
— Складским «крысам» не противно, таможенникам не противно, государству не противно. Мне должно быть противно? Я это все, можно сказать, с земли поднял. Они собирались выбросить, а я за копейки, но купил. Почему я теперь не могу на этом заработать? Вот я ее сейчас так «обул», что она мне окупила весь товар, что я привез. С нее не убудет. А если бы спросил раньше, для чего ей это, то вообще бы три шкуры спустил. Эта «фифа» заплатит как миленькая, ей же сюрприз нужен.
Знал, что Сашка на все ярмарки ездит «своим ходом». У него был старый, но надежный «Вольво-740»-пикап. И все же спросил:
— Как ехал, через «Торфяновку»?
— Через нее, родную. По сотне баксов на лоб «наклеил» таможенникам. Они походили вокруг машины с прицепом для вида, и я погнал дальше. Да что я тебе рассказываю, сам отлично знаешь, как там все. Пока проедешь эту пятидесятикилометровую закрытую зону, таких кирпичных дворцов в три этажа слева и справа насмотришься! И это при их официальных окладах. Вот кого давить надо! Но всем до Одного места…
Я не удержался, спросил Сашку еще об одном. Откуда ордена и медали на мундирах, неужели… Он не дал мне договорить. Ответил зло, с придыханием:
— Вот уж хрена, отцовские награды у меня в коробке лежат. С голодухи подыхать буду — не продам! Бог даст — дети будут, им передам, а если нет, с собой в могилу заберу. А эти…
Помолчал и продолжил:
— Я, что ли, виноват, что эти генерал-адмиралы таких себе внучков и внучек-наследничков — «наркош» — вырастили. Пообещал сто баксов, так внучка генерала ко мне бегом прибежала. Забрал мундир, отдал деньги и обругал ее последними словами. Ей хоть бы что, как с гуся вода. На адмиральском внучке я душу отвел. Левой рукой ему сотенную протянул, он ее цап! А с правой ему промеж глаз засветил. Он на заднице метра полтора по асфальту юзил — и ничего. Вскочил, улыбается. Как дернул от меня… За очередной дозой, наверное, побежал. Здесь, на ярмарке, я эти кители только коллекционерам продам. Хоть гарантия будет, что все сохранится. Уже подходили, интересовались.
Он хлопнул меня по плечу:
— Ну их всех! Пошли ко мне на стенд, пропустим по пятьдесят. Настроение хоть поднимем, а то противно как-то, как будто в душу плюнули. Да заодно с женой познакомлю. Я же женился! Она на стенде осталась.
— Вот это новость, то-то ты про детей заикнулся. На француженке, что ли?
— Да нет! Я хоть и дурной, но не до такой же степени. Она русская, просто уже очень долго живет с родителями во Франции. Вот сейчас ярмарку отработаем, и начну домик строить, землю уже выкупили. Вот так-то, давай, пошли.
Познакомился с женой — молодой, весьма приятной девушкой. Выпили два по пятьдесят «за молодых» и за встречу.
Начал пробираться сквозь толпы посетителей к своему стенду. Народу было много, еле протиснулся к себе. Работа шла своим чередом, надобности в моем присутствии на стенде не было. Курить на рабочем месте не разрешалось. Сказал девчонкам, что пойду еще поброжу по павильону. Если что, то посматривайте в «курилке» — специально оборудованном для этого месте, хорошо просматривавшемся с нашего стенда.
Лавировать в толпе посетителей быстро надоело. Выбрался на перекур. Этого еще молодого мужчину глаз как-то сам выделил в толпе посетителей. На первый взгляд — ничего необычного. Чуть выше среднего роста, хорошо скроенная фигура. Правильные черты лица, почти седые виски. Волосы черные с несколькими прядями седины в аккуратно подстриженной шевелюре. Что же его так выделяло в толпе? Скорей всего, походка и костюм. Он двигался легкой, стелющейся, пружинистой походкой. Легко, играючи уклонялся от плеч и рук людей, идущих встречным потоком. Невольно напрашивалась ассоциация с молодым, знающим свою силу хищником породы кошачьих. Или с обычным домашним, но породистым котом, вышедшим на прогулку. Чтобы объяснить цвет его костюма, скажу лучше так: цвет хорошо стираной, долго ношеной, с небольшими потертостями «джинсы». Вот примерно так. Не помню уже, где, но точно в Италии я как-то наткнулся в магазине на остатки отреза подобной шерсти. Цена за метр поражала воображение. Цена костюма вместе с пошивом могла перевалить за пять тысяч баксов, если не больше.
Он шел вдоль наших витрин. Чуть склонив или, наоборот, приподняв голову, внимательно все разглядывал. Прошел почти до конца, поднял голову, чуть вытянув шею, начал во что-то вглядываться. Людской поток начал его обтекать, кое-кто даже подталкивал его. Он не обращал внимания. Как охотничий пес — специалист по птицам — замер в стойке. Кадык на горле резко дернулся, он сглотнул. Мне стало очень интересно, что же он такое там увидел? Мысленно провел траекторию его взгляда. Там, куда он смотрел, было наше помещение для переговоров. Девчонки за прилавком заняты с клиентами. Что он там мог увидеть? Его опять подтолкнули, он как бы очнулся, извинился и неохотно продолжил движение. Мне стало любопытно. Влился в толпу и продвинулся вдоль стенда на то место, где только что стоял мужчина. Посмотрел в том направлении. Дверь в «переговорную» открыта. Просматриваются два стула, стол, а на столе — буханка черного «Бородинского» хлеба.
Вот оно что! Вот скажите мне, у какого нормального мужика вид буханки черного хлеба вызывает активное выделение слюны? А если еще воображение рисует тебе корочку, натертую чесночком и слегка присыпанную солью? Да вдобавок если ты этого не пробовал уже бог знает сколько лет — тут можно и слюной захлебнуться. Делаем вывод: таким мужиком может быть только русский.
Выезжая на ярмарки дней на пятнадцать, мы всегда брали с собой три-четыре буханки черного хлеба. Питер баловал нас сортами «Бородинский» и «Рижский» с тмином. По крайней мере на первую неделю нам хватало. Если в Германии в девяностых годах уже можно было найти русские магазины, то во Франции с этим делом было плохо. Во время работы на стенде мы поочередно заскакиваем в закуток подкрепиться, попить кофейку. В тот день, заметив, что одна из сотрудниц, убирая за собой со стола, пытается вернуть буханку хлеба в холодильник, крикнул ей:
— Не надо, оставь хлеб на столе.
