Сэм Хайес - В осколках тумана
— Так вы это сделаете?
— Что?
— Поможете мне?
— Конечно, насколько…
— Позвольте дать вам совет, мистер Фрэнч, — перебивает меня он. — Я знаю один анекдот об адвокатах. Нам не помешает немного развеяться, верно? — Он встает.
По части габаритов мне до него далеко. Он нависает надо мной, упершись руками в стол. Бесстрастность его наконец-то дала сбой, лицо искажено — то ли от ярости, то ли от отчаяния. Карлайл молчит, нагнетая напряжение. — Как снять адвоката с дерева?
Я пожимаю плечами:
— Понятия не имею.
Разумеется, я уже слышал этот анекдот. Но я выше этого. Нам нужны не анекдоты, а чудо.
— Ну и как снять адвоката с дерева?
— Перерезать веревку, мистер Фрэнч. Перерезать веревку.
Джулия
В неделю отведено девяносто минут для посещений, и все это время он отдает мне. Целая неделя, втиснутая в полтора часа.
— Это просто возмутительно. Ужасно, — шепчу я, чтобы никто нас не подслушал.
Но сколько бы страсти я ни вкладывала в свои слова, все равно звучит так, будто его остановили за превышение скорости и упекли в тюрьму за пререкания с постовым.
— Нелепо! — И я смеюсь, показывая, что верю в его невиновность.
Нет, не могла я так обмануться в нем. Я знаю, просто знаю, что у нас общее будущее. Дэвид ни на кого не нападал. Этого не может быть, и точка.
— Я снова навещала Грейс Коватту. — По тому, как гаснут его глаза, я понимаю, что ему больно слышать ее имя. — Она в искусственной коме. Осталась одна оболочка, будто из нее высосали жизнь. Для полицейских и особенно для тебя это большое разочарование. Я бы так хотела, чтобы она всем рассказала, что не ты на нее напал!
Я замолкаю. Дэвид меня не слушает. Может, ему неприятна сама тема?
— Понятно, — бесстрастно произносит он. Это может значить все что угодно.
Готова поклясться, что с тех пор, как я видела его в последний раз, он очень похудел. Лицо осунувшееся, под глазами желто-серые тени, сомневаюсь, что он высыпается.
— Все это так печально! У палаты дежурит полицейский, а по больничным коридорам слоняются репортеры. Но Эд пустил меня к ней. (На лице Дэвида появляется раздраженная гримаса. В конце концов, Эд его враг.) Я хотела узнать что-нибудь полезное для тебя, Дэвид. Собрать информацию. Пока Грейс не заговорит, тебе придется находиться здесь. — Я бью ладонью об стол, и охранник оглядывается. — Судебное заседание отложат.
— Гораздо важнее, чтобы Грейс поправилась. Суд подождет.
Похоже, Дэвид смирился с тем, что ему придется какое-то время провести в тюрьме. Я восхищаюсь им, хотя разлука и сводит меня с ума. На лице его добавилось морщин, а в глазах поселилось беспокойство.
— Мне жаль, что пришлось втянуть тебя в это дело.
— Я в нем с самого начала увязла, — напоминаю я. — Ирония судьбы.
— Семейное дело, значит, — замечает он.
— А твоя семья? Может, мне кому-нибудь позвонить? — Зря я спросила: Дэвид опускает голову и хмурится. — Как к тебе здесь относятся? Ты хорошо питаешься? У тебя отдельная комната?
Странно, но на его лице появляется улыбка, а глаза весело загораются.
— Это называется камера, Джулия. Нет, у меня есть сосед. — На секунду я вижу знакомого Дэвида — обаятельного, уверенного, спокойного. — Но мне случалось бывать в гостиницах и получше. У этой звезд явно маловато, да и деликатесами здесь не балуют. И постояльцы уж очень шумные и бесцеремонные. Мне бы вовсе не хотелось делить комнату с осужденным педофилом.
Он умолкает, а я съеживаюсь от ужаса.
— Это тюрьма категории А, Джулия, — говорит он. — Здесь сидят дурные люди.
— Но ты вовсе не такой, Дэвид. Ты не должен здесь сидеть. Я верю, что ты ни в чем не виноват. Правда, верю. — Я беру его за руку.
Люди, которым еще не предъявлено обвинение, имеют право на вольности по сравнению с теми, чья вина уже доказана. И на том спасибо.
— А может, напротив, подходящее для меня место, Джулия. — Дэвид сжимает мою ладонь, обнимает своими руками. Точно так же Марри обнимает ладонями ручки Флоры. — Мне очень жаль.
— Только не сдавайся! — твердо говорю я.
Но когда он закрывает глаза и отворачивается, под кожу просачивается первая капля сомнения.
После ареста Дэвида мне остается только ждать. Марри пообещал, что займется формальностями. Он утешал меня, пока его не вызвали в комнату для допросов. Он утверждал, что, возможно, после допроса у полицейских не окажется достаточно улик, чтобы возбудить дело. Пока он говорил с Дэвидом и общался с полицейскими, я привезла его костюм и все остальное, о чем он просил.
— Иди домой и поспи, Джулия. Ты должна отдохнуть. Ради детей, — бодро предлагает Марри. Словно ему в радость защищать Дэвида. Мне хочется верить, что он сделает все, что сможет, но ситуация абсурдная. Утром обзвоню лучшие адвокатские фирмы, какие смогу найти.
— Если бы Шейла позволила тебе объяснить, она бы не заставила тебя взяться за это дело. — Я жду, когда он со мной согласится.
Марри подносит руку к моему лицу, будто собираясь погладить по щеке, но тут же роняет.
— Доверься мне, — только и произносит он.
Слова хрупкие, точно крылышки мотылька.
Его зовут.
«Однажды я тебе доверилась», — думаю я, но вслед шепчу:
— Спасибо.
Я так и не смогла заснуть. Рано утром позвонил Марри.
— Джулия. — Он молчит, словно не зная, как преподнести новость. — Дэвиду предъявили обвинение.
— Правда? — Я понимала всю серьезность положения, но так надеялась услышать утром, что все разъяснилось. — В чем?
— В нападении на Грейс. В нанесении тяжких телесных повреждений. В покушении на убийство.
— Но ты же говорил, у них недостаточно улик для обвинения!
— Сегодня утром он предстанет перед судом магистрата.
Я засыпала Марри вопросами, но получила лишь уклончивые ответы. Он не хотел меня расстраивать.
— Прости, — вздохнул он в трубку. — Дело ведь еще не закончено.
— Его ждет суд присяжных? — как можно спокойнее спрашиваю я.
И представляю, как Марри на том конце провода кивает головой, подтверждая худшие мои опасения. Он коротко прощается.
Дэвид предстает перед мировым судьей. Под залог его не выпустили. Как мы и боялись, его будут судить присяжные. Я ничего не могла сделать — ни позвонить, ни передать ему одежду. В закрытом фургоне Дэвида перевезли в тюрьму «Уайтгейт». Он быстро вошел в мою жизнь, но так же быстро его вырвали из нее.
После того как репортеры пронюхали об аресте, у здания суда собралась разъяренная толпа. Я влетаю внутрь, накинув на голову куртку, а на выходе спотыкаюсь о каменные ступеньки. Я учительница — учительница девочки, на которую напали, — и в то же время связана с мужчиной, подозреваемым в этом преступлении. Все жители страны уже полюбили Грейс. Если станет известно, кто я, журналисты начнут за мной охоту, как, несомненно, и директор нашей школы. Город наводнен репортерами всех мастей, телекамеры на каждом шагу. По всей Англии родители хотят знать, что их дети в безопасности. А я хочу, чтобы Дэвид вернулся.
— Я сделал все, что мог, Джулия.
Марри выглядит изможденным. Вместо того чтобы страдать похмельем, ему пришлось присутствовать на допросе, затем разбираться с выдвинутым обвинением и, наконец, выступать в суде. Поспать ему так и не удалось. В последнее время столько всего произошло, что я сама, должно быть, выгляжу не лучше.
— Но это еще не конец. Я подам апелляцию. Посоветуюсь со старшими партнерами, с коллегами и постараюсь выиграть в суде.
Я забираю детей из школы. Вскоре на ферму приходит Марри.
— Я остаюсь здесь, хочешь ты того или нет, — заявил он, как только я открыла дверь. — Если ты права насчет Дэвида и он ни в чем не виноват, то поблизости бродит безумец, которому арест развязал руки. И если ты не пустишь меня в дом, я поселюсь в амбаре. — Он просунул в дверной проем ботинок, словно вонзив его в мое сердце. — Разве ты сможешь заснуть, зная, что я замерзаю в сарае? — Его улыбка уносит меня на тысячу лет назад. Во всяком случае, мне кажется, что это было тысячу лет назад.
Я неохотно застилаю кровать в свободной комнате, пока Алекс радостно скачет по дому, во весь голос распевая, что мама снова любит папу. С этой минуты мы будто исполняем затейливый танец: порхаем между воспоминаниями и необходимостью чистить зубы, готовить еду, вальсируем через надвигающийся развод и отступаем в сторону от мысли о том, как он отразится на детях. Мы с Марри расстались летом — и вот, хоть и ненадолго, снова поселились вместе. Самое странное, что мы оба воспринимаем это довольно обыденно.
— Хочу вернуться в Или, — говорю я Марри воскресным вечером.
Решение далось мне нелегко. В то утро я навещала маму — впервые с тех пор, как ее положили в лечебницу. Было большим облегчением узнать, что о ней хорошо заботятся.
