Виктор Лихачев - Единственный крест
Три тысячи жителей — село, поселок — не поймешь. Библиотека, более похожая на обычный, не очень богатый дом. И вдруг — Сидорин до сих пор хранит это ощущение от встречи с чудом — спектакль из жизни девятнадцатого века. Режиссер — методист библиотеки Олечка, главного героя играет местный прокурор… Потом все они сидели за дружеским столом. Прокурор оказался компанейским человеком. Там же Сидорин познакомился с Борисом Орловым, поэтом, живущим в Кронштадте. Вначале он показался Асинкриту немного высокомерным. А потом, когда спели «Одинокую гармонь» и «То не ветер ветку клонит» вдруг попросил разрешения прочитать свои стихи:
Устал шагать. Сносились сапоги.В крестьянском доме водкою согреюсь.Деревни вдоль дороги — узелки,Что Бог вязал, на память не надеясь.
Деревня — пять коров на семь дворов,А веники в сенях древнее лавров.Железные останки тракторовБлестят, как будто кости динозавров.
Меж осенью и летом журавлиКлин вбили, приближая время спячки.И жадно тянут воду из землиСтволы деревьев, словно водокачки.
Россия — в свалку превращенный храм,Иду и плачу — топь на месте луга.Давно церковным звоном по утрамСеленья не приветствуют друг друга.
Вот тебе и высокомерный. Настоящий русский человек. И поэт — настоящий.
А Сергей, как же он забыл Сергея? Кацкарь. Еще одна встреча с чудом: Асинкрит вначале не поверил, что попал в русскую деревню конца двадцатого века. Кругом чистота, порядок, вечером из каждого двора доносилось мычание. Нет, сказали ему, не немцы или голландцы живут здесь, а русские люди, только кацкари. Когда-то, еще в девятом веке, переселились они сюда, на берега реки Кадки из Черниговского княжества, да так и прижились, смешавшись с местными финно-угорскими племенами. И вот ведь как бывает: до наших дней сохранили и обычаи свои, и поговорки. А диалект у кацкарей — век бы слушал. Говор словно округлое облачко, обтекаем, мягок. Если все остальные русские на «ё» ударение делают, у кацкарей эта буква безударна. А слова-то какие — будто в древнюю Русь вернулся. Володать — владеть, вывалка — снегопад, вытоить — с трудом родить крупного ребенка, глумяной — очень старый, древний, голубина — оконное стекло, говённой — плохой, дайчи — недавно… И это мы только до пятой буквы алфавита дошли! От слов забела — сметано, клен — проклятье, навилошной — пасмурный, оголчить — окликнуть, покон — род, племя, Сидорин пришел в совершеннейший восторг. Так он познакомился с Сергеем, директором музея кацкого народа, который и был им создан. Сергей же выпускал единственную в мире краеведческую газету — «Кацкая летопись». Записывал старые слова, песни, частушки, предания об Уже-Палучато, Дворовом-хозяине и Белой Корове, встреча с которой сулит богатство и счастье, Белой Кобылице, которую, наоборот, лучше не встречать — заболеешь.
Когда-то у Сергея была хорошая работа в городе — главным редактором в районке работал, а потом взял — да и вернулся домой.
— А что же здесь такого, — говорит, — я же покону кацкого. Где родился там и пригодился.
Слушать его — одно удовольствие. Иной раз не поймешь, то ли серьезно он с тобой разговаривает, то ли шутит. С Сергеем Сидорин вроде бы познакомился совершенно случайно. Но ведь не бывает на свете ничего случайного. И, значит, зачем-то нужно было ему, Асинкриту, выбраться на берега Кадки. Вроде речка как речка. Впадает в Корожечну, та — в Волгу. А Сергей, словно зачарованный, повторяет:
— Кадка живая.
Названия кацких деревень и сел, директор музея повторял, как музыку:
— Мартыново, Хороброво, Галицино, Ордино, Балакирево…
Вначале он держал Сидорина на расстоянии. Был любезен, улыбчив, охотно все объяснял, но… Так вежливый хозяин охотно показывает гостю свой дом, не открывая все же дверцы в самую заветную комнату.
Время от времени в деревню, куда попал Асинкрит, подъезжали экскурсионные автобусы. Через час школьники из Ярославля, Москвы или Дубны становились специалистами в области кацкого быта. По крайней мере, на заключительной викторине, которую проводил директор музея, каждый вопрос сопровождался лесом рук.
— Так, молодцы. Следующий вопрос: какое дерево по нашим кацкарским обычаям нельзя выкапывать и пересаживать? Вот где растет оно, там пусть и растет.
— Береза!
— Неправильно. Вот ты еще не отвечал.
— Дуб!
— Неплохо. Но неверно.
— Осина!
— О, начитанный мальчик. Неправильно.
— Рябина!
— Умница. Настоящий кацкарь! Получи купончик…
Сидорин уже успел узнать, что Сергею — немногим за тридцать, что он холост, живет с мамой, раньше немного преподавал в школе. Умудряется проводить в родном Мартынове научные конференции, на которые приезжают потомственные кацкари со всей страны. Работает в архивах, водит экскурсии.
И все равно Сергей оставался для Асинкрита загадкой. Чтобы раскрылся Александр Иванович, достаточно было двухчасового общения, Алексей из Белого, кажется, и вовсе человек без кожи — весь, как на ладони, хотя кому-то кажется бирюком. А тут… Сидорин не мог объяснить себе, зачем ему нужен искренний, откровенный разговор? Может, Кадка — это разгадка и его, Асинкрита судьбы? Ведь почему-то их, с местным охотоведом, машина сломалась именно здесь.
И пока очередные экскурсанты с аппетитом уплетали запеченную в русской печке «картошку по-кацки», Сидорин «пытал» Сергея.
— А больница в ваших местах есть?
— В Рождественно. Старая. Прошлого века. А если что серьезное — в Мышкин ездим.
— В Рождественно всех врачей знаете?
— Как не знать? Как будто их у нас много.
— Простите, еще спрошу: мы с вами… могли раньше встречаться?
— Лицо мое знакомо? — засмеялся Сергей. — Вряд ли.
Странно. Все время Сидорин ждал момента, когда, как выразился дядя, пленка щелкнет и начнет вращаться в обратную сторону. Почти внеплановая поездка, машина, остановившаяся там, где останавливаться не должна, вышедший из старого дома высокий молодой человек: «Я могу вам помочь?»
— Послушайте, Сергей, меня очень заинтересовали… кацкари. Вы не будете против, если я заночую в вашем селе?
— Не буду. Раньше, наверное, и не слышали про кацкарей?
— Конечно.
— А выше нас, по Сити сицкари живут. Тоже народ интересный.
— Вот видите, сколько я еще не знаю. Гостиница у вас есть?
— Зачем гостиница? У меня дома переночуем… Кстати, еще не поздно, не хотели бы на Иванову гору подняться? Оттуда Кадка — на ладони, — впервые за все время знакомства в глазах Сергея вспыхнул теплый огонек. — Сейчас и пойдем.
Глава одиннадцатая.
Женщина в белых одеждах.
Сергей оказался прав: вид с Ивановой горы впечатлял. Пока его спутник отошел собрать хвороста для костра, — быстрые мартовские сумерки снова вернули на землю зиму, — Сидорин успел подумать о противоречивой русской душе: «наши предки шли в северные леса, словно сторонясь гор, но все равно — обожали вот такие места, откуда весь мир — на ладони…»
В этот момент, словно соглашаясь с ним, налетел не злой ветерок. Асинкрит улыбнулся, довольный.
— Что, мир, согласен со мной? — крикнул он в сумеречную даль.
Еще один порыв ветра. Рядом лежала незастегнутая сумка Сергея. Белый листок, словно нехотя, перекинулся через край сумки и сполз на землю. Сидорин нагнулся, чтобы поднять его и невольно обратил внимание на красивый крупный почерк, которым был исписан весь листок. Наверное, записи Сергея. Сверху листа было написано очень крупно — «Павлово и Трушнево». Чуть ниже и помельче — «Все позади». Асинкрит заинтересовался. Оправдав себя, — ведь не любовное же это письмо — стал читать: «Дом без окон, без дверей, без полов, без потолка. Рядом, плетеные крапивой, распластались по земле несколько щепяных крыш, все, что осталось от изб. Это Павлово…
Островок ветел на краю поля, выдающий бывший посад деревенских домов. Это Трушнево…
Робкий голос кладбищенской травы, такой же тихий и ласковый, каким говаривала, бывало, бабушка Лиза Тараканова…
Вот и все, что осталось от этого некогда людного уголка Кацкого стана. Позади то время, когда Павлово населяло 139 человек, Трушнево — 104. Позади долгая и удивительная жизнь Елизаветы Гаврииловны Таракановой.
Все позади».
Послышались шаги. Асинкрит поспешно вернул листок на место.
— Вы что-то кричали? — спросил подошедший Сергей.
— Нет… вернее, да. Немного. От избытка чувств.
— Со мной здесь такое тоже бывает. Хорошо здесь, правда?
— Правда.
— Я как приду сюда, протяну к небу ладони…
— Что замолчали, Сергей. Думаете не пойму?
