Пауло Коэльо - Алеф
ЧАЙНЫЕ ЛИСТЬЯ
Похоже, мои попутчики окончательно приноровились к походной жизни. Стол в гостиной сделался для нас центром вселенной, за ним мы собираемся на завтрак, обед и ужин, беседуем о жизни и делимся планами на будущее. Теперь Хиляль – полноправный член команды; она ест с нами за одним столом, пользуется моей ванной, с утра до вечера играет на скрипке и все реже участвует в общих разговорах.
Следующая остановка – озеро Байкал, и сегодня мы говорим о байкальских шаманах. По словам Яо, мне непременно нужно встретиться с одним из них.
– Посмотрим, – отвечаю я, что означает: «Мне это не интересно».
Однако я понимаю, что китаец не собирается сдаваться. Один из главных принципов боевых искусств – непротивление. Истинный воин умеет обращать энергию соперника против него самого. Чем больше сил и слов я потрачу, тем меньше буду уверен в собственной правоте и тем легче поддамся на уговоры.
– Я все думаю о нашем разговоре перед прибытием в Новосибирск, – говорит мой издатель. – Вы сказали, что Алеф – некая точка, находящаяся вне нас, и что люди, которые по-настоящему любят друг друга, могут обнаружить эту точку где угодно. Однако шаманы верят, что обладают особой магической силой и что только им дано видеть нечто подобное.
– Если рассуждать с точки зрения магической Традиции, то да, Алеф действительно находится вне нас. Но если говорить о человеческой традиции, любящие в некоторые специфические моменты переживают это ощущение принадлежности Целому. Однако для того чтобы узреть Алеф должно случиться нечто необычное: бурный оргазм, страшная утрата, кульминация ожесточенного конфликта, восторг при виде истинной красоты.
– В чем в чем, а в ожесточенных конфликтах мы не испытываем недостатка, – замечает Хиляль. – Они преследуют нас, даже в нашем вагоне.
Хоть она и вела себя некоторое время вполне миролюбиво, похоже, ей все еще не дает покоя давно улаженный конфликт. Она тогда победила и теперь не упускает случая продемонстрировать завоеванное превосходство. Редакторша понимает, что слова Хиляль – камешек в ее огород.
– Вражда – удел примитивных натур, – произносит она как бы рассуждая вслух, и при этом ее слова бьют точно в цель. – Мир делится на тех, кто понимает меня, и тех, кто не понимает. С последними все ясно, я просто предоставляю им возможность мучительно завоевывать мою симпатию.
– Забавно, – отвечает Хиляль. – Со мной точно так же. Я всегда делаю то, что считаю нужным, не оглядываясь на других, и обычно добиваюсь своего. Например, перебираюсь в вагон первого класса.
Яо встает, чтобы откланяться. Такие разговоры ему не по душе.
Издатель смотрит на меня. Чего он ждет? Чтобы я принял чью-то сторону?
– Вы сами не знаете, о чем говорите. – Теперь редакторша смотрит прямо на Хиляль. – Я всегда думала, что почти всемогуща, пока не родила сына. И тогда вдруг оказалось, что мой мир невероятно хрупок. Я чувствовала себя ничтожной, беспомощной, неспособной защитить собственного ребенка. Только дети верят, что они всесильны. Они доверчивы и бесстрашны; они получают все, что хотят, и думают, что так будет всегда. Когда дети вырастают и начинают трезво оценивать свои силы, они осознают свою зависимость от других. Тогда человек учится любить и рассчитывает на взаимную любовь. И чем старше он становится, тем сильнее нуждается в любви, даже если ради нее придется отказаться от своей силы. Лезть из кожи вон, чтобы тебя признали и полюбили, – вот удел каждого взрослого человека.
Яо возвращается, ловко удерживая поднос, на котором позвякивают шесть кружек с чаем.
– Вот почему я спросила о том, как Алеф связан с любовью, – продолжает редакторша. – Я вовсе не имела в виду любовь между мужчиной и женщиной. Иногда, глядя на спящего сына, я видела все, что происходило в мире: место, где он появился на свет, места, где ему предстояло побывать, и испытания, которые ему суждены на пути к его и моей мечте. Сын вырос, я люблю его ничуть не меньше, но Алеф исчез.
Что ж, этой женщине дано постичь истинный смысл Алефа. Остальные встречают ее слова уважительным молчанием. Хиляль потерпела сокрушительное поражение.
– Я запуталась, – признается она. – Кажется, у меня нет причин здесь дольше оставаться. Можно смело выходить на следующей станции, возвращаться в Екатеринбург, посвятить свою жизнь игре на скрипке, но так ничего и не понять. И перед смертью спросить себя: что же я здесь делала?
Я касаюсь ее руки.
– Пойдем со мной.
Я собираюсь отвести Хиляль в Алеф, напомнить ей, ради чего она задумала пересечь на поезде Азию, и позволить ей самой принять решение. Доктор-гомеопат после нашего совместного путешествия в прошлое больше не пожелала меня видеть; не исключено, что с Хиляль будет так же.
– Одну минуту, – останавливает меня Яо.
Он просит нас вновь сесть за стол, протягивает каждому кружку и ставит посередине чайник.
– В Японии я научился ценить красоту простых вещей. А самая простая и самая изысканная вещь – это чаепитие. Мне захотелось показать вам, что, несмотря на все конфликты и трудности, несмотря на наши подлость и благородство, мы все еще способны любить самые простые вещи в этой жизни. Перед началом чайной церемонии самураи оставляли за порогом свои мечи и усаживались за стол со смирением, принимая предписанные позы. На это время они переставали быть воинами и отдавались служению красоте. Что если и нам последовать их примеру?
Яо разливает чай. Мы ждем в полном молчании.
– Я отправился готовить чай, потому что приметил за столом двух самураев, готовых ринуться в бой, но когда я вернулся, доблестные воины исчезли, и на их месте оказались люди, способные понять друг друга и без чаепитий. Однако выпить чаю все-таки не помешает. Давайте объединим усилия, чтобы привнести в нашу далеко не совершенную повседневную жизнь хотя бы тень совершенства. Истинная мудрость состоит в том, чтобы уважать такие простые вещи, ибо они могут привести нас туда, куда мы стремимся.
Мы почтительно принимаем из рук Яо кружки с чаем. Теперь, когда получил прощение, я могу насладиться заваркой из молодых листочков, собранных чьими-то мозолистыми руками, высушенных и превращенных в утверждающий вокруг гармонию напиток. Мы пьем не спеша; за время путешествия мы постоянно разрушаем себя, а потом восстанавливаем – такими, какие мы есть.
Когда чаепитие подходит к концу, я снова зову Хиляль пойти с мной. Она заслуживает того, чтобы узнать всю правду и принять решение.
Мы снова в тамбуре. Мужчина приблизительно моих лет беседует со своей попутчицей ровно на том месте, где находится Алеф. Учитывая особую энергетику этого места, они могут так стоять довольно долго.
Мы решаем подождать. В тамбур заходит еще один пассажир, закуривает и присоединяется к ним.
Хиляль тянет меня за рукав.
– Это наше место. Неужели нельзя было потрепаться в другом купе?
Я прошу ее набраться терпения. Нам некуда спешить.
– Зачем ты на нее набросилась? – спрашиваю я. – Она ведь хотела помириться.
– Не знаю. Я растерялась. С каждым днем, с каждой новой остановкой я чувствую себя все более потерянной. Мне казалось, я должна зажечь огонь на вершине, быть рядом с тобой, помочь тебе осуществить какую-то миссию. И что она будет мне мешать. Я готовилась к непониманию, обидам, унижениям, я просила у Бога сил все вынести и преодолеть во имя любви, в которую никогда не верила, но которая, оказывается, существует. И у меня почти получилось. Теперь я ночую через стенку от тебя, потому что Богу отчего-то было угодно, чтобы человек, купивший билет в соседнее купе, передумал ехать. Он не сам так решил, это было предопределено свыше, я уверена. И вот теперь, впервые с самого начала путешествия, у меня пропало всякое желание его продолжать.
В тамбур заходит еще один пассажир. В руках у него три банки пива. Похоже, их разговор затянется.
– Я тебя понимаю. Ты думаешь, что дошла до самого конца, но это не так. Ты совершенно права в одном: нужно понять, зачем ты здесь. Ты здесь для того, чтобы меня простить, и я хочу, чтобы ты знала, за что. Ведь слова убивают, и только через непосредственный опыт ты сможешь все понять, точнее, мы сможем все понять, потому что я тоже не знаю конца истории, не знаю, на каком слове она обрывается.
– Тогда давай дождемся, когда они уйдут, и снова окажемся в Алефе.
– Сначала я тоже так думал, но они здесь надолго, именно из-за Алефа. Осознанно или нет, они сейчас испытывают чувство эйфории, полноты бытия. Глядя на них, я понял, что не должен показывать тебе все сразу. Приходи ко мне сегодня ночью. В этом вагоне трудно заснуть, но ты просто ляг рядом, закрой глаза и постарайся расслабиться. Я обниму тебя, как тогда в Новосибирске. Я постараюсь досмотреть конец истории один, а потом расскажу тебе ее всю до конца.
