Вирджиния Эндрюс - Сквозь тернии
Я не мог поверить, что бывает такая жуткая аллергия.
— Ах! — кричала мама, в ужасе глядя на Барта и вцепившись в папину руку.
Прошло еще два дня — никакого улучшения. Свой десятый день рождения Барт встретил, бредя на больничной койке; путешествие в Диснейленд отменили, а поездку в Южную Каролину отложили до следующего года.
— Посмотри, — сказал как-то папа с надеждой в усталом лице, — опухоль уменьшается.
Аллергия прошла. Я думал, что теперь Барт начнет поправляться. Но я ошибался. Потому что у Барта оказалась реакция на любой антибиотик, который к нему применяли. Нога его распухла еще сильнее.
— О, что нам делать, что нам делать теперь?! — плакала мама так сильно, что я стал опасаться за ее здоровье.
— Мы делаем все, что можем, — только и мог ответить папа.
— Боже мой, — пробормотал Барт в забытьи, — ты спас меня?
Слезы побежали по моему лицу и капали на рубашку, как дождь.
— Бог не спас тебя, — сказал папа.
Он преклонил колена у постели Барта и молился. Он держал в руке маленькую ручонку Барта. Мама в это время спала на кушетке, поставленной для нее в палате. Она не знала, принимая таблетки, которые дал ей папа, что они не от головной боли, а снотворное. Она была так расстроена, что не заметила разницы.
Папа прикоснулся ко мне:
— Иди домой и поспи, сын. Ты уже сделал много для своего брата.
Я медленно поднялся и пошел к двери. Ноги не слушались меня. Бросив последний взгляд на Барта, я увидел, как он без устали ерзает, а папа в это время устало присел возле мамы на кушетку.
На следующий день маме надо было идти в балетный класс, а потом она побежала в госпиталь.
— Жизнь идет, — сказала она, уходя. — Тебе надо учиться, Джори. Позабудь про проблемы Барта, если можешь, и позанимайся музыкой.
Как только она вышла, меня осенило. Эппл! Барт говорил об Эппле, о своем огромном щенке. Щенок-пони, как он называл его.
Я кинулся к телефону:
— Как там Барт? — спросил я у папы.
— Плохо. Джори, я не знаю, как об этом сообщить твоей маме, но специалисты хотят ампутировать ногу Барта, пока инфекция не проникла дальше в организм. Я не хочу идти на эту меру — но и рисковать жизнью Барта тоже нельзя.
— Не позволяй им ампутировать ему ногу! — почти закричал я. — Передай Барту и удостоверься, что он понял — я позабочусь об Эппле! Пожалуйста, оставь ногу Барту.
Ведь ясно, как день, что после ампутации Барт совсем замкнется в себе и помешается.
— Джори, твой брат лежит без признаков сознания и отказывается разговаривать. Он совсем не старается выздороветь. Мне кажется, он хочет умереть. Мы не можем давать ему антибиотики, и температура у него повышается. Но что-то мы должны сделать, чтобы сбить эту температуру.
Впервые я проголосовал на дороге. Очень милая женщина подвезла меня, и я что было силы побежал к дому соседей. Если Барт узнает, что с Эпплом все в порядке, он выздоровеет. Он просто наказывает сам себя, так же, как когда-то он, разбив что-то, бил кулаками о дерево. Я утирал слезы на бегу, осознав, что мой младший брат для меня гораздо большее, чем я думал раньше. Дурачок, который просто не рад самому себе. Вечно играет в кого-то, представляется, рассказывает взрослые истории, чтобы произвести впечатление. Папа давно предупредил меня: «Делай вид, что веришь в его игры, Джори». Но, может быть, мы все слишком верили, что это игры.
Я удивился, увидев Эппла в сарае, привязанным к столбу, глубоко врытому в землю. Поодаль стояла миска с едой. Достать до нее Эппл никак не мог. Его жалобные глаза, его свалявшаяся шерсть рассказали мне историю его голода. Кто же над ним так издевается? Земля вокруг была разрыта его мощными когтями. Подросший щенок, он пытался устроить подкоп, но тщетно. Теперь он обессиленно лежал и тяжело дышал. Дверь сарая была наглухо закрыта.
— Все в порядке, мальчик, — пытался подбодрить я его, давая ему чистую воду.
Он начал лакать с такой ненасытной жадностью, что мне пришлось отнять ее снова на время. Я мало знал, как лечить собак. Но знал, что собаки, как и люди, после долгой жажды должны пить понемногу. Потом я отвязал его. Пошел к его полке с запасами и выбрал самое, по моему мнению, лакомое из длинного ряда банок. Эппл голодал среди собачьего изобилия. Я смог нащупать все ребра, когда погладил его. А шерсть его была когда-то такой пушистой и красивой!
Когда он поел и напился, я причесал его шерсть и распутал клочья. Потом уселся на грязный пол и положил его громадную голову себе на колени.
— Барт скоро придет, Эппл. И придет на своих ногах, обещаю тебе. Не знаю, кто так зло пошутил над тобой, но я доищусь.
Меня беспокоила как раз мысль о том, что искать нет надобности: тот самый человек, который больше всего любил Эппла, и мог быть его мучителем. Именно у Барта была такая дикая логика. Если Эппл так страдал в его отсутствие, то он будет в десять раз больше рад, когда Барт придет. Неужели Барт так жесток?
На улице стояла прекрасная погода. Приближаясь к особняку, я услышал приглушенные голоса двух людей. Это были та старуха в черном и ее безобразный дворецкий. Оба сидели в прохладном паттио, затененном пальмами в цветных кадушках и папоротниками в каменных урнах.
— Джон, я чувствую, что должна пойти и проверить еще раз щенка Барта. Он так обрадовался мне утром; я не поняла, отчего же он такой голодный. Почему он должен быть привязан на цепь? В такой прекрасный день можно дать собаке порезвиться.
— Мадам, сегодня день вовсе не прекрасный, — проговорил очень злобно выглядевший дворецкий. Он вытянул ноги в шезлонге и посасывал пиво. — Вы одеты в черное, не удивительно, что вам жарко.
— Меня не интересует твое мнение о том, как я одета. Меня интересует, почему Эппла держат на цепи.
— Потому что собака может убежать искать своего молодого хозяина, — саркастически заметил Джон. — Я полагаю, вы об этом не подумали.
— И все же он выглядит слишком грустным и слишком истощенным. Надо его проведать.
— Мадам, лучше бы вы были озабочены судьбой внука, который вот-вот потеряет ногу!
Она уже почти встала с кресла, но при этих словах вновь опустилась на подушки.
— О Боже! Ему хуже? Ты услышал разговор Эммы с Мартой?
Я вздохнул: действительно, Эмма любила посплетничать, хотя ее просили держать язык за зубами. Я не думаю, чтобы она сказала что-то секретное. Мне она никаких секретов не рассказывала. А у мамы вечно не было на них времени.
— Конечно, слышал. Эти двое сплетниц каждый день перемывают хозяевам косточки. Хотя, если верить Эмме, доктор и его жена — просто ангелы.
— Джон, что Марта узнала о Барте? Расскажи мне!
— Кажется, мадам, мальчишка всадил себе в колено ржавый гвоздь, и теперь у него газовая гангрена. Такая гангрена, при которой нужно ампутировать конечность, или больной умрет.
Я внимательно наблюдал за их выражениями лиц: старуха была страшно расстроена, а старик — равнодушен, если не сказать — доволен достигнутым эффектом.
— Ты лжешь! — вскричала она, вскакивая. — Джон, ты обманываешь меня, чтобы помучить. Я уверена, что Барт поправится. Его отец найдет способ спасти мальчика. Я уверена. Он должен… — и она разрыдалась.
Она сняла вуаль, чтобы вытереть слезы, и я увидел ее лицо, на котором лежала печать страдания. Неужели она и в самом деле так любит Барта? Почему? Неужели она и вправду родная бабушка Барта? Не может быть. Ведь нам сказали, что его бабушка находится в клинике для душевнобольных, в Виргинии.
Я сделал шаг вперед, чтобы меня заметили. Леди была удивлена моим появлением, но тут же вспомнила о своем незакрытом лице и поспешно надела вуаль.
— Добрый день, — поздоровался я, обращаясь к женщине и игнорируя старика, к которому чувствовал сильнейшее отвращение. — Я случайно услышал, что говорил вам ваш дворецкий, мадам, но он прав только частично. Мой брат очень болен, но у него нет газовой гангрены. И его ноге ничего не грозит. А наш отец — слишком опытный доктор, чтобы допустить ампутацию.
— Джори, ты уверен, что Барт поправится? — спросила она с большим участием. — Он очень дорог мне… Я не могу сказать тебе, до чего он мне дорог… — Она замолчала и начала крутить кольца на своих тонких пальцах.
— Да, мадам, — сказал я. — Если бы у Барта не оказалась аллергия к большинству лекарств, что ему давали, то инфекция давно была бы побеждена. Во всяком случае, папа должен знать, что делать и в случае аллергии. Мой папа всегда знает, что делать. — Я повернулся к старику и постарался говорить, как можно авторитетнее. — Что касается Эппла, не следует его держать в закрытом наглухо сарае в такую жару. И совсем не следует ставить его воду и пищу вне досягаемости. Я не знаю ваших планов, но почему вы заставляете такую прекрасную собаку страдать? Лучше бы вы позаботились о создании условий для собаки, иначе мне придется доложить о жестоком обращении с животными обществу защиты животных.