Тадеуш Конвицкий - Зверочеловекоморок
Один, полулежа возле кучи хвороста, что-то напевал, другой палкой разбивал головешки.
– И чего ты там, наверху, видишь? – спросил тот, который разбивал головешки.
– Ничего не вижу. Только думаю, что там, на том свете?
– Говорят же, ангелы, и святые, и спасенные души.
– А где тогда ад?
– У тебя других забот нету? Где-то там и ад. Может, на самом верху, а может, чуток пониже.
Тот, что полулежал на земле, долго молчал, а потом сказал задумчиво:
– А сегодня целый вечер звезды падали одна за одной. Может, скоро конец света?
– В эту пору они всегда падают.
– Но ведь когда-нибудь и звезды кончатся.
– Поди лучше погляди, что с печами.
– Неохота. Чудно сегодня в лесу, зверье попряталось, птицы молчат. Точно кто-то немой ходит-бродит, ищет спасения. А ты не боишься конца света?
Второй, с палкой, ничего не ответил, только ударил по костру, и в небо взметнулись и погасли крупные искры.
– Это смолокуры. Я их знаю, – шепнула Эва. – Они тут же донесут.
– Надо обойти смолокурню, – пробормотал Себастьян. – Попробуем справа.
– Смолокуры? Впервые слышу. Что они здесь делают? – спросил я.
– Кажется, гонят из пней скипидар, а может, делают древесный уголь. Терп к ним часто заглядывает, у них тут разные прирученные зверюшки.
– Не будем терять время, – сказал Себастьян, вставая.
И мы побрели дальше по черному неприветливому лесу. Мне все время казалось, что позади трещат под чьими-то ногами ветки. Потом мы углубились в заросли огромных папоротников, они были такие высокие, что плотно закрыли небо.
– Знаете, – сказала Эва и опять взяла меня за руку, – я в этом году нашла цветок папоротника.
– Никто еще не находил цветов папоротника.
– А я нашла Они его у меня отобрали. Его мать.
Эва мне, в общем-то, нравилась, но одновременно немного пугала. Я не видел ее лица, лишь глаза иногда вспыхивали, как тусклые огоньки, когда она искоса на меня посматривала. Мне захотелось вспомнить, как она выглядит, я мучительно пытался представить себе ее улыбку или внезапно появляющийся в глазах страх, но только слышал низкий и почему-то очень волнующий голос.
Лес становился все гуще. Мы с трудом пробирались между могучими стволами – старыми, потрескавшимися, на которых даже мох не хотел расти. Почва здесь была болотистая, под ногами противно хлюпала какая-то мерзкая жижа. Себастьян, замедлив шаг, неуверенно принюхивался, кривя свою огромную морду.
– Далеко еще, Себастьян? – спросил я.
Он пробурчал что-то невразумительное и стал идти еще медленнее.
– Ты знаешь, где мы? Пес-изобретатель остановился, понурил голову.
– Мы заблудились, старик, – тихо проговорил он. – Чернота такая, хоть глаз выколи.
– Что же теперь будет? Ведь они нас схватят, – чуть не крикнула Эва.
– А как прикажете ориентироваться? – потерянно пробормотал Себастьян.
– А твой замечательный нюх? – иронически спросил я.
– Отстань, старик. Это когда-то у меня был нюх. У кого в городе нормальные органы чувств?
Какая-то шишка тяжело шмякнулась на землю у наших ног.
– Знаю! – крикнула Эва и, повернувшись, бросилась назад.
– Чего вы там знаете? – несмело спросил Себастьян, на всякий случай загораживая ей дорогу.
– Камень. Волшебный камень с нашего острова. Мамин подарок.
– Нам бы больше пригодился компас,– сказал Себастьян.
– Это и есть компас. Как я могла его забыть? В наказание мы и заблудились. Боже, меня все время что-то мучило, не давала покоя какая-то мысль. А это оно и было. Немедленно возвращаемся.
К ровному шуму леса примешался новый, едва слышный звук: то ли тихая мелодия флейты, то ли журчание переливаемой из бутылки в бутылку воды.
– Это еще зачем? – вздохнул Себастьян. – Столько потратили времени…
– Я не могу оставить там камень. Это мое самое большое сокровище.
– Никуда вы не пойдете, – еще печальнее вздохнул Себастьян. – Я за вас отвечаю.
– Уговорите его. – Эва начала быстро гладить мою руку.
– Себастьян, – шепотом сказал я, – слышишь бульканье?
– Слышу. Слух у меня, слава богу, еще хоть куда.
– Тут где-то неподалеку река.
– Возможно.
– Если мы пойдем вверх по течению, то дойдем до усадьбы, а оттуда попытаемся еще раз.
– Да, да, – опять чуть не закричала Эва, впиваясь ногтями в мою ладонь. – Это прекрасный выход. Мы спасены.
– Не говори гоп, – простонал Себастьян.
– Возвращаемся, старик.
– Как хотите, – сказал Себастьян и побрел в ту сторону, откуда из-за стены пышного ольшаника доносился монотонный шум.
Обратный путь был, конечно, гораздо труднее и показался нам бесконечно долгим. Мы продирались сквозь мокрую чащу ольшаника, ломая упругие ветки, с которых стекала вода. Эва все время хныкала, хотя это недостаточно сильно сказано. Она то и дело судорожно всхлипывала от отчаяния, что забыла свой волшебный камень и мы наказаны за ее забывчивость.
В конце концов заросли стали совершенно непроходимыми. Тогда мы по скользкому и холодному берегу спустились к реке, показавшейся нам теплой, как стынущий чай. Воды не было видно, только чувствовалось, как она щекочет покрывшиеся гусиной кожей икры, а иногда и бедра.
– Себастьян, а если по звездам? – спросил я в какой-то момент.
– Где ты видишь звезды, старик? – угрюмо буркнул Себастьян.
Я посмотрел на небо в разрывах между черными кронами деревьев. Звезд не было. Может, уже все попадали на землю, или их заслонили ночные тучи, предвещающие перемену погоды.
Эва шла передо мной, одной рукой подобрав подол платья. Себастьян вел нас уверенно, как бывалый солдат, но время от времени бросался вперед и ужасно смешно колотил передними лапами по воде. Вначале я подумал, что бывший лорд-путешественник от сильных переживаний слегка спятил, но потом понял: подталкиваемый инстинктом, он охотился за рыбками, сновавшими у него между ног. Да уж, ничего не поделаешь. У Себастьяна душа разумного существа, но он не в силах противостоять требованиям своей собачьей натуры. Такой внутренний разлад, по-видимому, очень унизителен. И трудно этому удивляться.
Я, конечно, мог бы и не поверить, что в предыдущем воплощении Себастьян был английским лордом. Многие из вас – самые умненькие и трезвомыслящие, – возможно, не верят ни единому его слову. Но у меня совсем другой характер. Если кому-то хочется, чтобы я его считал таким, каким он желает быть, – пожалуйста. Именно в этом и заключается культура общения. Стремление быть умнее всех – штука небезопасная. Ею можно подавиться, как рыбьей костью.
Наконец берега стали заметно круче. Река теперь бежала в овраге, один склон которого был просто отвесным. Себастьян, внимательно оглядевшись, начал взбираться вверх по глинистому обрыву, отчаянно дрыгая задними лапами. Я знал, что он стесняется Эвы, боится показаться смешным, но деваться было некуда.
Над собой мы увидели луг, вернее, его смутные очертания. Где-то неподалеку фыркали лошади, одна из них, стреноженная, неуклюже скакала, глухо стуча копытами по торфяным бугоркам. Пастухи сонно тянули какую-то песню. В темноте вспыхивали огоньки цигарок.
Мы поднялись еще выше, обогнули несколько деревьев.
– Себастьян, за нами кто-то идет, – сказал я. – С самого начала.
– Тебе кажется, – пыхтя ответил Себастьян. Язык высунуть он не решался, как ни трудно ему было дышать.
– Я слышал, кто-то шлепал по воде.
– Это река бурлит на камнях.
Началась знакомая ограда. Мы перелезли через нее.
– О боже,– шепнула Эва.– Мне опять страшно.
– Может, плюнем на этот камень, – тихо сказал я.
– Нет! Ни за что! – Она крикнула так громко, что пришлось зажать ей рот. – Я вас очень прошу.
И с каким-то отчаянием поцеловала мой мизинец. Мне стало неловко. – Сзади войдем, Себастьян? – спросил я.
– Угу, – буркнул он и направился к черной громаде дома, в котором не светилось ни одного окна.
Я смахнул прицепившиеся к одежде клубки паутины, стряхнул ползавших по спине гусениц и жучков.
– Ох, только бы Терп не проснулся. Дайте руку. Я ужасно боюсь, наверно, сейчас умру со страху.
Она судорожно схватила меня за руку. И тут я увидел на кустах одичавшей сирени какой-то колеблющийся отблеск и невольно замедлил шаг. Себастьян уже плюхнулся в траву.
– Внимание! Прячьтесь, – скомандовал он. Притаившись в чахлом бурьяне, мы смотрели, как из-за угла дома выплывает фонарь – закопченная лампа, какими раньше пользовались в конюшнях. Под лампой маячили белые ноги, такие белые, что у меня вдруг мелькнула мысль, не покойник ли это, и по спине побежали мурашки.
Позади нас кто-то тяжело шлепнулся на землю, ломая хворост. Потом послышалось шуршание: казалось, невидимка прутиком царапает кору. Кто же это за нами шпионит? – едва успел подумать я, как фонарь приблизился к зарослям сорняков. В тишине раздался сладкий, певучий голос старичка Константия:
– Какой бес вас по ночам носит, а?
