Ирина Полянская - Горизонт событий (Журнальный вариант)
В один из майских дней Тамара принесла Шуре письмо от дочери. Распечатав конверт, Шура прочла: "Дорогие родители! Я к вам ни за что не приеду. Буду жить с бабушкой всегда. К свиньям вашу школу. Так и знайте. Ваша дочь Надя".
Письмо было написано крупным почерком ребенка, только-только научившегося писать, без единой помарки, и оно повергло Шуру в смятение. Она и без того испытывала чувство вины перед дочерью, которую когда-то очень любила, но появление Германа отодвинуло старшего ребенка на второй план: мальчик родился недоношенным, слабым, до года не держал головку, задыхался от приступов удушья, требуя постоянного ухода, но был спокойным, добрым и послушным. В четыре года Шура уже без опаски оставляла его дома одного. Он самостоятельно ходил к соседу Юрке Дикому, в живом уголке кормил кроликов морковкой. Надя, в отличие от Германа, была трудным ребенком, чуть что - заходилась отчаянным криком, пугала взрослых приступами немотивированной ярости, сдергивая со стола скатерть вместе с тарелками, а однажды, ревнуя маленького Германа к родителям, попыталась облить его кипятком. Этот случай и сыграл решающую роль в отправке маленькой Нади на Волгу к бабушке Пане... Сын никогда не огорчал Шуру: охотно подметал полы, помогал полоть и поливать грядки. Их семейные уютные вечера проходили за чтением любимой книги "Два капитана", прослушиванием пластинок с литературно-музыкальными инсценировками. Весной они вместе лепили из теста "журавлики"... Шура успокаивала себя тем, что слова семилетней дочери не следует принимать всерьез.
За месяц до начала школьных занятий Анатолий поехал за Надей. Шура каждый день выходила встречать их на остановку к автобусу.
Надя и Анатолий приехали из города на такси. Шура увидела в окно, как из остановившейся у калитки машины вышла стройная крепкая загорелая девочка с тугими косичками и, аккуратно оправив на себе платье, вошла во двор...
Шура выскочила на крыльцо. Надя встретила мать летучей мимолетной улыбкой. Улыбнулась - и тут же напустила на себя серьезный вид. Глаза ее смотрели приветливо. "Здравствуй, мамочка". Приблизившись к растерявшейся Шуре, она приподнялась на цыпочки, подставила лоб и, дождавшись поцелуя, сама церемонно клюнула маму в щеку. "Как же ты выросла!" - воскликнула Шура. На крыльцо вышел Герман. Надя и ему улыбнулась своей мимолетной улыбкой.
Дочь медленно прошлась по дому; задержалась перед обеденным столом, тронула рукой клеенку, провела пальцем по дверному косяку с карандашными метками растущего Германа, окинула беглым взглядом абажуры, сшитые из почтовых открыток, деревянный средневековый замок с подъемными мостами и башенками, изготовленный для Германа Юркой Диким. В детской комнате узнала выглядывающий из-под кровати горшок, доставшийся Герману по наследству, и слегка, как старому знакомому, поддала ему ногой. Увидев из окна огородного Странника Тихона, углубилась в его созерцание. "Давайте садиться за стол", - веселым голосом предложила Шура. Надя не оборачиваясь сказала: "Спасибо, я еще не голодная".
Вечером Шура читала детям про маленького Оливера Твиста, и дети, сидя рядышком на тахте, завороженно смотрели на нее одинаковыми серыми глазами. Прочитав, как Оливер распрощался с бедным Диком, Шура искоса глянула на дочь: та шмыгнула носом. И Шура удовлетворенно дочитала про одинокие страдания Дика.
Прошел день, второй, третий. Надя собирала в саду начинающие падать яблоки, помогала мыть посуду, ходила за хлебом. За считанные дни перезнакомилась с доброй половиной жителей поселка и всем понравилась. Шура недоверчивым оком все поглядывала на дочь: в каком потайном кармане эта приветливая малышка прячет "к свиньям"?.. И тревожно посматривала в окно, пока Надя с Германом во дворе играли в "ножички". Но мало-помалу безмятежность дочери передалась и ей.
Первого сентября она наряжала Надю в школу.
Купили красивую форму, белый фартук с оборками. Надя распустила волосы по плечам, вплела бант в тонкую косицу на макушке. Анатолий поставил дочь на табурет и сфотографировал ее с новеньким портфелем. Налюбовавшись дочкой, Шура отвела ее в школу. А в десять часов, когда учителя вывели свои классы на торжественную линейку, она с ужасом обнаружила, что Нади среди первоклашек нет. Не было и Германа, который теперь повсюду ходил за Надей хвостиком...
Пробравшись окраинными улочками от школы к дому, Надя вошла в сарай, вытряхнула там из портфеля букварь, пенал и тетради, сунула в него заранее припрятанные в поленнице две теплые кофты, свою и Германа, сняла белый фартук, белый бант с головы, бросила все это в садовую тележку и, взяв брата за руку, вывела его за калитку.
Они вошли в остановившийся автобус. Герман с любопытством поглядывал на сестру, но ни о чем, пока они ехали в райпоселок, не спрашивал. Выйдя из автобуса, Надя объяснила брату, что они едут в Москву. "А как же..." - начал было Герман, но Надя суровым тоном прервала его: "Ты что, дрейфишь?" Герман ответил: "Нет". - "Молодчина", - похвалила его Надя. "Никакой я не молодчина, - упрямо проговорил Герман, - а мама ждет тебя на линейке". - "Ну да, покладисто согласилась Надя, - хотя чего я не видела на этой паршивой линейке? А тут - Москва!.. Мама сама в детстве тоже ужасно самостоятельной была, мне папка рассказывал... И вообще - могу я говорить с тобой как со взрослым человеком?" - "Ну?" - не очень уверенно отозвался Герман. "Так вот. Мы убежим, как Оливер. К свиньям эту школу", - сказала Надя, подняв руку. Через минуту возле них притормозил проезжавший мимо "Москвич". "Что вам, дети?" - спросила сидевшая за рулем женщина в тренировочном костюме. Надя жалобным голосом объяснила ей, что они ехали с родителями в поезде, на остановке незаметно вышли с братом, чтоб купить себе мороженое, и тут поезд тронулся. "А куда вам надо?" - "В Москву, на "Речной вокзал"", - ответила Надя. "Мы высадим вас в центре у метро. Доберетесь до дома сами?" - "Доберемся..." - "Надо же, какие самостоятельные", - одобрил мужчина. "Нас специально так воспитали", степенно объяснила Надя.
В метро Надя с минуту соображает, как им прошмыгнуть мимо дежурной бабули. "Мама, мама, подожди!" - вдруг завопила она. Герман вскинулся, ища глазами маму, но Надя уже тащила его мимо стеклянной будки: "Там наша мама, мы отстали, пустите нас!" Втолкнула Германа на эскалатор и сказала: "Смотри под ноги". Внизу объяснила, что им нужно доехать до станции "Речной вокзал". "Зачем нам туда?" - "Мы поплывем к моей бабушке, - объяснила Надя. - То есть и к твоей тоже. Она тебя тоже ждет. Ты был совсем маленьким, когда тебя привозили к нам в гости. Она старенькая и добрая, она ждет нас, я обещала ей, что мы с тобой навестим ее. Навестим бабулю - и сразу домой!" - "Как же мы без с-спросу?" - "А Оливер кого спрашивал, когда убегал в Лондон?.. Так это же Лондон, он далеко, а нам всего ничего плыть на пароходе". - "На каком пароходе?" - "У меня все пароходы знакомые. И баржи тоже. И самоходки. Я всех знаю на Волге. Волга лучше всего на свете. Лузга по сравнению с нею мутный ручей". - "Не мутный", - вдруг насупился Герман. "Мутный, мутный, - отрезала Надя, - увидишь Волгу - поймешь".
Большой белый двухпалубник "Спартак" стоял у причала, и на него по мостику входили люди. "Вы с кем?" - спросил у Нади матрос. "Мы к нашему дедушке, доктору Лазарю Леонидовичу", - ответила Надя. Они поднялись по крутой лесенке на верхнюю палубу. Глаза у Нади радостно блестели. Завидев спасательную шлюпку, Надя подошла к ней, посмотрела по сторонам, приподняла край брезента и спрятала под ним портфель. "Здесь будем ночевать", - объяснила она.
Они продвигались по старинному пароходу, любуясь благородной отделкой стен, дубовой обшивкой, паркетом, золочеными ручками распахнутых кают, утопая по щиколотку в мягких коврах, которыми был убран коридор. На спасательных кругах было написано "СПАРТАК". "Этот пароход раньше назывался "Великая княжна Татиана Николаевна"", - объясняла Надя. "Какая княжна?" - спросил Герман. "А-а, - беззаботно откликнулась сестра, - которую Стенька Разин кинул в набежавшую волну!" Опять ложь. "Та была персиянкой, - немного подумав, угрюмо ответил Герман. - У нас дома есть эта пластинка". Надя сдавила пальцы Германа. "Княжну взорвали вместе с царем. Степан Халтурин таскал во дворец динамит и складывал его под подушку. В тот день слуги накрывали на стол. Великая княжна и принцесса Татиана Николаевна ставила на стол серебряную вазу с гиацинтами, когда прогремел взрыв..." Герман заглянул Наде в лицо. "Она недолго мучилась", - сочла нужным добавить Надя. Ложь, все ложь! Герман вырвал свою руку.
Спустившись на нижнюю палубу, они заглянули в машинное отделение. Сквозь металлическую сетку ограждения хорошо было видно, как ходят валы, сочленения тяг, бегают штоки, колеблются шатуны, вертятся колена валов, а под ними мечутся невидимые поршни в цилиндрах, нагоняя пар... Судно готово к отплытию, уже и склянки пробили семь часов, и канаты отмотали от кнехтов. Широкие плицы пароходного колеса одна за другой забили по воде. Стальные лопасти, длинные рычаги... "Это рычаги Моргана, - авторитетно заметила Надя. - Они входят в воду как нож!" Никем не замеченные, они проскользнули в темный коридор. Железная дверца вела в черную квадратную комнату, где вырисовывался квадрат люка. Под ним рычаги Моргана перемалывают воду, режут острыми ножами тело персидской княжны. Надя опять потянула Германа наверх, на капитанскую палубу. И сразу стало много света, много голубой прекрасной воды, речного простора и солнечного ветра. Герман ухватился за круглую рукоять лебедки, так похожую на штурвал... Поверх пальцев Германа легла прохладная тень руки Татианы Николаевны. Другую руку его направлял Саня Григорьев. Ветер овевал волосы. Рычаги Моргана вошли в воду как нож. Горло обложили пузырьки счастливого ледяного воздуха. Впереди - речная синь, закатное солнце стелется по воде. Надя и Герман как тени проскальзывают мимо рычагов Моргана, взявшись за руки, - и вдруг оказываются в светлой каюте с полуспущенными планками жалюзи...
