Анатолий Бакуменко - Придурок
А Женька был в залысинах и в бороде — этакая аккуратная, этакая кокетливая мужская небрежность. Он и до аспирантуры много времени проводил за книгами, и Проворов откровенно удивлялся, как это нашел Женя время, чтобы увлечь Свету. Как нашел он время, чтобы увлечься ей… Когда мы вошли, он только голову на миг поднял от стола:
— Я щас, — сказал и протянул нам толстый том: — Тут интересно. — И ногтем по тексту подчеркнул. Голос у него — баритон, но он будто не из голосовых его связок берётся, а словно в верхней части груди его образуется, резонируя там и образуя бархатные и низкие обертоны.
Света была в некоем подобии халатика, этакой пелеринке розовой и воздушной. И такой короткой, что аж выше коленок… Она чмокнула своего «Илюшу» и сразу подхватила поднос с чайником и чашками:
— Я на кухню.
В книге, на подчёркнутом ногтем месте, рассказывалось про какого-то Папу Римского, имени которого я уже не помню, да и век, в котором произошла эта история, тоже вылетел из моей головы — так давно был чудный тот вечер в Дегтярном переулке. Но помню, помню эту историю про Папу Римского. Он умер, и его готовились хоронить со всеми почестями, и раздели его, чтобы омыть тело его и чтобы одеть в чистые и торжественные папские одежды. Они раздели умершего Папу своего, они раздели его и вдруг увидели, что он женщина. И это был уже папский конфуз. Это конфуз был уже вселенский. И с тех пор, говорилось в той толстенной книге, и с тех пор, говорилось в ней, когда умирает Папа и весь католический мир скорбит о смерти католического наместника Бога на земле, то кардиналы, избрав нового на место прежнего, собираются в некоей зале, имеющей свод в виде низкого купола, у которого в средней его части есть дыра. А с наружной стороны свода есть ступеньки и есть кресло в виде трона. И у этого трона вместо сиденья тоже дыра. Как раз на том самом месте.
И претендент на должность католического наместника Господа Бога на Земле садится голым задом в это кресло, а торжественные и облачённые в красные одежды кардиналы устремляют свои взоры вверх, чтобы убедиться в натуральности мужского члена претендента. И только после этого имя нового Папы провозглашается на весь католический мир, который сразу же возрадуется.
Вот какая история была рассказана той учёной книгой. У Жени эти учёные книги везде: и на полках, и стопками на полу. И из-за этого маленькая их комнатка стала ещё меньше, но на стопках книг можно сидеть.
Тема будущей диссертации Жениной — Елизавета Петровна. Но книги здесь не только по восемнадцатому веку — здесь всё, здесь даже Булгаков есть, и античность есть — всё… А так в комнатке только маленький низкий столик, стул да диван. С диваном этим история была. Когда ребята только въехали в комнату, диван этот кишел клопами. Женя сбегал в хозмаг, купил всякой дряни против клопов, но ничего их не могло извести. Такие стойкие экземпляры попались.
— Представляешь, — гудит Женя своим грудным баритоном. — Купил аэрозоль — ноль эффекта. Тогда я за ними с баллончиком гонятся стал. За каждым. По отдельности. Через сутки они розовыми стали. Представляешь? Розовые клопы. И розовые клопики. А потом — хлоп — и нет их. Исчезли. Ушли. Даже следов не осталось. Ни единого трупика.
— Ты что, жалеешь?
— Я растерян. Не пойму, как они смогли уйти. Что они, посовещались и строем вышли из комнаты? Представь такую картинку. Змейка клопов движется к двери, течет за дверь и… куда?
— К хозяйке.
В коридоре звонок, а потом шум и голос Светы, и ещё голоса. Это пришел Гаврилин со Слухановым. Женя отодвигается от своих записей и книг, и Света сразу же оказывается у него на коленях. Это как закон, как точка в конце предложения: как только Женя кончает свои аспирантские дела, она — или на руках у него, или на коленях. Наверное, когда они остаются вдвоём, он только и делает, что носит её на руках. Очень это привычно и ловко у неё получается: взлететь к нему на руки.
— Ну, Светик… Ребята, я сейчас, только допишу, — говорит он, и Света слетает с его колен, и мы идём покурить. И тут Юра рассказывает вот эту историю.
— Я от Андреевой, — говорит он.
Андреева — это наш декан. Андреева Светлана Михайловна. Это красивая и очень ухоженная женщина. Так хорошо, как она, никто у нас на факультете не одевается. Очень она модная и аккуратная. На высоких каблуках. На таких высоких, что фигуру сразу подтягивают и подчёркивают стройность её. И какие красивые ноги, и талия, и бёдра… И очень приличный костюм, и светлая блузка — элегантная и прелестная Светлана Михайловна Андреева. Так хорошо у нас только аспирант Козырев выглядит. Всегда в белой рубашке и в галстуке, и костюм у него очень приличный, из ткани… Аксёнов бы сказал — твид. Я не знаю, что это за твид, но у Аксёнова это звучит как самое-самое. Я думаю, что Козырев носил пиджак из твида. И белый край манжет рубашки светился из его рукавов. Он был уже на выпуске, и темой его диссертации была зигзица. Птица такая раньше, в старославянские ещё времена, была. Помните в «Слове о полку Игореве»: «Полечу зигзицею»… Ну, в общем, птицей-зигзицей полетит Ярославна над Дунаем. Не помню уже, как там действительно текст в Слове сложен.
Так вот, в своей диссертации Козырев размышляет: зигзица — это чайка или что? Сперва там, конечно, о роли партии, благодаря решениям исторических съездов которой можем мы изучать российскую нашу историю и благодаря решениям которой можем изучать древнюю нашу культуру, потом шли размышления Козырева о птице, а потом опять о роли партии, которая… Короче говоря: «Прошла весна, настало лето. Спасибо партии за это», — как опасно шутили в те времена злые языки. И вот странное дело: и повод-то не раз сменил свою фамилию, и могущественные бывшие его члены множество раз меняли свою ориентацию, а злые языки с опасными их шуточками никак не изведутся на земле русской.
Да, очень серьёзная диссертация. Как у всех. Так и по математике, и по физике, думаю, диссертации писались.
У Светланы Михайловны были «вечера» званные, этакий салон, в который приглашались избранные. В эти избранные почему-то и Юра попал. А уж Козырев на вечерах этих всегда и непременно был.
— Светлана Михайловна мне говорит: «Юра, у нас сегодня будет Экк. Ты обязательно приходи. Он придёт не один, он придёт с женой. Она у него кореянка. Она помогает ему в работе». А я думаю, что за Экк такой? Но молчу. Потом подходит ко мне Козырев. Говорит, у Светланы Михайловны сегодня будет Экк. Ты обязательно приходи. Она просила тебе передать, Экк придёт не один, он придёт с женой. Она у него кореянка. Она помогает ему в работе. Я спрашиваю: «А Экк — он кто?» «Экк? — удивляется Козырев. — Ты не знаешь, кто такой Экк?! — восклицает он укоризненно. — Экк поставил «Путевку в жизнь», Мустафу!.. Помнишь?» Я, конечно, помню… вспомнил. Ну, я пришёл к Андреевым. Встречает её муж, этот знаменитый Юрий Андреев. Говорит: «Юра, у нас сегодня в гостях будет Экк. Он придёт не один. Он придёт с женой. Она кореянка. Она помогает ему в работе». Представляете? «Угу», — говорю я. В столовой уже наши сидят. У всех лица!.. глаза скошены, друг на друга боятся взглянуть. Входит Светлана Михайловна, а за ней старичок и женщина смуглая возраста неопределённого. Одним словом, кореянка.
— Я Экк, — говорит старичок. — Я пришёл к вам не один, — говорит он. — Я пришёл со своей женой. Она кореянка. Она помогает мне в работе.
— Вы представляете? — говорит Юра. — Сдержаться от хохота было трудно, но все выдержали.
— А Экк? — спрашивает Пётр. — Что Экк? — Что он говорил?
— Да я же слушать уже не мог. У меня приступ начался, я с хохотом пытался сладить. Голова до сих пор кружится…
— Жаль. — Что жаль?
— Мустафу жалко. Он наш, он мариец. «Мустафа дорогу строил, а Жиган по ней ходил. Мустафу Жиган зарезал. Колька-Свист похоронил».
— Это откуда?
— Не знаю. Может, из фильма, а, может, в городе у нас, в Йошкар-Оле, сложили так. Не помню.
— А Мустафа — разве это марийское имя? Вы же не мусульмане.
— Мустафу Йыван Кырля играл. Его потом после 37-го расстреляли.
— За что? «Враг народа»?
— Враг. «За что» — интересный вопрос, но ответа на него в пределах человеческого разума найти трудно. Может, и невозможно. Потому что сразу появляются и другие, на которые тоже невозможно ответить: почему? зачем? для чего? Какова цель этих убийств, смысл человеческий, общественный… Корысть, если она была, в чём она? Все вопросы риторические, потому что нет на них человеческого ответа. На такие вопросы — либо молчание, либо мычание.
Мы возвращаемся в комнату, а там уже Света на руках у Жени. И он её кружит, и пола розовой её пелеринки отлетает, и Пётр, который и не Пётр уже, а самый что ни на есть настоящий Илюша уже, — Илюша конфузится и отводит глаза, но никак не может глаз своих оторвать от нежного, от розового её бедра, а она задорит его и рукой ещё дальше отводит край пелеринки и смеётся. И Женя смеётся. И всем смешно оттого, что он отводит глаза, да так и не может с собой справиться. А Света пальчиком грозит, а Света шалит:
