Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?
- Тебе плохо, рыжая? Что-нибудь дать?
- Ничего не нужно, Ашот, - прошептала она. - Тут уже ничем не поможешь...
Маргарита сказала правду. Карен смотрел непроницаемо и равнодушно. Он был сделан из камня, в сравнении с которым проигрывал даже несгибаемый журналист.
Ашот встал и начал отмеривать шагами кабинет.
- Давай все же определимся. Я не разделяю твоего настроения и не думаю, что для тебя полезно и разумно продолжать вести подобный образ жизни, который ты нам с мамой сейчас предлагаешь одобрить.
Карен удивленно поднял брови, вновь непроизвольно и незаметно для себя повторив манеру Олеси.
- Всегда вести себя разумно невозможно. А иногда просто необходимо стать очень неразумным и совершенно неуправляемым. На время, конечно. О вашем согласии я уже говорил, зачем повторяться? Оно мне не требуется.
Когда-то Маргарита гордилась, что у нее такой умный, талантливый, целеустремленный сын. Теперь ее колотила нервная дрожь от его холодного, трезвого ума, от его ледяного тона. Ашот молчал. Дипломат от природы, он привык не отступать, даже натыкаясь на глухую стену, и обычно всегда настойчиво и вежливо ломал сопротивление, не применяя грубой силы. Но здесь действие было равно противодействию, словно журналист боролся сам с собой, пытался победить свою волю... Он продолжал молча ходить по комнате из конца в конец. Маргарита следила за ним с последней робкой надеждой: ведь должен же муж придумать что-нибудь! Ашот покусывал губы, изредка посматривая на замкнувшегося, мрачного Карена. Еще совсем недавно мальчик был так безмятежен... Как легко погасить человеческую радость! И имел ли Ашот право грубо и неосторожно вмешиваться в жизнь сына? Но разве можно с ходу, запросто разрешить ему делать все, что заблагорассудится?
Размышления прервал Джангиров-средний. Он молча встал и пошел к двери, прямой, независимый, отгородившийся от мира и, прежде всего, от родителей, своей первой любовью.
- Ты куда? - спросил, закипая, Ашот. - Мне кажется, мы не договорили...
Он чувствовал себя совершенно беспомощным.
- Мы вполне договорили, не договорившись ни о чем, - прохладно отозвался Карен. - И я теперь полностью свободен и никаких замечаний на мой счет, когда бы я ни вернулся домой, прошу не делать. А вообще, я могу не возвращаться. Если вам удобнее, чтобы я переехал, я отчалю немедленно.
И сын вышел. Маргарита сидела неподвижно, глядя в одну точку.
- Ашот... надо ведь что-то делать... Какая-то женщина, намного старше его... Эти постоянные ночевки у нее... Не оставлять же все как есть...
Джангиров в бессильном отчаянии стукнул кулаком в стенку.
- Только этого еще не хватало, - простонала Марго. - Что с тобой?
- Ты можешь помолчать, рыжая?! - вспылил муж. - Хотя бы пять минут! Сначала один, теперь - другая! И все на мою голову, которую я совершенно с вами потерял! Все чего-то от меня хотят, чего-то ждут! Какого-то чуда, очевидно, волшебства!
Он кричал, утратив всякий контроль над собой. Маргарита смотрела растерянно и недоуменно. Она действительно ждала от мужа решений и конкретных действий, но, не дождавшись ни того, ни другого, начала придумывать свои.
- Тебе нужно съездить в школу, Ашот... Поговорить с директором...
- Нет, рыжая, только не это, - категорически отказался муж. - Такая афиша ни к чему.
- А его учительница? - закричала Рита. - Пусть директор знает о ее поведении! В конце концов, это имеет вполне определенное название, и мы можем подать в суд!
Конечно, громкий судебный процесс оказался бы очень кстати в блестящей биографии Ашота Джангирова! Маргарита уже совсем ничего не соображала.
- Я прошу тебя, - снова повысил голос Ашот, - я очень прошу тебя не выдумывать ложных и бессмысленных ходов. А главное, оставь, пожалуйста, сейчас в покое Карена, не трогай его, даже если тебе очень хочется. Я все улажу.
Но Рита чувствовала, что это маловероятно: Ашот сам в полной растерянности, в замешательстве мечется в поисках единственно верного и столь необходимого им сейчас выхода. Он цеплялся за любую соломинку, и такой соломинкой оказался совершенно неподходящий совет Маргариты съездить к директору школы.
Валерий снял телефонную трубку. Услышал голос старшего Джангирова и досадливо поморщился. Кажется, начинается...
- Это Джангиров, добрый день. Я хотел бы увидеться с вами, если возможно.
- Да, конечно, Ашот Самвелович, - ответил Валерий. - Вам удобно будет в пять вечера?
Ашот уважал директора школы и слышал о нем только хорошее. Сейчас Джангиров опрометчиво рассчитывал, что разговор с ним может разрядить ситуацию, хотя с трудом себе представлял, как все получится. Соблюсти определенный предел искренности и откровения здесь очень трудно, и надо постараться найти предельно точную интонацию, тема достаточно скользкая: собственный любимый сын... До чего низко пал блестящий Ашот Джангиров, просто не хочется жить! Поймав себя на этой кощунственной для него мысли, родившейся на грани душевного надлома, Ашот понял, что дальше идти некуда. Он дошел до предела, еще немного - и последует настоящий срыв, за которым только болезни, тяжелые перемены, постоянная боль, способная изглодать душу и превратить человека в ничто за несколько месяцев. Быстренько он докатился!
Соберись с силами, Ашот! Иначе будет плохо! Маргарита не выдержит одна, она без тебя погибнет, и есть еще маленький Левон, и Карен, наконец, его любимый, дорогой, родной Карен, который все равно вернется к отцу...
Малахов, подтянутый и безупречно одетый, поднялся навстречу Джангирову. Они с нескрываемой симпатией осмотрели друг друга.
- Я слушаю вас, - Валерий усадил визитера и сел за стол напротив. - Что-то случилось? Карен прекрасно учится и по этому поводу у вас не должно быть ни малейших тревог.
- По этому - нет, - вздохнул Ашот. - Мне очень трудно говорить с вами, Валерий Семенович, и повод моего визита совершенно другой. Значительно неприятнее, чем мне бы хотелось. Но Карен - очень честный мальчик, даже, я бы сказал, чересчур... - Джангиров невесело усмехнулся. - Он сам нам с женой все рассказал...
- О чем? - бесстрастно осведомился Валерий.
Ему стоило немалых усилий выдерживать все подрастающее напряжение. Ашот не мог даже на секунду себе представить, что Малахов в деталях знает весь предстоящий рассказ Джангирова-старшего. В отличие от журналиста директор был в лучшем положении.
С трудом составляя фразы, Джангиров добрался наконец до самой сути, которую директор давно прекрасно знал. Он искоса глянул на Ашота: тот сидел неловко, на краешке стула, постукивая пальцами по колену и глядя в стену. Валерий искренне посочувствовал ему.
- Я понимаю и разделяю ваши чувства, Ашот Самвелович. У меня тоже растет сын. Но мне кажется, что и для вас, и для меня самое лучшее - не вмешиваться. Ну, посудите сами: что мы можем сделать? Допустим, я уволю Водяную - разве это нам чем-нибудь поможет? Только вызовет страшное озлобление мальчика, который может без всяких рассуждений, просто в отместку вам, бросить и учебу, и вас, и уйти куда угодно, лишь для того, чтобы уйти. Это наихудший выход.
Ашот прикусил губу. Зачем он сюда приехал? Что он ищет, чего добивается: мести, правды, справедливости? И кто теперь в состоянии вернуть ему душу сына? Вот что ему единственно нужно: душа любимого ребенка, немедленно, сейчас, безвозвратно... Напрасно он послушался Маргариту, в ее рыжей голове иногда рождаются самые невообразимые проекты.
Валерий тихо вздохнул. Знал бы Джангиров-старший, чего стоит директору его выдержка!
- Я очень хочу помочь вам, Ашот Самвелович, но пока не знаю как. Остановить горный поток невозможно, он рвет даже плотину.
Журналист молчал, по-прежнему глядя в стену. Зачем он приехал в школу? Всегда несгибаемый, бесстрастный, железобетонный Джангиров...
- Я постараюсь все обдумать, - попытался смягчить положение директор. - Возможно, решение придет само собой. Одно я могу вам обещать абсолютно твердо: в школе никто ни о чем знать не будет, и Карен сможет спокойно ее окончить. Если, конечно, вы не захотите его перевести, чего я вам настоятельно не советую делать.
- Я очень благодарен вам, Валерий Семенович, - сказал Ашот, вставая. - Простите за нелегкий и довольно бессмысленный разговор. Но жена так просила об этом, она страшно переживает...
- Всегда рад вас видеть, - ответил, тоже поднимаясь, Малахов. - Поверьте, мне искренне жаль...
Он не закончил фразу, внимательно взглянув Джангирову в глаза. Мужчины улыбнулись друг другу.
- Передайте Маргарите Петровне, что в школе все очень довольны Кареном. Убедите ее, что все будет прекрасно. Я искренне в это верю и хочу, чтобы вы тоже разделили мою уверенность.
- Спасибо, - тихо сказал Ашот.
Никогда еще он не чувствовал подобного бессилия и беспомощности.
Дверь за Джангировым едва слышно захлопнулась. Малахов откинулся на спинку стула и устало закрыл глаза. Боль слева снова напомнила о себе. Нет, долго так не продержаться. Олеся, потаскуха, дрянь! Сколько места заняла она в его жизни, эта маленькая учительница! Учила его когда-то, теперь вот обучает ребенка...
