Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

Джейсон не отрываясь смотрел на утопленника. Он закончил вопрос, который не закончил Манро:

— Сколько он пролежал в воде?

— Трудно сказать. Думаю, больше недели. Может быть, две. Потому его так и раздуло.

Джейсон схватил бутылку и сделал большой глоток.

— Вода постепенно проникает в ткань и пропитывает ее, — объяснил Хьюго. — Да, вид у него малопривлекательный.

— Особенно лицо.

— Угу. Черт подери! Утопленник…

— Это простая смерть?

— Ты имеешь в виду легкая?

Джейсон снова глотнул из бутылки и вопросительно посмотрел на Хьюго.

— Как тебе сказать. Сперва вода попадает в дыхательное горло, тонущий пытается задержать дыхание, но это ему не удается. Он делает глубокий вдох и задерживает дыхание на полторы-две минуты. Потом опять делает несколько глубоких вдохов, в результате чего вода попадает в легкие, человек теряет сознание, и после нескольких судорожных вдохов наступает смерть. Это занимает минуты четыре или пять. А может, и меньше, из-за шока. Человек бывает в сознании, или в полусознании, только первые две минуты.

— И потом они всплывают?

— Иногда. Характерное положение утопленника в воде — это лицом и животом вниз, задница и затылок торчат из воды, руки и ноги висят.

— Я понимаю.

— А легкая ли это смерть… Почему ты спросил?

— Да так, я как-то слышал историю про одну утопленницу. — Джейсон замолчал и схватил бутылку. Он долго не отнимал бутылку от губ. Потом продолжал, невнятно, уже захмелев от выпитого: — Это страшная история. По-настоящему страшная. Одна девушка, совсем молоденькая, почти ребенок, утопилась в порожистой реке. Совершенно неожиданно. Никто не знал, что она решила утопиться, ни родители, ни священник. Они и не подозревали, что у нее на уме. Однажды, в конце ноября, она вошла в реку и скрылась, подхваченная течением. Я так и вижу, как она плывет, то под водой, то выныривая на поверхность. Глаза у нее открыты, потому что ей хочется видеть, как все будет, так мне кажется.

Хьюго внимательно наблюдал за Джейсоном, сделавшим еще один глоток.

— Вот такая история, — продолжал Джейсон. — Хочется верить, что это была легкая смерть. Страшная история. Наверное, волосы у нее были распущены — у нее были каштановые волосы — и свободно плыли по воде, а платье на ней было серое. Ее всюду искали, потому что она не вернулась домой, потом начали шарить в реке баграми. Нашли дня через два ниже по течению, она застряла в завале из веток. Ее отнесли домой, шел дождь. Думаешь… думаешь, она тоже так выглядела? — Джейсон кивнул на вздувшийся труп, лежавший на столе.

— Нет, вряд ли. Ведь она пробыла в воде всего два дня.

— Да, верно, — тихо согласился Джейсон.

— А почему?.. Я хотел спросить, почему она утопилась?

— Сперва думали, что она сорвалась и упала в воду, когда шла по берегу. Но она не сорвалась.

— Нет?

— Нет. Не знаю, как это обнаружили. Наверное, когда ее обмывали и обряжали, чтобы положить в гроб… Когда она вот так же лежала на столе и они вытирали ее, это и обнаружилось. Она была худенькая, настоящий птенец, и это было хорошо заметно… Четыре месяца беременности…

В Джейсоне появилось что-то трезвое и ясное, хотя он начал немного гнусавить.

— А потом?

— А потом… потом ее сунули в гроб и закопали в землю.

— А отец?

— Ее отец был лавочником, — усмехнулся Джейсон.

— Я имел в виду отца ребенка.

— Отец ребенка… Отец ребенка… На кого только они не думали. Говорили, будто это был какой-то пастух. Или бродячий торговец. Или цыган. Или какой-нибудь ирландец. Они подозревали кого угодно, только не истинного виновника. А им оказался школьник из той же деревни, все очень просто. Могли бы сразу догадаться. А может, они и догадались. Как бы там ни было, он, приехав домой на каникулы и узнав о случившемся, сам во всем признался. Объявил во всеуслышание. Всем, кто захотел его выслушать. В результате его выгнали из дому. Несмотря на то что это случилось на Рождество. В том селении царили строгие христианские нравы.

— Мало кто по доброй воле признался бы в таком поступке.

— Да, шум был большой. — Джейсон снова глотнул из бутылки.

— Как думаешь, почему он признался?

— Но он зря так поступил. Не потому, что тогда бы он избежал такого шума, а просто это касалось только его. И покойницы, если только покойников может что-либо касаться. Ему следовало догадаться, что его никто не поймет. Признание — жест патетический.

— Но и патетические жесты могут быть продиктованы добрыми намерениями.

— Ты прав, — серьезно согласился Джейсон. Потом он осушил бутылку и разбил ее об пол. — Ура! — закричал он.

Хьюго шикнул на него, и они засмеялись.

Через несколько минут Джейсон впал в буйство, его приятели старались не отставать от него, вот тогда-то все и началось. Вечер в анатомическом театре получился веселый и совершенно ни на что не похожий, очень, очень веселый; Джейсон все видел словно в тумане, это был быстролетный вихрь, дикая пляска впечатлений и событий, и эта пляска проходила примерно так:

Сперва они выпили бутылку

и им стало ужасно весело

Потом они играли с препаратами —

и им было ужасно весело

Они смеялись над женщиной отравившейся газом —

и им было очень неплохо

И вырезали свои монограммы —

ведь скальпель — инструмент универсальный

Потом они нанюхались формалину —

и Джейсона замутило

Они сунули большой палец мертвой ноги в замочную скважину

и он пришелся как раз по ней

Потом переменили местами органы —

в теле одной покойницы

И выпили еще бутылку —

и Джейсон произнес речь в честь покойников

Но потом явился призрак —

хотя они и знали что это всего лишь сторож

Они плясали вокруг сторожа —

и им было ужасно весело

Потом пришли двое в касках —

и веселая пляска продолжалась

Потом пришли еще двое в касках —

и пляске пришел конец.

На другой день стало известно, что Джейсон Кауард, Пол Хьюго и Питер Манро навсегда исключаются из Лондонского университета. Недопустимый характер их проделки заставил ректора уведомить другие университеты о содеянном ими. Медицинское общество также было уведомлено об этом.

По голой ветке бегут капли дождя…

В туманной дымке стоят два жеребенка…

Я вижу, как ты идешь вдоль реки, поздняя осень, скоро начнется зима, туман, дождь, все пропитано влагой. Ты любишь такую погоду, любишь гулять под дождем. Ты идешь вдоль реки и смотришь по сторонам. Низкое, серое небо. Вот-вот пойдет первый снег. Если хочешь, я буду держать тебя за руку до самого конца, буду держать твою руку, как держал ее однажды, она лежала в моей, обветренная и теплая. Я отчетливо вижу твое лицо, по нему бегут капли дождя. Тебе грустно? Ты счастлива? До чего ж глупы эти слова — «грустно», «счастлива», — ограниченные, бессмысленные. Будто не бывает таких состояний души, которые нельзя определить словами, состояний, которые находятся за пределами добра или зла? Иди вдоль реки, смотри на бегущую воду, поднявшуюся после дождей. Вода все скроет. Твое лицо открыто. Хочешь, я до конца буду держать тебя за руку? Твое лицо… Острый подбородок выдается вперед, высокий, выпуклый лоб. Необычное лицо. Позволь мне сейчас держать теья за руку. Великий, вечный дождь! Поговори с ней, пока она еще идет, расскажи, что лошади на лугу жмутся друг к другу, они положили головы друг другу на спины, чтобы прикрыть от дождя. Бегущая вода смеется, смеются капли и манящие водовороты. Ты слышишь их смех? Думаю, ты ни о чем сейчас не жалеешь, думаю, ты идешь вдоль реки потому, что тебе этого хочется, потому что ты — такая, как есть, и знаю, ты думаешь только о том, что считаешь правильным. Но все-таки… все-таки мне бы хотелось, чтобы ты услышала дождь. Послушай его, если можешь. Мне бы хотелось держать тебя за руку. Ты не сумасшедшая. Я ничего не знаю о тебе, и ни о ком я не знаю столько, сколько о тебе. Вот моя рука, если хочешь. Не надо бояться. Я больше не говорю, я молчу. И пытаюсь уверить себя, что ты думаешь сейчас обо мне. Это глупо. Утешение. Я представляю себе, что сжимаю твою руку. Здесь река делает поворот. Здесь над водой свисает черная ветка. Твоя рука…

В маленькой мансарде было душно и жарко. Джейсон лежал в постели и не мог проснуться. Неясные, смутные видения скользили сквозь него; большие мотыльки с коричневыми, покрытыми пыльцой крылышками и склизкие распухшие личинки окружали его со всех сторон, ему чудились разлагающиеся тела, берцовые кости, щиколотки… Он через силу сел, и комната закачалась у него перед глазами. Ослепительно яркий четырехугольник окна в потолке задал ему какой-то вопрос, но спросонья Джейсон не нашел на него ответа. Он встал, и в глазах у него потемнело, открыв окно, он впустил в комнату свежий воздух. Сделал несколько глотков тепловатого чая прямо из чайника, пошатываясь, вернулся к кровати и лег.