Владимир Киселёв - Весёлый Роман
— Да разве ж это платья? Кто теперь такие носит? Не пойду — и кончено. И Ромке незачем туда таскаться.
— Ромка уже самостоятельный. Пусть сам решает.
Батю на воскресенье пригласил с семьей к себе на дачу первый заместитель Председателя Совета Министров Украины Василий Степанович Бокун. Они в одной делегации ездили в Польшу и как-то там подружились. К тому же оказалось, что заместитель председателя, как и батя, тоже с Винничины и даже родом из соседнего села.
Мне было интересно посмотреть вблизи на первого заместителя. Мне вообще непонятно, как это возможно, чтоб было несколько первых заместителей. Ведь не может же быть несколько председателей. Первый заместитель, казалось мне, должен быть только один. В общем, побывать там мне хотелось. Только я тоже выдвинул условие.
— Я на мотоцикле поеду. Если хочешь, и тебя довезу. На заднем седле.
— Я тебе что, Верка, чтоб на заднем седле ехать? — взвился батя. — Василий Степанович машину пришлет.
— Ну вот, ты и поезжай на машине, а я следом на мотоцикле. Не бойся, не отстану.
— Да по мне хоть на велосипеде, — чертыхнулся батя. — Только там хоть не показывай, какой ты наверле.
«Наверле» — это такое старое украинское слово. Его, по-моему, только в нашем доме и говорят. Оно обозначает человека, который все делает наоборот, шиворот-навыворот.
Батя всегда ходит на работу пешком. От нас до завода тридцать пять минут хорошим шагом. Я много раз предлагал бате подбросить его на мотоцикле, но он только сердито отмахивался: «Обойдусь». Где-то в бате сидит непреодолимое недоверие к мотоциклу.
В воскресенье с самого утра батя надел свой парадный черный пиджак со звездочкой Героя Социалистического Труда над кармашком.
— Упаришься, — сказала мама. — Ты б чего полегче надел. Батя промолчал и только посмотрел на нее затравленно. К десяти пришла машина. «Чайка». Конечно, мне тоже лестно было бы прокатиться в «Чайке». Я, по правде говоря, даже вблизи этой машины не видел. Особенно мне было любопытно, как там стекла опускаются и поднимаются, если нажать рычажок на дверцах. То есть я понимал, что это устройство не сложней, чем те, которые закрывают двери в троллейбусах, и принцип, очевидно, тот же, а все же интересно. На других машинах такого нет.
Но все-таки, как только захлопнулась дверца «Чайки», я вскочил на своего краснокожего конька-горбунка и помчался следом.
Как мы ни рихтовали мотоцикл, а крылья выглядели довольно помятыми. Но зато в чехословацком журнале «Мотор-ревю» Николай нашел статью о подготовке мотоцикла «Ява» для спортивных целей. Мы ее приняли к руководству, повысили степень сжатия, двигатель прибавил мощности почти три лошадиные силы, а расход топлива не увеличился ни на грамм.
Однако за «Чайкой» не очень угонишься. У нее правительственные номера, и на любом перекрестке ей сразу зеленый свет. Не доехали мы до моста Патона, как меня уже два раза останавливали за превышение скорости. Хорошо, что водитель «Чайки» вступался: «Этот с нами».
Я могу — честное слово, правда! — выжать на шоссе сто тридцать километров. Запросто. Я от «Волги» не отстану — ей на поворотах приходится сильно снижать скорость, чтоб не занесло. Но «Чайка» — совсем другое дело. Город. А она прет, как зверь. Боюсь, что шофер «Чайки» просветил батю насчет того, какой это риск ездить на такой скорости на мотоцикле — всю дорогу батя оглядывался и смотрел в заднее стекло.
Заместитель Председателя Совета Министров не понравился мне с первой минуты.
— Как же вас зовут, молодой товарищ Пузо? — спросил он у меня.
Я заметил, что при этих словах его дочка Валя, которая стояла в сторонке, еле удержала смех.
— Рома, — ответил я довольно хмуро.
— Роман, значит, Алексеевич? Очень приятно. Очень приятно мне, что у моего друга Алексея Ивановича уже такой взрослый сын.
В глазах у заместителя председателя промелькнуло какое-то странное выражение. Какая-то грусть, что ли. Или мне показалось?..
— Сколько же это вам лет?
— Двадцать.
Василий Степанович все с тем же выражением покивал головой.
— Прекрасный возраст. Ну а теперь познакомьтесь с моей дочкой Валей и, если не возражаете, пойдем к реке. Жена нас там уже ждет… Валя младше вас на четыре года, — добавил он, обращаясь ко мне. — Она еще школьница.
Валя посмотрела на нас с независимым видом и с таким выражением, словно хотела, да не решалась показать нам язык.
Мы с этой Валей пошли к реке вслед за нашими могучими предками по асфальтированной дорожке, обсаженной с обеих сторон здоровенными кустами цветущих роз.
— Может, я тебя пока на мотоцикле покатаю, — сказал я Вале, сразу беря быка за рога.
— Я не катаюсь на мотоцикле, — не глядя на меня, ответила Валя. Судя по всему, она относилась к тем людям, которые, что бы им ни сказали, первым делом отвечают «нет», а потом уже соображают, что же именно им предложили.
Как только мы въехали на эту дачу, я сразу снял свою великолепную кожаную куртку и тащил ее в руке, клетчатая рубашка с расстегнутым воротом под курткой сильно измялась, волосы растрепались и запылились, вид у меня был, наверное, довольно неаккуратный, и мне больше всего хотелось умыться.
Мы покатались по реке на катере на подводных крыльях. Хороший катерок, только закрытый, и в нем совсем не чувствуешь, что несешься по воде. Жена Василия Степановича с редким отчеством Доминиковна — Наталия Доминиковна, — вероятно, совершенно не переносила, когда люди молчат, и все время допытывалась у меня, какие книги я сейчас читаю, какой фильм видел в последний раз, хожу ли я в театр и все в таком же духе, а Валя смотрела прямо перед собой и, как мне показалось, тихонько напевала модный западный танец.
Я здорово проголодался и обрадовался, когда Наталия Доминиковна сказала, что пора обедать. Стол был накрыт на веранде. Перед каждым прибором стояла солонка и лежала салфетка в кольце.
— Вы, Алексей Иванович, не откажетесь, надеюсь, от рюмки водки, — сказал Василий Степанович. — А что будет пить наш молодой друг?
— Я тоже водки выпью, — ответил я безапелляционно. Мотоциклисты не пьют. До сих пор мне никогда даже в голову не приходило, что можно выпить хоть рюмку, если предстоит поездка. Сам не знаю, зачем я это сказал.
Василий Степанович посмотрел на меня быстро, искоса, с интересом, а потом на батю. Батя промолчал.
— Что ж… Только наливайте себе сами, — предложил Василий Степанович, — а я уж поухаживаю за нашими дамами.
Он налил в рюмки Наталии Доминиковне и Вале сухого румынского вина под названием «Мискет», а себе большую рюмку водки. Батя взял в руки бутылку, которая стояла против него, и налил нам в рюмки поменьше.
Ну, будем здоровы, — сказал Василий Степанович, залпом опрокинул рюмку и потянулся к закуске.
Я, стараясь не капать на скатерть, положил себе на тарелку салат из помидоров и огурцов со сметаной, выпил водку, понюхал хлебную корочку — Валя, которая сидела за столом возле меня, посмотрела при этом так, словно я эту корочку засунул себе в ухо, — и принялся за салат.
— Что это вы икры не берете? — спросил у меня Василий Степанович.
Посреди стола стояла стеклянная баночка с зернистой икрой, опущенная в металлический сосуд со льдом.
— Я ее не ем, — ответил я.
— Почему? Знатоки утверждают, что это не только очень питательно, но и вкусно.
— Да… была со мной однажды история.
— Какая же история? Если не тайна?
Я им все-таки испортил обед. Как ни хмыкал батя, а я все-таки рассказал, что в детстве однажды меня отправили к бабке в село. Было мне тогда лет восемь или девять, и мне хотелось во что бы то ни стало доказать сельским мальчишкам, какие мы в городе необыкновенные.
«Это что, — сказал я, когда соседские ребята научили меня есть стебли молочая, предварительно растерев их в ладонях. — У нас в городе все икру едят — «Какую икру?» — «Обыкновенную, из ставка».
— Ребята не поверили. И я им доказал. Когда они набрали в ставке лягушачьей икры, я взял в ладонь скользкий комок, на глазах у всех разжевал и проглотил.
Валя вдруг вскочила из-за стола, выбежала в двери и спустя минуту возвратилась с искаженным лицом.
— Так вот, — безжалостно продолжал я, — эта лягушачья икра по вкусу в самом деле очень похожа на зернистую.
Василий Степанович снова посмотрел на меня с любопытством и вдруг как-то странно захохотал, не выдыхая, а втягивая в себя воздух:
— Так если они на вкус одинаковы, может, вообще отказаться от зернистой, а перейти на лягушачью? С красной рыбой у нас теперь туговато.
Может быть, я ошибался, но мне казалось, что, чем меньше мне нравились Василий Степанович и его семья, тем больше нравился я ему. Он расспрашивал меня о заводе, отвечал своим странным смехом на каждую мою шутку, уговаривал приехать к нему на дачу еще в субботу и остаться на ночь, чтоб с утра половить рыбу.
