Тони Парсонс - Man and Boy, или История с продолжением
— Я не виноват в том, что твой старик бросил и тебя, и твою маму.
— Ты был моим шансом справиться со всем этим. Но ты все испортил. Ты тоже бросил меня.
— Прекрати. Это была всего одна ночь, Джина. Сколько раз можно повторять одно и то же?
— До тех пор, пока ты не поймешь, что чувствую я. Если ты смог предать меня однажды, то сможешь сделать это потом еще тысячу раз. Это всегда так бывает, когда трахаются на стороне — это первый закон теории трахания на стороне. Он гласит, что если это случилось однажды, это случится снова и снова. Ты злоупотребил моим доверием, и я просто не знаю, как это можно исправить. И от этого мне тоже больно, Гарри. Я не пыталась настроить Пэта против тебя. Я просто пыталась объяснить ему ситуацию. А как бы ты ее объяснил?
— Я не могу объяснить ее даже самому себе.
— Постарайся. Потому что, если ты не поймешь, что произошло с нами, ты никогда ни с кем не сможешь быть счастлив.
— Тогда ты объясни мне.
Она вздохнула. Слышно было, как она вздыхает там у себя, в Токио.
— У нас был брак, я думала, что он прочный, а ты решил, что он превратился в скучный быт. Ты типичный романтик, Гарри. Наши отношения не имели ничего общего с твоей трогательной фантазией, далекой от реальности, и ты разрушил эти отношения. Ты разрушил все. А потом у тебя хватило наглости считать себя потерпевшей стороной.
— Кто это придумал такое неестественное психологическое обоснование? Твой дружок янки?
— Я обсудила с Ричардом то, что у нас произошло.
— Ричард? Его так зовут? Ричард. Ха! Боже ты мой.
— Ричард — совершенно обычное имя. Оно встречается ничуть не реже, чем Гарри.
— Ричард, Рич, Дики, Дик… Старый дикий диковинный хрен… — начал я перебирать уменьшительные имена, сам не понимая, зачем. Наверное, чтобы хоть как-то унизить его.
— Иногда я сравниваю тебя с Пэтом и не могу понять, кому из вас четыре года.
— Это легко. Тому, кто не умеет писать, не брызгая на пол.
— Вини во всем себя самого, — сказала она перед тем, как повесить трубку. — Ты не ценил того, что имел.
Она была не права. Не такой уж я дурак, чтобы не знать ей цену. Но мне явно не хватило мозгов на то, чтобы удержать ее рядом с собой.
* * *Как и полагается людям, живущим вместе друг с другом, у нас с Пэтом в скором времени выработались свои ежедневные ритуалы.
С наступлением рассвета Пэт, шатаясь, с затуманенными глазами заходил в мою комнату и спрашивал, не пора ли вставать. Я говорил ему, что еще глухая ночь, черт побери, и тогда он забирался ко мне в кровать и моментально засыпал там, где раньше спала Джина, разбрасывая руки и ноги в стороны. Видимо, ему в эти часы еще снилось что-то очень интересное, что снится только в детстве. Помучившись немного, я в конце концов оставлял попытки поспать еще и кряхтя поднимался.
Я читал газеты в кухне и слышал, как Пэт вылезает из кровати, тайком проскальзывает в гостиную и осторожно включает видео.
Теперь, когда Пэт уже не ходил в детский сад, а я не ходил на работу, мы могли тянуть с умыванием и завтраком, сколько нам захочется. Но я неохотно позволял ему делать то, что ему хотелось бы, то есть с утра до вечера смотреть кино. Поэтому я шел в гостиную, выключал видеомагнитофон и отводил сына в кухню, где он начинал возиться со своими шоколадными хлопьями, гоняя их ложкой в тарелке до тех пор, пока я не отпускал его.
Потом мы одевались, и я выводил его в парк кататься на велосипеде. Велосипед назывался «Колокольчик» и на нем все еще стояли дополнительные колеса-стабилизаторы. Мы с Пэтом иногда поговаривали, что пора бы их снять и попытаться кататься просто на двух колесах. Но нам обоим это казалось таким невероятным скачком вперед, на который пока что у нас не хватало духу. Когда именно снимать с велосипеда стабилизаторы — знала только Джина.
Днем Пэта обычно забирала моя мама, и это давало мне возможность убраться в квартире, раздобыть немного денег, нервно походить по комнате взад-вперед, представляя себе, как Джина стонет от удовольствия в постели с другим, совершенно посторонним мужчиной.
Но это было уже днем, а по утрам мы обязательно ходили в парк.
16
Пэт любил кататься на велосипеде возле нашего знаменитого открытого бассейна на краю парка.
Этот маленький бассейн пустовал круглый год, кроме нескольких недель в начале лета, когда по требованию общественного совета его наполняли водой с таким количеством хлорки, что от местных ребятишек пахло так, будто их выкупали в ванной, предварительно растворив в ней производственные отходы химзавода.
Задолго до конца лета воду из бассейна спускали, и тогда на дне обнажалась старая нелепая тележка из супермаркета. Сейчас была всего лишь середина августа, но про маленький бассейн до следующего года уже все позабыли, кроме Пэта и его «Колокольчика».
В этом почти всегда пустом бассейне было что- то угнетающее. Он находился вдали от детской площадки, где всегда визжали от восторга детишки, и от маленького кафе, где мамы и папы — по большей части, конечно, мамы — бесконечно пили чай.
Но зато по узкой полоске асфальта вокруг бассейна Пэт мог сколько угодно кататься на велосипеде, не натыкаясь на выброшенные недоеденные куски жареного мяса, использованные презервативы и собачье дерьмо, которыми была завалена большая часть парка. И, по правде говоря, меня тоже устраивало находиться вдали от всех этих мамаш.
Я прекрасно понимал, что они могли подумать, когда мы каждое утро появлялись в парке.
Где мать?
Почему он не на работе?
А его ли это ребенок?
И, разумеется, мне было понятно их беспокойство, ведь большинство извращенцев в этом мире — именно счастливые обладатели, так сказать, мужского достоинства. Но я устал чувствовать себя виноватым в том, что вывожу погулять собственного сына в парк. Я устал чувствовать себя уродом. Вот почему пустой бассейн меня вполне устраивал.
— Папа! Посмотри на меня!
Пэт был на дальнем конце бассейна. Запыхавшись, он остановился около коротенького трамплина, выдававшегося над глубокой частью бассейна.
Я улыбнулся ему со скамейки, где сидел со своей газетой, и, убедившись, что я обратил на него внимание, он помчался дальше: глаза сияют, волосы развеваются, ножки яростно жмут на педали верного «Колокольчика».
— Держись подальше от края!
— Ладно!
В пятый раз за эти пять минут я читал первое предложение статьи о крахе японской экономики.
Эта тема меня теперь чрезвычайно интересовала. Мне, само собой, было жаль японский народ, поскольку, по всей видимости, система, в которой он живет, сильно его подвела. Но к человеческому сочувствию примешивалось какое-то злорадство. Мне было приятно читать о том, что банки закрываются и опозоренные главные администраторы каются и рыдают на пресс-конференциях. Ну, и больше всего о том, как только что уволенные мигранты уныло плетутся в аэропорт Нарита, чтобы улететь ближайшим рейсом домой. Это было для меня бальзамом на сердце. Правда, мне никак не удавалось сосредоточиться.
Перед глазами стояли Джина и Ричард, хотя я видел их недостаточно отчетливо. Джина как будто выскальзывала из фокуса. Кстати, это была уже не моя Джина. Я не мог представить себе дом, где она живет, офис, где она работает, крошечную забегаловку, торгующую лапшой, где она каждый день обедает. Я не мог все это себе представить. Мне не только сложно было увидеть ее новую жизнь. Мне теперь с трудом удавалось вызвать в памяти ее лицо. Но если очертания Джины были размыты, то на месте Ричарда перед моим мысленным вздором просто плавало белое пятно.
Интересно, он моложе меня? Богаче? Лучше меня в постели? Меня бы вполне устроило, если бы Джина ушла к стареющему банкроту-импотенту, которого в ближайшее время сразит старческий маразм. Но понятно, что все это оставалось только в мечтах, хотя мечтать не вредно.
Все, что я о нем знал, — это то, что он женат. Однако и в этом было много неясного. Продолжает ли он жить со своей женой? Американка она или японка? Есть ли у них дети? Серьезно ли это у него с Джиной или он ее обманывает? И что бы мне больше понравилось: чтобы он относился к этому как к случайному роману на стороне или как к любви на всю жизнь? Что бы меня сильнее задело?
— Посмотри на меня!
Я посмотрел и остолбенел.
Пэт очень аккуратно вырулил на своем велосипеде на трамплин. Он балансировал на доске, и от выщербленного бетона на дне бассейна его отделяли десять футов пустоты. Он вытянул ноги по обеим сторонам «Колокольчика» и удерживал равновесие концами грязных кроссовок. Я уже давно не видел его таким счастливым.
— Не двигайся! — испуганно крикнул я.
Его улыбка исчезла, когда он увидел, что я побежал к нему. Мне нужно было идти помедленнее или сделать вид, что все в порядке. Потому что, увидев мое лицо, он стал пятиться назад по трамплину. Но на трамплин было легче выехать, чем съехать с него назад, и мне показалось, что я вижу на замедленной съемке, как одно из боковых колесиков-стабилизаторов «Колокольчика» соскользнуло с трамплина, секунду покрутилось в воздухе, а потом ножки Пэта в грязных кроссовках утратили опору и взметнулись в воздух. И я увидел, как мой мальчик вместе с велосипедом падает головой вниз в пустой бассейн.
