Тони Парсонс - Man and Boy, или История с продолжением
— Пэт, я знаю, что я не очень хороший повар. Не такой, как мама и бабушка. Но я постараюсь исправиться, ладно?
— Папы не умеют готовить.
— Неправда.
— Ты не умеешь готовить.
— А вот это правда. Твой папа не умеет готовить. Но множество мужчин прекрасно готовят. Самые знаменитые шеф-повара — это мужчины. И обычные мужчины, которые живут одни, — тоже умеют. Например, папы с маленькими мальчиками и девочками. Я постараюсь стать таким же, как они, ладно? Я постараюсь готовить тебе вкусные вещички, которые тебе понравятся. Ладно, дорогой мой?
Он отвернулся и недоверчиво фыркнул, словно услышал что-то заведомо несбыточное. Я прекрасно его понимал. Я и сам не мог в это поверить и подозревал, что нам обоим в самое ближайшее время придется выработать у себя истинную любовь к сэндвичам.
Я отвел Пэта в ванную почистить зубы, а когда мы вернулись, он, хотя и неохотно, поцеловал меня на ночь. Видимо, Пэт был не слишком заинтересован в том, чтобы мириться. Мысленно сказав себе, что к утру он забудет об этой дурацкой морковке, я укутал его одеялом и выключил свет.
Вернувшись в гостиную, я плюхнулся на софу и серьезно задумался о том, что пора устраиваться на работу. Утром пришло банковское извещение. У меня не хватило духу открыть конверт.
Уволили меня по-современному — дождавшись, пока закончится контракт, и швырнув мне под нос всего лишь месячную зарплату. Она уже закончилась. Мне необходимо было работать, потому что положение с деньгами становилось критическим. Мне это нужно было еще и потому, что работа — единственный вид деятельности, где у меня хоть что-то неплохо получалось.
Я взял газету с объявлениями и открыл ее на странице «требуются», обводя продюсерские вакансии на радио и телевидении, которые казались привлекательными. Но через несколько минут отложил газету в сторону и принялся отчаянно тереть глаза. Я слишком устал, чтобы заниматься этим прямо сейчас.
На видео по-прежнему крутился фильм «Империя наносит ответный удар» — битва между силами добра и зла в снегу какой-то далекой планеты. Хотя этот бред был постоянным фоном нашей жизни и иногда я начинал сходить от него с ума, теперь я был слишком измучен, чтобы подняться и выключить его.
Действие переместилось с замерзшей пустоши на какое-то темное булькающее болото, где мудрый старый учитель рассказывал Люку Скайуокеру о его судьбе. И я вдруг осознал, как много отцовских фигур окружает Люка — они, похоже, заполняют все возможные образы родителя.
Есть Йода, морщинистый старец, у которого из зеленых остроконечных ушей лезут добрые советы. Потом есть Оби Ван-Кеноби, сочетающий домотканые проповеди с надежной старомодной любовью.
В довершение всего Дарт Вейдер, зловещий повелитель ситхов, возможно, лучше всех отражающий дух нашего времени. Этот долгое время отсутствующий отец, нерадивый папочка, эгоистичный старик, для которого его собственные желания, например, стремление покорить вселенную, стоят превыше родительских обязанностей.
Мой старик определенно был того же типа, что Оби Ван-Кеноби. И я тоже хотел бы стать именно таким отцом.
Но я заснул на софе, окруженный рабочими вакансиями, подозревая, что всегда буду больше похож на человека в черном — отца, у которого недостает терпения и не хватает времени, отца, навеки отдавшегося во власть темным силам.
14
— Я знаю, у вас дома в последнее время были некоторые проблемы, — сказала воспитательница. Это прозвучало так, как будто у нас забарахлила посудомоечная машина, и мне достаточно было взять справочник бытовых услуг, вызвать мастера и таким образом снова наладить свою жизнь, — Поверьте мне, — добавила она, — все в «Кэнонбери Кабс» вам сочувствуют.
Она меня не обманывала. Воспитательницы всегда суетились вокруг Пэта, когда я по утрам привозил его. Они были невероятно добры к нему, тем не менее, каждый раз с его лица сбегала краска, нижняя губа начинала дрожать, а огромные голубые глаза наполнялись слезами при мысли о том, что нас опять разлучат на целый день. Ну как еще они могли утешить его?
В конечном счете это была не их проблема, потому что, несмотря на всю свою доброту и заботу, они не могли заделать трещины, появившиеся в жизни этого ребенка.
Пэту не хотелось расставаться со мной, за исключением тех случаев, когда мы ехали к моим родителям, казалось, просто помешанным на веселье. Каждое утро при прощании у ворот «Кэнонбери Кабс» повторялась одна и та же драма. Потом я ехал домой и часами расхаживал взад-вперед по комнате, переживая, как он там без меня. А в детском саду бедняга Пэт в то же время изводил воспитательниц вопросами, когда ему можно будет вернуться домой, и заливал слезами свои картинки, нарисованные пальцами.
Детский сад не помогал. Мне посоветовали поискать детского психолога, заверили, что время залечивает любые раны, и Пэт успешно вылетел из этого дошкольного учреждения.
Другие дети продолжали лепить игрушки из своих пластилиновых червяков, а я взял Пэта за руку и в последний раз вывел его из радужно-яркого подвала. Он сразу же развеселился. Он был слишком счастлив, чтобы чувствовать себя неудачником. Воспитательницы помахали нам руками, детишки вернулись к своим невинным занятиям.
А я почему-то представил себе, как мой сын, которого выгнали из детского сада, возвращается к воротам «Кэнонбери Кабс» спустя лет десять, глядит на него с недоброй усмешкой и продает детям наркотики.
* * *Лучшей работы, казалось, нельзя было и придумать.
Телеканал собирался организовать ток-шоу с новым ведущим — молодым ирландским комиком, уже выросшим из того, чтобы выступать в клубах, но еще не достигшим той славы, когда уже можно сниматься в рекламе пива.
Он ушел от старомодного репертуара — дежурного набора шуточных реприз, и совершенно ошеломил руководство канала своим выступлением на Эдинбургском фестивале, построенным целиком на контакте с публикой.
Вместо того чтобы сыпать остротами, он разговаривал с толпой, надеясь на то, что его забросают умными вопросами, и на свое кельтское обаяние. Казалось, он был рожден для того, чтобы вести ток- шоу. В отличие от Марти и всех остальных известных ведущих он не зависел бы от знаменитостей, раскрывающих свои секреты, или компрометирующей себя публики. Он даже мог бы сам писать для себя сценарии. По крайней мере, так было в теории. Ему требовалось найти лишь опытного продюсера.
— Мы очень рады видеть вас здесь, — сказала женщина, сидевшая напротив меня. Она была выпускающим редактором, невысокая дама лет тридцати пяти, обладавшая властью полностью изменить мою жизнь. Двое мужчин в очках по бокам от нее — продюсер цикла и редактор цикла — синхронно улыбнулись и согласно кивнули. Я тоже улыбнулся им. Я тоже был рад.
Это шоу было мне нужно прежде всего для того, чтобы мой мир снова завертелся. Платили они лучше, чем я получал за все время работы у Марти Манна. Происходило это потому, что сейчас я пришел к ним из другого телешоу, а не с какой-нибудь мухами засиженной радиостанции. Но хотя это огромное облегчение, когда тебе больше не приходится беспокоиться о выплате взносов за квартиру и платежах за машину, главное заключалось вовсе не в деньгах.
Я понял, как мне не хватало ежедневных поездок в офис. Мне не хватало телефонных звонков, встреч, ритуалов рабочей недели. Мне не хватало моего рабочего стола. Я скучал даже по женщине, разносившей сэндвичи и кофе. Я устал сидеть дома и готовить для моего сына еду, которую он не мог есть. Мне надоело чувствовать, что жизнь протекает где-то в другом месте. Я безумно хотел вернуться па работу.
— Ваша карьера в компании Марти Манна говорит сама за себя, — заверила выпускающий редактор. — Немногие радиошоу можно заставить работать на телевидении.
— Ну, Марти прекрасный ведущий, — ответил я. (Неблагодарный недомерок, мешок с дерьмом. Чтоб он сгорел в аду!) — Именно благодаря ему все оказалось просто.
— Вы очень добры к нему, — сказал редактор цикла.
— Марти — потрясающий человек, — сказал я. (Предатель, вероломный ублюдок!) — Я искренне люблю его. (Мое новое шоу откроет тебе глаза, Марти. Забудь о своей диете, забудь о персональном тренере. Ты возвращаешься обратно на местное радио, дружище.)
— Мы надеемся, что с ведущим этого шоу у вас будут такие же хорошие отношения, — сказала женщина. — Эймон — талантливый молодой человек, но он не прорвется через испытательный срок в девять недель, если им не будет руководить кто-нибудь с таким же богатым опытом, как у вас. Поэтому мы и хотим предложить вам данную работу.
Перед моими глазами замелькали счастливые дни, до краев заполненные работой и людьми. Я представлял себе встречи для обсуждения сценария в начале недели, победы и неудачи — по мере того, как гости приходят и уходят. Затем составление режиссерского сценария, нервные срывы и даже ошибки во время студийной репетиции, освещение, камеры, поток адреналина во время съемок и, наконец, неописуемое облегчение, что все позади на целых семь дней. И дежурная отговорка, чтобы не делать чего-то, чего мне не хочется делать: я занят на работе. Я занят на работе. Я слишком занят на работе.
