Пенелопа Лайвли - Жаркий сезон
— И что с нею сталось? — спрашивает Тереза. В ее голосе не слышно особого любопытства.
— О, в конце концов она развернулась и ушла. Я ее уже много лет не встречала; думаю, у нас почти не осталось ничего общего. А впрочем, недавно мы с ней столкнулись, и она кое-что рассказала про своего бывшего, потому что… э… потому что я его незадолго перед тем встретила. Она говорит, что вспоминает его примерно так, как вспоминают вора-домушника. Человек украл большой кусок твоей жизни, и думать об этом горько, потому что как-никак жизнь есть жизнь.
Тереза молчит. То ли ей по-прежнему неинтересно, то ли не понравилась сама мысль. Полина пожимает плечами:
— А в то время она была влюблена по уши. Я знаю, поскольку внимательно за ней наблюдала. Может, поедем, пока Люк не сверзился в бассейн?
Они едут в «Дали». Люк спит. Полина включает плеер. Тереза смотрит на дрожащее знойное марево, на чистое-пречистое небо, на машины: автобусы из Франции и Германии, фуры из Польши, тракторы, потертые грузовички, караваны автовозов. Сейчас середина лета, и они в самом центре Англии.
Полина заносит в дом спящего Люка, Тереза входит следом с полотенцами и купальниками. На телефоне мигает красный глазок автоответчика. Тереза идет прямиком к нему и нажимает кнопку. Голос Мориса говорит: «Это я. Просто хочу сказать, что вернусь в среду вечером, а не утром — нарисовались еще кое-какие дела. Хорошо? И да, чуть не забыл: в эти выходные приедут Джеймс и Кэрол».
Тереза отворачивается. Забирает у Полины Люка. Лицо — ничего не выражающая маска. Люк просыпается и начинает плакать.
Полина стоит с Гарри на углу. Они только что были в ресторане — редкое семейное развлечение. Гарри вчера вернулся из Штатов, из-за разницы в часовых поясах рухнул спать как подкошенный, утром проснулся и сказал:
— Мне надо бежать — у меня в десять лекция. Знаешь что? Давай встретимся в перерыв. Я свожу тебя в чудесное итальянское заведение.
В ресторане Гарри был весел, нежен, предупредителен. Теперь они прощаются до вечера — в три у Гарри семинар, и он снова должен бежать.
Вид у него слегка рассеянный, но в то же время счастливый и чуточку хмельной.
Внезапно он стискивает ей локоть и восклицает:
— Ведь правда жизнь прекрасна!
И Полина понимает, что у него новая женщина.
Сквозь сон она чувствует, как Гарри наваливается сверху и входит в нее — привычное, теплое ощущение, — и в полудреме начинает ему отвечать. Потом открывает глаза, смотрит ему в лицо и понимает, что ее здесь нет. Что Гарри не с ней, а с какой-то другой женщиной. Все у нее внутри холодеет. Близость превратилась в непотребство.
Полина осознает, что она эксперт, высококлассный специалист. Есть область, в которой никто не разбирается лучше нее. Она мировой авторитет по ревности, знает все, что по этому поводу можно знать. Могла бы написать подробное исследование, научный трактат со сносками и приложениями. Могла бы вести семинары по ревности, разработать университетский курс об эволюции и проявлениях ревности, растолковывать непосвященным, как сочетаются душевные и телесные проявления ревности. Если ревность — болезнь, говорила бы Полина в своих лекциях, то мы должны определить, коренятся ли ее причины в физиологии человека или в его сознании. Полина опубликовала бы исчерпывающее описание симптомов: постоянная сосущая боль под ложечкой, тошнота, накатывающая каждое утро, когда жертва заново осознает происшедшее, то, как все внутри холодеет от каждого нового подозрения. Может показаться, что ревность живет в животе, однако необходимо принять в расчет и душевные симптомы: маниакальную сосредоточенность на одном и том же, лихорадочный поиск улик, растущую невыносимую уверенность в измене. И периоды ремиссии, когда убеждаешь себя, будто ничего нет и все хорошо, приступы ложной самоуспокоенности, за которыми неизбежно приходит новое обострение.
— Полина, почему ты не уйдешь от Гарри? — спрашивает ее подруга Линда. — Ты же понимаешь, что он будет тебе изменять. Если не с этой Джулией, то с кем-нибудь еще.
Полина молчит, потому что знает: Линда права.
Возвращается Морис. Полина слышит звук мотора и вздрагивает, потому что она сейчас не в «Далях», а в другом времени и месте, ждет, когда вернется — если вернется — совершенно другой человек, пешком или на такси, и сразу заполнит собою весь дом. И тогда она кое-что ему скажет — слова, которые прокручивала в голове уже много дней, так что они отшлифованы до полной безупречности. Пришло время их произнести.
Итак, Полина смотрит в окно. Морис вылезает из машины, идет, чуть припадая на одну ногу, к багажнику, вытаскивает саквояж. Полина возвращается к реальности и к прерванному занятию: она режет овощи для рагу. Готовка не занимает в ее жизни большого места. Она привыкла жить одна, есть что придется и когда придется. Однако иногда на нее находит кулинарный стих; сегодня, например, захотелось сделать рагу. Часть можно будет съесть на ужин, остальное сунуть в морозилку на будущее. Даже если в выходные приедут эти двое, все равно будет ее очередь готовить субботнее угощение. Тут-то рагу и пригодится. Полина складывает нарезанное в кучки: бело-розовые шляпки шампиньонов, прозрачные кружочки лука, красные ломтики перца. Хлопает соседняя дверь. Голос Мориса, верещание Люка. Полина стряхивает все на сковородку и начинает рубить мясо на кубики. Время от времени она смотрит в окно, через дорогу — на пшеницу, которая меняется с каждым днем. Полина помнит, что весной мелкая зеленая сыпь сменилась густой яркой шерсткой, но не может их увидеть и думает, как странно, что какие-то вещи прочно застревают в памяти — голос и лицо Гарри на углу улицы, например, ощущение его руки на своем локте, — а обычные природные явления так трудно воскресить зрительно. Какой была живая изгородь в мае? Почему в мозгу сохраняется речь — интонации, последовательность слов, а крики кукушки, к примеру, — нет?
Полина кладет мясо к овощам и ставит рагу в духовку. Звонит телефон.
— Я забыл позавчера тебе сказать, — говорит Хью, — что грех не сходить на выставку Альма-Тадемы. Настоятельно рекомендую выбраться из добровольного изгнания, пока она не закрылась.
— Мм… Ладно, может быть. Подумаю.
Хью продолжает нахваливать выставку и, не слыша в ответах Полины энтузиазма, спрашивает:
— У вас там все хорошо? У тебя голос какой-то… расстроенный.
Полина мгновение молчит.
— Да вроде бы все хорошо. Наверное, я и вправду расстроена. Много думаю последнее время. Про Гарри.
— Надеюсь, он тебе не досаждает? — сурово произносит Хью. Ему известно, что Гарри иногда подбивает к Полине клинья.
— О, нет. Я не про сегодняшнего Гарри, а про тогдашнего.
— Ясно.
Хью не тот человек, которому можно плакать в жилетку. Он в курсе ее прошлого, но не рвется выслушивать подробности, и Полина хорошо это знает.
— Не волнуйся, — говорит она. — Глоток виски и телевизор быстро меня вылечат.
— В таком случае, дорогая, спокойной ночи. И не забывай про выставку. Я от тебя с ней не отстану.
Сумерки сгущаются, «Дали» освещенным островом стоят в летней ночи. Полина задергивает занавески, съедает тарелку рагу и некоторое время щелкает пультом, ища забвения в эфире. Она погружается в американский детектив, в природу сибирской тундры, в проблемы эмигрантов-албанцев. Уже сильно за полночь она выключает телевизор, убирается на кухне и открывает заднюю дверь, чтобы выкинуть мусор. Снаружи не совсем такая тишина, какая должна быть. Полина на секунду замирает. И впрямь — сгусток темноты чуть сбоку внезапно шевелится.
— Боже мой, Морис! — в сердцах восклицает Полина. — Вы меня до смерти напугали!
— Извините. — Он выходит на свет и одаривает ее своей фирменной улыбкой — доверительной и чуть заговорщицкой. — Я дышу ночным воздухом. Тереза уже легла. Пропустим по рюмочке?
— Нет, спасибо. — Полина видит, что Морис уже пропустил, и не одну. — Я тоже ложусь спать.
— Что ж, придется мне скучать одному.
Морис допивает стакан и потягивается — сладко, по-кошачьи. Указывает на звезды, на тонкий серп месяца:
— Только посмотрите! Жизнь прекрасна, не правда ли, Полина?
Она мгновение смотрит на него, потом заходит в дом.
12
Музей сельского быта сегодня, в субботу, заполнен, но не забит битком: погода все такая же неумолимо солнечная, и большинство предпочитает отдыхать на открытом воздухе. Разумеется, всех сюда вытащил Морис — у него музей стоит в плане; остальные согласились по разным соображениям. Джеймс и Кэрол — потому что они гости, а гостям положено соглашаться, и к тому же для Джеймса важно все, что важно для будущей книги. Тереза здесь, потому что где Морис, там и она, а Полина хочет быть рядом на случай, если Терезе так хоть чуточку легче.
