Лариса Васильева - Бессонница в аду
— Это просто убийство, и его невозможно ничем оправдать, я не верю, что есть цель, которая оправдывает подобные средства, это просто отвратительно! И я бы так считала в любом случае, даже если бы мне самой не угрожала эта ванна… Можешь меня убить или избить, но я не хочу с тобой после этого разговаривать.
И она ушла к себе. Хозяин не остановил ее, не крикнул, не ударил… Хан в эту ночь не спал, он понял, что пропал: впервые в жизни влюбился. Он и сам удивлялся своему выбору, а по привычке все анализировать, пытался понять, почему именно эта женщина притягивает его, почему именно с ней ему так хорошо — можно часами разговаривать, можно просто молчать. Что он, жалеет Марию за ее неудачную жизнь, а у кого она удачная? Или ему нравится ее робкая битва за нравственные идеалы? Или то, что она постоянно испытывает к нему сочувствие, старается по мере сил облегчить головные боли, хотя он виноват в том, что она попала сюда… Сколько прошло времени с тех пор, как у него стало появляться неудержимое желание обнять ее, когда она массирует ему плечи? Кажется, он уже давно сдерживается изо всех сил, и все же готов бесконечно терпеть эту сладкую муку, чтобы только не отпугнуть ее, чтобы она все так же бережно касалась его и смотрела на него так, как это бывало ночами, когда они потягивали у камина какао…
Благодаря ей, его жизнь наполнилась новым смыслом, оказывается, он был так обделен, не зная, как это важно для каждого, любить кого-то, скучать по этому человеку, беспокоиться о нем и постоянно терзаться вечным вопросом, а взаимна ли его любовь? И сейчас Хан наслаждался этими совершенно новыми ощущениями и специально медлил, не торопил события, чтобы не пропустить ни единого мгновения этой чудной игры в любовь, этого сладкого предвкушения, божественного дара… Он терпеливо ждал ответного чувства и думал, ну вот еще день-другой, и все, она будет его… Иногда ему уже казалось, что Мария тоже уже влюблена, но просто скрывает это, потому что невероятно закомплексована. Он удивлялся этому, настолько стеснительность не вязалось со здешними нравами, считал такую застенчивость неуместной, даже смешной в ее возрасте и все равно восхищался этим. Он любил эту женщину такой, какая она есть…
В огороде дозревали овощи, Мария помогала теперь снимать урожай и убирать пожухлую ботву. Однажды Римма позвала ее к себе на обед, на свой день рождения. Для всех, кто работал на хоздворе, ферме и в огороде, был выстроен отдельный блок, и жизнь там текла по-другому, люди жили так, как живут во всех деревнях. И питался здешний народ не из общего котла, а порознь, каждая семья сама по себе. Для Марии приглашение было большой радостью, ведь она ни с кем в их корпусе так и не общалась. Постепенно Римма стала для нее единственной подругой. Готовила она очень хорошо, таких блюд Мария раньше и не пробовала — Римма была из Казани и потчевала гостью татарскими блюдами. Ильгиз по случаю дня рождения жены даже раздобыл немного вина, и они отлично посидели.
Мария вернулась к себе поздно, уже после ужина, только успела пройти в корпус, как спустили собак. Здесь Марию поразила тишина. Обычно в это время жизнь в холле бьет ключом — иной раз тут и пели, и танцевали. А сейчас — никого… Она прошла к себе.
— Ты здесь?! — удивилась Галя. — А мы думали, ты опять сбежала…
— Я была у Риммы. А что тут так тихо?
— Так ты ничего не знаешь? У Хана приступ, не знаю, живы ли его девчонки…
— И когда начался?
— За ужином, Лена нечаянно облила его соусом, а потом, после ужина, он на лестнице ее увидел и говорит: «Что ты тут шляешься?» А Лена отвечает: «А где же мне шляться? Вы меня сами сюда привезли» … Он ее сильно отстегал. А потом вообще стал, как ненормальный… Мне так рассказывали… Пошел к себе, а там Ирка, Лика и Рита, никто не знает, живы они или нет, — выстрелы слышали. Да еще тебя не было на ужине. Хан спрашивал, где ты. Ужасно был злой, даже велел наказать кого-то из ребят. Шуру стегнул, по лицу задел плетью, чуть глаз не выбил. Все боятся выходить, попрятались. Олег сказал мне, чтобы я тебя нашла, а где я тебя найду?
Да, пожалуй, если он в таком состоянии, то и она не успокоит, но девчонок жалко, совсем ведь дети… «Пойду», — решила Мария.
На втором этаже было так же тихо и пусто. Подойдя к апартаментам хозяина, она услышала его голос, хриплый, недобрый, злой, а что именно он говорил, было непонятно. Мария осторожно приоткрыла дверь.
Ира, Лика и Рита навытяжку стояли перед хозяином, а он с плетью сидел в кресле, в левой руке держа один из своих пистолетов. Девчонки, донельзя перепуганные, не скрывали слез.
— Это кто посмел войти без приглашения? — повернулся он к двери. — А, моя ночная собеседница… Так ты еще здесь, не сбежала? Зачем ты сюда пожаловала? Тебе стало обидно, что вместо тебя Валентина коньки отбросила? Хочешь восстановить справедливость? — он поигрывал пистолетом.
— «Ремингтон», тысяча восемьсот семидесятый год, — машинально отметила Мария.
— Что, хочешь еще раз продемонстрировать свои знания? Может быть, теперь ты проверишь его убойную силу? На себе!..
В этот момент Рита потихоньку двинулась к двери, но Хан заметил ее движение, вскочил и яростно вытянул девушку плетью, так что она вскрикнула и села на пол.
— Я не закончил с вами разговаривать! Стой, пока не отпустил!
— Хан, подожди, скажи, за что ты ее бьешь?
А он, не слушая ее, еще раз хлестнул Риту. Вид у него стал совершенно безумным.
— Хан, Хан, ну, пожалуйста, перестань… — взмолилась Мария, но он не обращал на нее внимания, злобно уставился на Риту, явно ожидая ее малейшего движения.
Боже, как же его остановить?! Она тронула его за руку:
— Хан, ты мне предлагал… Возможно, ты уже передумал… Но ты мне говорил, что всегда — пожалуйста…
Он резко повернулся к ней.
— Ты согласна?
— Да…
Он повернулся к девушкам:
— Убирайтесь! Живо! — и удивленно уставился на пистолет в руке: — Не помню, когда я его достал…
Девчонки выскочили за дверь, два раза им повторять не пришлось. Его лицо уже перестало дергаться, но все еще болезненно кривилось.
— Тебе больно? Голова еще болит?
Мария провела рукой по его щеке. Надо же, он девушек бил, а ей его жаль, он ведь еще молод, ему нет и сорока, и такая мучительная болезнь…
— Мой бедненький…
Хан поймал ее руку и поцеловал:
— Хочешь сказать, что я наконец, тебе небезразличен?
— Давно… Давай помассирую виски…
— Не стоило бы тебе подходить ко мне в такое время… — он прямо на глазах менялся, голос становился спокойнее, лицо утратило злобное выражение. — Ты так сильно рискуешь, я же совершенно не владею собой, потом жалею о том, что сделал… Я не хочу, чтобы ты пострадала. Вон Олег, ушлый мужик, он за два часа чует, когда мне плохо станет, и исчезает.
— Зато девчонки живы остались.
— Я не собирался никого убивать, но иногда самому кажется, что у меня совсем крыша едет… Думаю, что на такие приступы безумия легко списать любое убийство в Центре.
— Ты так быстро пришел в себя, словно все время контролировал ситуацию, просто куражился над девчонками.
— Ну что ты! Как ты могла подумать такое? — он обнял ее. — Это ты на меня действуешь успокаивающе, одно твое присутствие почему-то снимает напряжение, уменьшает головную боль.
— Это просто совпадение, такого не может быть…
— Еще как может! Правду говорят, что возраст ничего не значит, когда … — и он замолчал, не окончив фразы.
— Нет, очень даже значит… Особенно, когда рядом столько красивых юных девушек, это ты правильно сказал когда-то.
— Нет, не правильно, тот раз я покривил душой. Для меня — не значит.
— Тогда бы ты не занимался этой проблемой…
— Это только задача, которую мне непременно хочется решить.
Он все пытался обнять ее, а Мария все время отстранялась.
— Ты передумала?
— Я не могу так сразу, мне надо прийти в себя.
— Ты постарайся побыстрее решить, чего ты хочешь… Я никогда не буду тебя принуждать к близости, так что все зависит только от тебя.
— Спасибо, тогда не сегодня…
— Понятно, не хочешь спать с психом. А я даже не помню во всех подробностях, что наделал… Я словно со стороны наблюдаю за кем-то. Мне кажется, я сегодня не сильно буйствовал, девчонок немного повоспитывал, и все, — он помолчал. — Значит, либо ты боишься, либо брезгуешь… — он обиженно отстранился и сел в кресло.
Мария наклонилась, поцеловала его в щеку, а выпрямиться он ей уже не дал — притянул к себе, усадил на колени и стал целовать…
— Милая моя, единственная…
— Ты представляешь, как сейчас весь Центр прислушивается, что происходит за этой дверью?
— Тебя это беспокоит? Это же просто отговорка… Ты играешь мной… Ну хорошо, иди… Нет, так нет… Но ты все равно будешь моей.
Она ушла. Хан не мог представить, что все дело в ее стеснительности, ему бы быть чуть настойчивее, и все, она осталась бы у него. Но он не хотел унижаться, выпрашивать ее любовь и потому отпустил женщину, а сам решил больше не думать о ней, постараться выбросить ее из головы — нет, так нет.
