Вильям Козлов - Волосы Вероники
Особенно красивы в тихую погоду облака над заливом. Сверху розово подсвеченные солнцем, а снизу вобравшие в себя прозрачность спокойной воды и небесную голубизну, они подолгу отдыхали над заливом. Лишь причудливо менялись их очертания, природа на глазах моделировала: облако, похожее на слона, превращалось в крокодила с распахнутой пастью, потом в страуса, кита, носорога, оленя…
Я люблю наблюдать за спокойной игрой облаков над заливом. В природе все переменчиво, даже неподвижные камни с веками меняют свой цвет и конфигурацию. На глазах же постоянно демонстрируют свою переменчивость лишь огонь, вода, небо. И, пожалуй, лицо человека. Помимо его воли, оно постоянно отражает кипение страстей внутри него.
Летом я почти каждую субботу приезжал в Комарово на электричке, иногда Анатолий Павлович звонил и говорил, что заедет за мной на машине. Если погода была хорошая, мы ехали рыбачить, я на всякий случай захватывал с собой книгу. Клев меня особенно не волновал, и я даже рад был, когда окуни обходили мою наживку, тогда я мог спокойно почитать, если разговор иссякал.
— Что будем делать после обеда? — обвел застолье веселыми глазами Остряков.
— Я буду на берегу ракушки собирать, — заявила Вика.
— Я пойду к муравейнику, — негромко произнесла Ника.
— А я хотел вам предложить совершить марш-бросок до Черной речки, — сказал Анатолий Павлович.
— Замучил нас этим бегом на длинные дистанции, — пожаловалась Рита. — Каждое утро бегаем.
— А зачем вы бегаете? — поинтересовалась Варя.
— Нравится, — улыбнулся Остряков.
— Вот если бы можно было бегать по воде, я бы побежала с вами, — сказала Варя.
— По воде не пробовал, — ответил Анатолий Павлович.
Ника подняла на Варю синие глаза и сказала:
— На водных лыжах?
— Без лыж, — рассмеялась Варя. — Хочу ходить по воде, яко посуху. Христос ходил ведь?
— Христос — это бог? — спросила Вика.
— Я где-то читала, что Иисус Христос вполне мог быть реальной личностью, — продолжала Варя. — Многое, что когда-то происходило на самом деле, вошло в Библию.
— Папа, у нас есть Библия? — спросила Ника.
— Лучше почитай «Мифы Древней Греции», — сказал Анатолий Павлович и взглянул на меня: — Побежим?
— Ему все равно, что приехали гости: захотелось — и побежал, — добродушно укоряла мужа Рита.
— А на бегу можно разговаривать? — спросила настырная Варя.
— Во время бега хорошо думается, — сказал Остряков. — Мне рассказал один крупный ученый, — он три раза в неделю бегает от своего дома до Пулково, — что на бегу сделал важное теоретическое открытие…
— Профессор Головлев? — спросила Рита. — Это который чуть было под самосвал не попал?
— Надо будет посоветовать Чеботаренко бегать, а то совсем растолстеет, — заметила Варя.
— Какой Чеботаренко? — уставился на нее Остряков. — Из Метростроя?
— Папин заместитель, — не моргнув глазом, бойко ответила Варька.
— Ты же говорил, у тебя в отделе одни женщины? — перевел недоумевающий взгляд на меня Анатолий.
— Чеботаренко — заместитель не по работе, а совсем по другой части… — не унималась противная девчонка.
— Ничего не понимаю, — развел руками мой наивный приятель.
— Папа вам объяснит…
— Ты давай беги, — сказал я Острякову и выразительно посмотрел на дочь. — А мы с Варюхой погуляем по пляжу…
— Я с тобой, па, буду откровенна: Чеботаренко — неплохой дядька…
— Как ты его дома называешь? — ревниво спро сил я.
— Дядя Чебот.
— Не обижается?
— На меня? — усмехнулась Варя. — На меня никто, па, не обижается. Даже Анатолий Павлович Остряков.
— И ты думаешь, это хорошо?
— Ты хочешь сказать, что только на идиотов не обижаются?
— Я тебя не считаю дурочкой.
— Спасибо, па… — Чертовка, склонив голову, присела передо мной в изящном реверансе. Я с трудом удержался, чтобы не шлепнуть ее. Неудобно, уже совсем взрослая девушка. — Иначе я усомнилась бы в своем происхождении… Вроде бы по твоей линии у нас в роду не было дебилов?
— Ты начала про Чеботаренко, — напомнил я.
— Я удивляюсь маме, — пожала она плечами. — Променять тебя на дядю Чебота? Есть три вещи, на которые он молится: на маму, на еду и на машину… Папа, он даже книг не читает! Привезет кипу из магазина, все в красивых переплетах, расставит по размеру на полках и больше не заглядывает в них. Он только газеты читает и смотрит программу «Время». Все напоказ, для гостей… Вот, мол, какие мы культурные, начитанные… О литературе и наши гости не говорят, а вот о мебельных гарнитурах, об одежде, обуви, хрустале — поют, как соловьи весной в березовой роще… Я удивляюсь на маму… Все-таки университет закончила. Смотрит ему в рот и знай поддакивает! Вот уж воистину два сапога пара!
— Не говори так про маму, — упрекнул я.
— Тебе хорошо, ты их не видишь, а каково мне? — она заглянула своими большими светло-серыми глазами мне в глаза. — Ты рад, что вы разошлись? Только честно?
— Я любил твою мать, — сказал я.
— А она тебя?
— Меня? — теперь я в этом стал сомневаться. — Не знаю…
— Ты и Чеботаренко! — возмущалась она. — Где у нее глаза?
— Ты еще молода судить свою мать.
— Если бы она вернулась, ты бы снова с ней со шелся? — Дочь все так же испытующе смотрела мне в глаза.
— Теперь нет, — твердо сказал я.
— Я знаю, — поникла она.
— Если тебе там не нравится, возвращайся ко мне, — предложил я.
— Я через месяц тебе надоем, — печально сказала она. — По-моему, у меня характер портится…
— Я был бы очень рад, если бы ты жила у меня.
— Ты еще молодой, па, интересный, у тебя есть… любимая женщина. Зачем тебе я? Мешать только буду. Если меня раздражает такой душечка, как Чеботаренко, то вряд ли я буду восхищаться твоей…
— Ее звать Оля, — ввернул я.
— Теперь я верю, что ты любил маму, — усмехну лась Варя. — Даже имена у них одинаковые! Ты ее называешь как маму? Олик? Оля-ля?
— Я ее называю Олей Второй.
— Почти Екатерина Вторая… — глубокомысленно произнесла Варя.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты отлично знаешь, что!
— Мы с Олей… Второй еще мало знакомы.
— Смотри, не влипни со Второй… во второй раз, — предостерегала меня шестнадцатилетняя пигалица. — Оля Первая, Оля Вторая… А что, если появится Оля Третья?
— Я тогда повешусь, — усмехнулся я.
— Женщины не стоят того, чтобы из-за них лишать себя жизни, — философски заметила Варя. — А мужчины и подавно. Я где-то читала, что теперь женщины чаще бросают своих мужей, чем мужья их.
— Как твои-то дела? — перевел я разговор на другое.
— Я ведь умная, вся в тебя, па… — засмеялась она. — Удивительно, почему я не круглая отличница? Англичанка говорит, мол, у меня наследственные способности к иностранным языкам, а в девятом классе вывела годовую четверку.
— А в аттестате что у тебя?
— Пятерка, у меня в аттестате зрелости почти все пятерки.
— Почти?
— Четверки по алгебре и геометрии… Я ведь не люблю математику, как и ты.
— Математика… — сказал я. — Когда это было?
— Ты часто влюблялся? — вдруг спросила она.
— Вот оно что… Кто же он?
— Кто-нибудь должен же быть? — Варя скосила глаза на меня. — Так уж мир устроен: рано или поздно она встречает его или он ее… Или бывает по-другому?
— Рано ты его встретила, девочка, — сказал я.
— Поздно, папа, поздно… — рассмеялась она.
Вот он, тот самый момент, которого я ждал и боялся больше всего. Варюха красивая девочка, рано сформировавшаяся, и то, что она могла понравиться, не удивительно. Но мне, ее отцу, была сама эта мысль неприятна! Одно дело, когда у тебя сын, а дочь… Кто-то будет ее целовать, обнимать, и этот кто-то, возможно, будет ей дороже меня, отца. Не наверное, а наверняка! Все я понимал, но ничего не мог поделать с собой. Уже в седьмом классе мальчишки бегали за Варей, бывали у нас дома, писали ей и записки, хотя она сейчас утверждает, что влюбленные школьники записками не обмениваются. Все раньше было несерьезным, а теперь? Что даст этот человек моей Варьке? Счастье или горе? Моя дочь не была влюбчивой, хотя нравились ей многие, даже мои знакомые. Возраст не смущал ее. Варю привлекали к себе умные люди, много знающие. Когда у меня бывали дома приятели, она примостится где-нибудь в уголке и слушает наши мужские разговоры. Оля Первая не выдерживала и уходила в другую комнату, а Варя никогда добровольно не покидала наше общество. То, что она нравится, — это полбеды, но вот если ей кто-либо понравится?..
— Он не мальчик…
Нехорошее предчувствие легонько кольнуло сердце.
— Он женат, и у него сын Вадик, — продолжала казнить меня Варюха. — Живет в доме напротив, у него мощная двухцилиндровая «Ява», кажется, он гонщик. Шлем у него красно-голубой, синий шарф развевается за спиной…
