Эдуард Тополь - Элианна, подарок бога
Конечно, я сдался. А вы бы не сдались? Даже если критики обвинят меня в рекламе моих мужских достоинств, я вас уверяю, что никаких преувеличений в моем рассказе нет, а вся их критика больше говорит об их собственной импотенции и/или невнимании к ним прекрасных Элианн.
23
Любка Шикса, королева Брайтона
(Продолжение)
…
Дон Сильвио Маретти был доволен.
— Бене, Захрио! Мульти бене… — сказал он своему консольере. — Надеюсь, ты не убил его?
— Нет, только ранил. Он же был в бронежилете, — ответил тот.
— Мульти бене. Это урок всей русской комьюнити. Теперь они будут шелковые и согласятся на всё.
— Я надеюсь, — сказал консольере.
* * *Четыре пули угодили в грудь, а точнее, в бронежилет и только сбили Иосифа с ног, но пятая вошла сбоку в левое плечо, пробила плечевую кость и застряла буквально в двух миллиметрах от сердца.
— Madam Guss, your husband is a doubly lucky man! (Мадам Гусь, ваш муж дважды счастливчик!) — сказал Любке Зигмунд Краус, хирург Бруклинского мемориального госпиталя, устало выйдя из операционной. — Во-первых, что у него такая красивая жена. А, во-вторых, его счастье, что сегодня мое дежурство, а я стараюсь делать все операции, не отключая сердце, — и он протянул Любке только что извлеченную пулю. — Вот вам мой подарок. И я с удовольствием присоединю к этому сувениру букет цветов, если вы согласитесь поужинать со мной, скажем, в «Вулдорф-Астория отель», — и он с веселым вызовом глянул прямо в ее зелено-голубые глаза.
— Пошел на фуй! — тоже глядя ему прямо в глаза, по-русски ответила Любка и, поскольку он не понял, добавила по-английски: — Thank you very much.
— Thank you yes or no? — уточнил Краус, у него были красивые серые глаза, красивые руки и красивая белозубая улыбка немецкого викинга.
— No, — твердо сказала Любка и, подкидывая пулю на ладони, пошла по длинному коридору в отделение реанимации, куда из операционной уже укатили Иосифа.
Хирург, не сходя с места, смотрел на ее удаляющиеся ягодицы.
— Shit! — сказал он огорченно.
* * *Но даже на третий день после операции температура у Иосифа не падала ниже 39,6, и в палату, где он лежал под охраной телохранителей, прибыл врач-вирусолог, похожий на веселого кузнечика в роговых очках.
— Привьет! — бодро сказал он по-русски и продолжил по-английски, то и дело вставляя исковерканные русские слова: — Мой имя Сэмюэл Шварц, мой бабу́шка from Беларус, и поэтому я немношко гаварью па-русски. Мадам, это ви танцуешь в «Распутин»?
— Я… — призналась Любка.
— Ошен карашо! Я видел твой фото в New York Times and Daily News. Ошен харашо! — Шварц повернулся к Иосифу: — Что я имею сказать? Я имею сказать, что я имею свой antivirus lab, и мне прислали твой кровь для анализ, because you have a very bad infection. Ты имеешь ошен strong инфекшин, панимаеш? Я не знаю, где ты взял такой сильный инфекшн. Мошет быть твой пуля бил c poison, грязный. Of course I was trying to kill it with different antibiotics. But — no result! [9] Then я делал микс из самый сильный антибайотикс, the real atomic bomb! Как это по-русски?
— Атомную бомбу, — разом сказали Любка и Семен Гусь. — You can speak English, we understand. (Говори по-английски, мы понимаем.)
— No, no! — энергично возразил кузнечик. — I want practice my Russian! Я хочю практис мой русский! So! Я делал атомный бомб из my best антибайотикс и бросать… нет, я бросал that bomb на твой инфекшн. What do you think happened? Что случилось? — он весело оглядел всех трех Гусей и развел короткими ручками. — Nothing happened! Nothing! Ничего!
Любка, Семен и лежавший на подушках Иосиф молчали.
— So! — деловито сказал кузнечик и, глядя на Иосифа, опутанного проводами и резиновыми трубками, опять перешел на английский: — You have just one chance. У тебя есть только один шанс. Тебе будут каждый день вливать через капельницу мою атомную бомбу из антибиотиков, и, может быть, вместе с твоим иммунитетом это убьет твою инфекцию.
— А если нет? — спросил Иосиф, вспотев.
Шварц снова развел руками:
— Тогда ты умрешь. — После этого он повернулся к Любке и почти минуту снова рассматривал ее сначала через свои роговые очки, а потом и поверх них. Затем опять обратился к Иосифу: — Listen, Joseph, сделай мне одолжение — позволь мне прикоснуться к ней. Только прикоснуться, пожалуйста!
Иосиф пожал плечами:
— Ну, прикоснись…
Шварц двумя руками осторожно, как святыню, взял Любкину ладонь.
— You are a Queen! — произнес он проникновенно, и я обязан отметить, что именно он, этот кузнечик в роговых очках, первый назвал Любку королевой. После чего он склонился к Любкиной ладони, поцеловал ей руку и повернулся к Иосифу.
— Thank you! — сказал он. — You’ve made my day. Ты осчастливил мой день. Я никогда в жизни не прикасался к такой прекрасной женщине. И знаешь, что я теперь тебе скажу? У тебя будет не одна атомная бомба. Твоя жена тоже атомная бомба! Поэтому прошу тебя, как мужчина мужчину: подними свой иммунитет! Подними его так, чтобы жить! Ты меня хорошо понял?
— Я тебя понял, док, — невольно улыбнулся Иосиф.
— Мазултоф! Give me your hand! (Счастливчик! Дай руку!) — повеселел Сэмюэл Шварц, энергично пожал руку Иосифу и со словами: Good luck! вышел из палаты как раз в тот момент, когда черная толстая медсестра вкатила в нее капельницу с подвешенной, как курдюк, литровой емкостью «атомной бомбы».
* * *И то ли Иосиф, глядя на свою Любку, действительно мобилизовал свой иммунитет, то ли сработала «атомная бомба» Сэмюэля Шварца, но буквально назавтра после приема первой дозы адской смеси сильнейших антибиотиков температура у Иосифа спала. Похудевший, осунувшийся, сонный от потери крови и раздраженный от постоянной боли в разрезанном плече, он бессильно валялся на больничной койке, когда к больнице «Бруклинский мемориальный госпиталь» подъехал неброский серый «форд» с Томасом Ровенко и Стивом Контелло — двумя охотниками за русской мафией из русского отдела Бюро контроля за организованной преступностью ФБР. Этот «русский отдел» был создан совсем недавно, потому что в преддверии московской олимпиады 1980 года вместе с растущим потоком еврейской эмиграции КГБ стал выбрасывать из СССР настоящих бандитов и прочий криминальный отстой. В Кремле решили: раз уж эти гребаные сенаторы Джексон и Веник согласны продавать нам зерно, трубы и нефтяные бурильные станки только в обмен на Рабиновичей и Кацнельсонов, то — ради бога, получите! И теперь, когда у преступника, сидевшего в мордовском или норильском лагере, заканчивался срок, его вызывал лагерный начальник и говорил без обиняков: «У тебя есть выбор: или мы вешаем тебе новый срок за нарушение лагерного режима, или вот те паспорт, что ты Рабинович, и катись в Израиль! Ты понял?» «Я Рабинович? — изумлялся зэк. — Но я же русский! Я Сидоров!» «Ну, если ты Сидоров, то будешь махать кайлом еще восемь лет…» «Восемь лет?! — пугался зэк. — Нет, я уже Рабинович!»
Так убийцы, налетчики, воры в законе и аферисты всех мастей и национальностей, включая грузин, казахов и даже украинских антисемитов, превращались в Рабиновичей и Шнеерсонов и в общем еврейском потоке вместе с натуральными одесскими биндюжниками и бандитами стекались на Брайтон-Бич. Тут они возвращались к своим криминальным профессиям, занимались рэкетом и грабежами, аферами и торговлей наркотой, проститутками и оружием. И первыми агентами ФБР, которым пришлось заняться этими преступниками, были молодой здоровяк Томас Ровенко и его субтильный напарник Стив Контелло. При этом Томас, воспитанный украинской бабушкой, свободно говорил по-русски и в общении с эмигрантами часто косил под своего, а итальянец Стив изображал неприступного фэбэрушника.
Показав на reception свои фэбээрные карточки, Стив и Томас поднялись на третий этаж больницы к палате Иосифа, но Иосифа в ней не нашли. Двумя минутами раньше он заставил Семена Гуся, Тараса Бурака и Вахтанга Рисадзе поднять его с кровати и, опираясь на плечи двух своих телохранителей, мелкими шажками отправился, в сопровождении партнеров и брата с капельницей, на свою первую прогулку по коридору реанимационного отделения.
Что сказать вам об этом коридоре? Тем, кто в нем не был, лучше туда и не попадать. Ну, а те, кто был, знают, что для всех оживающих в реанимации покойников этот стометровый коридор все равно, что круговая дорожка олимпийского стадиона, — вспотеешь пройти! Только такой жестоковыий Гусь, как Иосиф, мог через три дня после операции заставить себя одолеть его из конца в конец, превозмогая лютую боль в плече.
Увидев у палаты Иосифа двух незнакомцев, Семен Гусь остановил брата и первым подошел к Томасу и Стиву.
— Who are you? Вы кто?
Томас и Стив показали свои пластиковые карточки.
