Трейси Шевалье - Падшие ангелы

На окружавших нас лицах было написано любопытство — они явно гадали, уж не суфражистки ли мы тоже. Одна миссис Уотерхаус, шокированная до крайности, одарила меня взглядом, исполненным потрясенного участия. Стоявшая рядом с ней Айви Мей пялила глаза на мою маму. А сама мамочка рассматривала Каролину Блэк и, впервые за несколько месяцев, улыбалась.

Я перевела взгляд на ворота кладбища, но Лавинии там уже не было. Затем я мельком увидела ее уже на самом кладбище, прежде чем она исчезла из вида между двумя могилами.

Китти Коулман

Ее хохот звучал, как трубный зов, и меня словно встряхнуло, а глаза широко открылись. Мне казалось, был очередной мрачный, туманный день, но когда я оглянулась в поисках источника смеха, то обнаружила, что стоит один из тех бодрящих ветреных осенних дней, которые я так люблю; девчонкой я в такие дни любила есть яблоки и пинать опавшие листья.

Потом я увидела Джона Джексона у ворот, и мне пришлось замереть на месте, чтобы он меня не заметил. Но он заметил. Я много раз пыталась подняться на холм, чтобы увидеться с ним и объясниться. Но мне это так и не удалось. Я думаю, он понял — он много чего понимает.

Потом я снова услышала смех — рядом со мной. Каролина взяла меня под руку, и я поняла, что ничто уже не будет так, как прежде.

Саймон Филд

Я в могиле, стою на гробу, и тут появляется она. Процессия только что ушла, и я заполняю землей пустоты вокруг гроба. Мне нужно молотком выбить нижнюю крепь, а наш па и Джо вытащат ее на веревке. У этой могилы глубина двенадцать футов.

Наш па и Джо поют:

Она моя красотка,Она моя голубка,Она лагуны лилияИ королева снов.

Они замолкают, но тут подхватываю я:

Я знаю, что ей нравлюсь,Я знаю, что ей нравлюсь, —Она сама сказала.Она лагуны лилия,Бутон моей души.[19]

Потом я поднимаю голову и вижу Лайви — она стоит на краю могилы и смеется, глядя на меня.

— Черт, Лайви, — говорю я. — Что ты тут делаешь?

Она трясет головой и пожимает плечами.

— Смотрю на тебя, гадкий мальчишка, — отвечает она. — Ты не должен говорить «черт».

— Извини.

— Я сейчас спущусь к тебе.

— Нельзя.

— Нет, можно. — Она поворачивается к нашему па. — Вы мне поможете?

— Нет-нет, мисси, вам туда нельзя. Это для вас не место. И потом, вы перепачкаете вашу одежку и туфельки.

— Это не имеет значения — мне их потом почистят. Как вы туда спускаетесь — по лестнице?

— Нет-нет, никаких лестниц, — говорит наш па. — Если она глубокая, вроде этой, то мы в стены забиваем вона сколько всякого дерева, чтобы не обвалилось. И тогда уже взбираемся и спускаемся по нему. Но только вы уж не ходите туда, — добавляет он.

Но уже поздно, потому как Лайви начинает спускаться. Мне видны только ее ноги, торчащие из-под платья и нижних юбок.

— Не спускайся сюда, Лайви, — говорю я, хотя мне и хочется, чтобы она спустилась. Она спускается, цепляясь за доски, будто делала это всю жизнь. А потом она оказывается вместе со мной на гробу.

— Ну вот, — говорит она. — Ты рад меня видеть?

— Ну да.

Лайви оглядывается и ее пробирает дрожь.

— Ух, как здесь холодно. И грязища!

— А ты чего хотела? Это тебе могила — не что-нибудь.

Лайви соскребает глину с башмака о край гроба.

— А кто там?

Я пожимаю плечами.

— Откуда мне знать? Наш па, кто тут в гробу? — кричу я наверх.

— Нет, дай-ка я сама догадаюсь, — говорит Лайви. — Маленькая девочка, заболевшая пневмонией. Или человек, который утонул в одном из прудов на Хите, пытаясь спасти свою собаку. Или…

— Там старик, — говорит сверху наш па. — Естественной смертью. — Наш па любит узнавать что-нибудь про тех, кого мы хороним, обычно он делает это, слушая пришедших на похороны.

У Лайви разочарованное лицо.

— Я, пожалуй, прилягу, — говорит она.

— Не, не делай этого, — говорю я. — Тут грязно — сама ж сказала.

Она меня не слушает. Садится на крышку гроба, а потом вытягивается на ней, волоча волосы по грязи.

— Ну вот, — говорит она, скрещивая руки на груди, как у покойника. Она смотрит на небо.

Не могу поверить, что она не боится грязи. Может, она того — свихнулась?

— Не делай этого, Лайви, — говорю я. — Вставай.

Она продолжает лежать с закрытыми глазами, и я смотрю на ее лицо. Странно видеть такую красулю тут в грязи. У нее такой рот, что мне приходят на ум вишни в шоколаде — меня Мод как-то раз угостила. Интересно, у ее губ такой же вкус?

— А где Мод? — спрашиваю я, чтобы не думать об этом.

Лайви корчит гримасу, но глаза не открывает.

— Там, у библиотеки, вместе со своей матерью.

— Миссис К. вышла на улицу?

Не нужно было мне это говорить, особенно таким удивленным тоном. Лайви открывает глаза, словно покойник вдруг ожил.

— Что тебе известно о матери Мод?

— Ничего, — тут же отвечаю я. — Только то, что она болела. Больше ничего.

Я протараторил это слишком быстро. Лайви замечает это. Это удивительно, потому что обычно она не как Айви Мей, которая видит все. Но когда она захочет, то тоже замечает кой-какие вещи.

— Миссис Коулман болела, но это было больше двух месяцев назад, — говорит она. — Выглядит она действительно ужасно, но с ней еще что-то не так. Я просто знаю это. — Лайви садится. — И ты знаешь.

Я переминаюсь с ноги на ногу.

— Ничего я не знаю.

— Нет, знаешь. — Лайви улыбается. — Врать ты совсем не умеешь, Саймон. Ну, так что тебе известно о матери Мод?

— Ничего такого, о чем бы я тебе рассказал.

У Лайви довольный вид, и я жалею, что сказал ей даже это.

— Я знала, тут что-то не так, — говорит она. — И я знаю, ты мне расскажешь.

— С чего это мне тебе что-то рассказывать?

— Потому что, если расскажешь, я тебе позволю меня поцеловать.

Я смотрю на ее рот. Она только что облизнула губы, и теперь они блестят, как листья после дождя. Она меня поймала. Я подхожу к ней, но она отворачивается.

— Сначала расскажи.

Я качаю головой. Мне не нравится так говорить, но я не доверяю Лайви. Прежде чем я скажу хоть слово, я должен получить мой поцелуй.

— Я тебе скажу только после.

— Нет, поцелуй потом.

Я снова качаю головой, и Лайви видит, что я не уступлю. Она снова ложится в грязь:

— Ну, хорошо. Но я должна сделать вид, будто я Спящая Красавица, а ты — принц, который пробуждает меня.

Она закрывает глаза и опять скрещивает руки на груди, словно мертвец. Я смотрю наверх. Нашего па над могилой не видно. Он, наверно, где-то отдыхает с бутылочкой. Я не знаю, сколько еще мне будет везти, а потому быстро наклоняюсь и прижимаю рот к губам Лайви. Она лежит не двигаясь. Губы у нее мягкие. Я прикасаюсь к ним языком — вкус у них не похож на вишни в шоколаде, они соленые. Я отодвигаюсь от нее, и Лайви открывает глаза. Мы смотрим друг на друга, но ничего не говорим. Она едва заметно улыбается.

— Саймон, ну-ка, давай поторопись. Нам после этой еще одну могилу копать, — кричит вниз наш па. Он стоит наверху, заглядывая вниз, — вот-вот упадет. Не знаю, видел ли он, как мы целовались. Он ничего такого не говорит. — Вам помочь, мисси? — спрашивает он.

Я не хочу, чтобы он спускался сюда, когда тут со мной Лайви. Для троих в могиле слишком тесно.

— Не надо, — кричу я. — Я сам ей помогу.

— Я вылезу сама, как только Саймон ответит на мой вопрос, — говорит Лайви.

У нашего па такой вид, будто он сейчас спустится сюда, а потому я быстро шепчу:

— Миссис К. ходила к нашей маме.

— Это что — благотворительный визит?

— Кто сказал, что нам нужна благотворительность?

Лайви не отвечает.

— Это был деловой визит, а никакая не благотворительность.

— Твоя мать — повивальная бабка?

— Да, но…

— Ты хочешь сказать, что она родила еще одного ребенка? — Глаза у Лайви открываются шире некуда. — У Мод где-то есть тайный братик или сестричка? Вот это здорово! Надеюсь, это братик.

— Да нет, — тут же говорю я. — Нет у нее никакого братика. Тут все наоборот. Она избавилась от братика или сестрички, прежде чем они родились. Иначе это был бы незаконнорожденный. Ясно?

— Ой! — Лайви садится и смотрит на меня, глаза у нее по-прежнему больше некуда. Зря я ей об этом сказал. Некоторым людям лучше не знать о настоящей жизни, и Лайви из таких людей. — Ой! — снова говорит она и начинает плакать. И опять ложится в грязь.

— Ну все, Лайви, хватит, наша ма была очень аккуратна. Но ей нужно было время, чтобы прийти в себя.

— И что я скажу Мод? — рыдает она.

— Ничего ей не говори, — тут же отвечаю я — мне не хочется еще больше ухудшать то, что и так плохо. — Ей ничего об этом знать не нужно.