Герман Садулаев - Я - чеченец

Мы рано взрослели. В пятом классе я уже целовался с подружками взасос, а в седьмом девушка с соседней улицы завела меня в подвал, раздела и сделала мужчиной.

В Шали все было по-другому.

что-то стало меняться, сначала незаметно, исподволь. Потом все реальнее, тверже. Во мне поселилась другая сила, она рвала меня изнутри, тянула вверх мое тело, прорывалась угрями на коже.

Приехав на очередные каникулы, Динька стал рассказывать уже не о том, как он летал в космос или плавал на подводной лодке. Теперь темой его подвигов были девушки, которые, если верить его словам, десятками признавались ему в любви и хотели сделать с ним «это». Об «этом» Динька рассказывал скупо, хотя всем нам, особенно мне, так хотелось деталей, подробностей. Но он, пространно описав предысторию события, в самом интересном месте ограничивался фразой, вроде: «ну, тогда я тоже снял штаны и выебал ее». Мы и верили, и не верили. Ведь все это для нас было даже фантастичней, чем полеты в космос.

Но сомнения развеялись еще через год. Изменилось не только время, наш возраст и то, как мы видели мир. Изменился сам Динька. Стало слишком очевидно, кто он…

Еще пару лет назад — угловатый мальчик, со смешными оттопыренными ушами. Теперь земной бог, настоящий Аполлон. Благородный профиль, безупречно сложенное тело, всегда загорелая и манящая кожа, к которой так хочется прикоснуться, а уши прикрыты черными вьющимися волосами.

Взрослые уже не запрещали ему выходить за стены ПП-2, и мы гуляли по всей округе. Это стало настоящим бедствием для окрестных девушек. Увидев Диньку в первый раз, они замирали и так стояли несколько минут, бесстыдно пожирая его глазами. Дальше было настоящее коллективное помешательство. Сарафанное радио распространило сведения о том, кто этот красавец, где он живет, как его зовут. Девушки стекались чуть ли не толпами. Завидев Диньку, еще издалека без всякого стеснения орали: «Денис!» Пользовались любым поводом, чтобы пообщаться с ним. Эпидемия принимала все более тяжелые формы. И вот уже пошли откровенные признания в любви. Причем чувство ревности этим девушкам было, похоже, не знакомо. Они могли прийти вдвоем, втроем, вчетвером, с подругами или сестрами. Все искренне и с выражением произносили твердо заученную по-русски фразу «Денис, я тебя люблю!» и при этом звонко смеялись. И никто не смущался, как будто бы речь шла о чем-то совершенно обыкновенном и естественном. Динька улыбался в ответ, соблазнительнейшей из улыбок, обнажая два ряда ровных и белоснежных зубов, отпускал комплименты на грани фола, назначал свидания.

И я, и все юноши нашей округи были просто в шоке. Уж такого мы точно не ожидали от своих скромных чеченских девушек. Встречаясь с нами, они опускали глаза, из них слова было не вытянуть, а уж пригласить на свидание в уединенном месте — об этом мы и думать не могли!

Но для них Динька был другим, он был вне закона. С ним было можно все, чего нельзя с нами, и они были готовы. Я уверен, что, предложи Динька кому-нибудь из них переспать с ним сразу, с первой встречи, едва ли кто отказался бы. Но Динька не давался им так просто. Он очаровывал, мучал, обольщал и… все. Оставлял их на полпути.

Мне кажется, что он мстил. Хотя кому и за что?

В одни из летних каникул Зелик сказал, что пойдет работать в совхоз, на ток, в ночную смену. Заработать денег на одежду и обувь к учебному году, натаскать зерна для домашней живности. Вся местная молодежь, лет с четырнадцати-пятнадцати, летом работала в совхозе. Зарплата была маленькая, но зато позволялось после смены унести с собой сумку с пшеницей, кукурузой или даже семечками подсолнуха. Вернее, не совсем позволялось, через проходную зерно было не вынести, и даже у тайного лаза несунов иногда поджидал старый дедушка сторож, заставлявший нести ворованное обратно и высыпать в элеватор. Но в целом на это смотрели сквозь пальцы. Иначе никто не стал бы работать.

Ни денег, ни тем более зерна мне не требовалось. Мать и отчим и так одевали меня в самую модную одежду, скота и домашней птицы мы, конечно, не держали, живя в благоустроенной по-городскому квартире в четырехэтажном доме. Но оставаться одному в ПП-2 было скучно. И я упросил бабушку, чтобы она разрешила мне пойти работать с Зеликом.

Зелик все устроил через своих знакомых. Официально работать можно было только с 16 лет, но вместо нас в ведомостях заработной платы оформляли каких-то других людей, совершеннолетних. Так делали все в округе. Без детского труда совхозу было бы не потянуть битву за урожай.

Совхозный ток представлял собой заасфальтированное волнами поле, элеватор, склады и цех по производству травяной муки. Мы работали на погрузчиках, самоходных установках с конвейерной лентой, загружая в машины зерно, золотыми барханами уложенное под открытым небом. Когда собирались тучи, мы накрывали барханы брезентом, а после дождя сушили зерно, пересыпая барханы погрузчиком.

Заборная лента погрузчика уже бархана, поэтому приходилось часами махать деревянной лопатой, подкидывая к ленте осыпающееся с краев зерно. Иногда нас отправляли на элеватор или ссыпать травяную муку в мешки. Работа была тяжелой. Но на току было весело.

Все это больше напоминало праздник, чем трудовые будни. У чеченцев в Шали не было дискотек или клубов. А здесь каждый вечер собиралась вся окрестная молодежь, и парни, и девушки. Ночная смена начиналась в четыре пополудни и заканчивалась в час ночи. И всю дорогу из магнитофона в тракторе хрипела громкая музыка: «Ласковый май», «Мираж» или «Modern Talking». По ходу работы мы разговаривали, перебрасывались шутками, знакомились. Девчонки кокетничали. Парни распускали хвосты.

А в перерывах можно было упасть на золотой бархан где-нибудь подальше от гремящей сельхозтехники и лежать, смотря в звездное небо.

На току я впервые подружился с другими чеченскими парнями, кроме Зелика. Хотя произошло это не сразу, сначала пришлось несколько раз подраться.

И вот, девушки нашей округи уже познали сладость общения с божеством. Но парням только предстояло узнать Диньку. Это случилось еще через 9 месяцев, когда Динька пошел вместе со мной работать на ток.

Чеченцы приняли чужака в штыки. Было достаточно уже того, что он не наш, он русский, а тут еще почти все девушки не сводили с него глаз. Поэтому было решено, что Диньку следует поучить. Я знал, что вставать в оппозицию бесполезно и соблюдал нейтралитет. Учить Диньку должен был Бислан Сабиров, из семьи пришлых, кабардинцев, старательно стремившихся очечениться. Сабиров был старше и меня, и Диньки, раньше он дрался со мной, и чаще всего побеждал. Теперь настала очередь моего друга.

Не прошло и нескольких смен, как Сабиров придрался к Диньке, наговорил ему обидных слов и так устроил повод для драки. Драться вышли за ток, к старым комбайнам.

Диньке хватило нескольких минут, чтобы завалить задиру и блокировать его болевым приемом. Динька был очень спортивен, физически развит. Знал приемы самбо, обладал силой, гибкостью и быстрой реакцией. Толпа парней зрителей констатировала победу Диньки и стала смеяться над Сабировым. Бислан пообещал, что возьмет реванш завтра.

И так продолжалось смену за сменой. Поединки чужака с Сабировым стали штатным развлечением. Динька демонстрировал разнообразные приемы, укладывал соперника, показывал удушения и другие хитрости самообороны. Но никогда не бил побежденного.

И все же симпатии зрителей, кроме меня, конечно, были на стороне Бислана. Победу Диньки встречали недовольными возгласами и все ждали, когда кабардинец возьмет реванш. И он взял реванш. Это должно было случиться, просто по закону вероятности. Однажды Динька, делая сложное движение, не заметил валявшейся в траве железки от комбайна. Он вывихнул ногу и упал. Тут же Сабиров навалился сверху и стал кулаком наносить удары по его лицу. Динька был почти без сознания от боли в ноге, от сыплющихся тычков в лицо и не мог достойно сопротивляться. Я потребовал остановить схватку. Парни подождали, пока Сабиров не превратил лицо Диньки в кровавое месиво и, наконец, оттащили его. Все, объявили они, бой закончен, русский побит.

Но… все уже повернулись к нам, к Диньке и ко мне, помогающему Диньке подняться, спиной и расходились, как…

Вдруг, неожиданно для всех, Динька, собрав остаток сил, оттолкнул меня и сказал, с трудом шевеля разбитыми в кровь губами: «Я не побит. Я буду дальше драться». Вся свора в изумлении оглянулась. Сабиров, хвастливо посмотрев на парней, подошел к Диньке. Он сделал обманное движение руками, Динька попытался выставить блок и получил удар ногой, с размаху, между ног. Динька согнулся от боли, и Сабиров нанес еще один удар ногой, по голове. Динька упал. Ватага злобно хохотала.

А Динька опять встал, еле держась на ногах, попытался принять стойку и знаком показал, что дерется дальше. Сабиров быстро приблизился, ударил его кулаком в живот, и головой в лицо. Диньку скрючило. Сабиров схватил его за волосы и несколько раз приложил коленом, а потом отбросил на траву.