Марк Леви - Те слова, что мы не сказали друг другу
— Прекрасно! Это все?
— И может быть, еще кое-что из того, что вызывало у меня любовь к нему.
— И ты собираешься завтра вернуться домой?
— Сама не знаю… Пожалуй, лучше бы мне поскорее встретиться с Адамом.
— Иначе что?..
— А вот что: сегодня я гуляла по набережной, и там сидела художница-портретистка…
Джулия рассказала Стенли о своей находке в старом порту Монреаля, и на сей раз ее друг воздержался от ехидных реплик.
— Как видишь, пора мне возвращаться, не правда ли? Всякий раз, как я покидаю Нью-Йорк, это для меня плохо кончается. И потом, если я завтра не вернусь, кто будет приносить тебе удачу?
— Хочешь добрый совет? Запиши на листе бумаги все, что тебе приходит в голову, и сделай ровно наоборот! Спокойной ночи, моя дорогая!
И Стенли повесил трубку. Джулия встала с кровати, чтобы пойти в ванную, и не услышала мягких, крадущихся шагов отца, который скрылся в своей комнате.
12
Небо над Монреалем уже начинало розоветь. Мягкое сияние рассвета озарило гостиную, разделявшую две спальни. В дверь постучали, Энтони открыл, и коридорный вкатил тележку с завтраком на середину комнаты. Молодой человек предложил накрыть стол, но Энтони сунул ему в карман несколько долларов и сам взялся за ручки тележки. Парень вышел, Энтони проследил, чтобы он не нашумел, закрывая дверь. Он не знал, какой выбрать стол — низкий в центре гостиной или узкий возле окон, откуда открывалась великолепная панорама. Наконец он предпочел завтрак с видом на город, тихонько расстелил скатерть, разложил приборы, расставил тарелки, кувшин с апельсиновым соком, чашки с хлопьями, корзинку с выпечкой и узкий кувшинчик, в котором горделиво стояла роза. Отступив на шаг, он осмотрел свою композицию, выпрямил наклонившийся цветок, а молочник придвинул поближе к хлебной корзинке. Затем положил на тарелку Джулии свернутый в трубку лист бумаги, перевязанный красной ленточкой, и прикрыл его столовой салфеткой. На этот раз он отступил на целый метр, чтобы оценить результаты своих усилий. Подтянув повыше узел галстука, он легонько стукнул в дверь спальни дочери и объявил, что завтрак для мадам готов. Джулия сонно заворчала и спросила, который час.
— Уже пора вставать, через пятнадцать минут подъедет школьный автобус, как бы тебе снова не опоздать на него!
Джулия, угревшаяся под теплым одеялом, натянутым до самого носа, сладко потянулась. Давненько ей не доводилось так крепко спать. Она взъерошила волосы и медленно подняла веки, давая глазам свыкнуться с дневным светом. Потом одним прыжком вскочила на ноги, но у нее тут же закружилась голова, и пришлось сесть обратно, на край постели. Будильник на ночном столике показывал восемь утра.
— Ну зачем так рано? — простонала она, входя в ванную.
Пока Джулия принимала душ, Энтони Уолш, сидевший в кресле маленькой гостиной, несколько раз посмотрел на красную ленточку, свисавшую с тарелки, и вздохнул.
*** Самолет компании Air Canada вылетел в 7:10 из аэропорта Ньюарка. В динамиках сквозь потрескивание раздался голос командира корабля, объявлявший, что самолет уже начал снижение и будет в Монреале точно по расписанию. Затем командира сменил старший стюард, перечисливший обязательные правила поведения во время приземления. Адам потянулся, насколько это было возможно в тесном кресле, убрал складной столик и выглянул в иллюминатор. Самолет летел над рекой Святого Лаврентия. Вдали уже вырисовывались контуры города, и можно было различить зубчатые очертания Мон-Руаяль. MD-80 заложил крутой вираж, и Адам пристегнул ремень. Впереди по курсу самолета светились огни посадочной полосы.
* * *Джулия туго стянула на талии пояс купального халата и вошла в маленькую гостиную. Она оглядела накрытый стол и улыбнулась Энтони, который подвинул ей стул.
— Я заказал для тебя «Earl Grey», — сказал он, наполняя ее чашку. — Этот тип из ресторанной службы чего только мне не навязывал: чай черный, очень черный, желтый, белый, зеленый, с дымком, китайский, сычуаньский, формозский, корейский, цейлонский, индийский, непальский и еще штук сорок других — я уж и забыл названия — и угомонился лишь тогда, когда я пригрозил ему, что сейчас покончу жизнь самоубийством.
— «Earl Grey» — это то, что надо, — ответила Джулия, разворачивая салфетку.
Она увидела обвязанную красной лентой трубочку и вопросительно взглянула на отца.
Но Энтони тотчас взял ее у нее из рук:
— Откроешь после завтрака.
— А что это? — спросила Джулия.
— Вот эти длинные слойки, — сказал он, указывая на выпечку в корзинке, — называются круассаны, эти квадратные, откуда с двух концов выглядывает коричневая начинка, — шоколадные булочки, а эти, похожие на улиток с цукатами на спинках, — хлебцы с изюмом.
— Я тебя спрашивала о том свертке с красной ленточкой, что ты прячешь за спиной.
— Я же сказал: после завтрака.
— Тогда зачем ты его положил на мою тарелку?
— Ну… я только что передумал, лучше посмотреть позже.
Однако Джулия воспользовалась тем, что Энтони отвернулся, и резким движением выхватила у него рулончик.
Стянув ленточку, она развернула бумагу. С листа ей снова улыбнулось лицо Томаса.
— Когда ты успел его купить? — спросила она.
— Вчера, когда мы уходили с причала и ты помчалась вперед, не обращая на меня внимания. Я щедро заплатил художнице, и она сказала, что я могу взять этот рисунок: клиент от него отказался, а ей он не нужен.
— Почему ты это сделал?
— Я подумал, что тебе будет приятно — ты так долго его рассматривала.
— Нет, я хочу знать правду: почему ты его купил? — настаивала Джулия.
Энтони присел на диван, не сводя глаз с дочери:
— Потому что нам нужно поговорить. Я надеялся, что нам никогда не придется обсуждать эту тему, и, признаться, долго колебался, прежде чем затронуть ее. Впрочем, я совершенно не предвидел, что наше путешествие рискует испортить наши отношения, ибо я заранее знаю, какова будет твоя реакция, но, поскольку знаки, как ты выражаешься, направляют меня на этот путь… я должен тебе кое-что сообщить.
— Кончай кривляться и говори прямо, в чем дело, — резко приказала ему дочь.
— Джулия, я думаю, что Томас не совсем мертв.
* * *Адам кипел от ярости. Он уехал налегке, без багажа, надеясь как можно скорее выбраться из аэропорта, но все пропускные пункты плотно осадила толпа пассажиров с «боинга-747», прибывшего из Японии. Он взглянул на часы. Стоявшая перед ним очередь грозила задержать его не меньше чем на двадцать минут, так что он не скоро сможет сесть в такси.
«Sumimasen!» Это слово всплыло в его памяти неожиданно, словно там щелкнул выключатель. Корреспондент Адама, работавший в одном японском издательстве, употреблял его так часто, что он привык считать это «извините!» национальной традицией. «Sumimasen, прошу извинить!» — повторил он раз десять, протискиваясь между пассажирами рейса «Japan-Al»; еще десяток «Sumimasen!», и Адаму удалось предъявить паспорт офицеру канадской пограничной службы, который поставил в него штамп и тотчас вернул владельцу. Наплевав на запрещение пользоваться мобильниками до зоны выдачи багажа, он выудил свой телефон из кармана пиджака, включил и набрал номер Джулии.
* * *— Мне кажется, я слышу твой телефон — ты, наверно, оставила его в спальне, — сдавленно пробормотал Энтони.
— Не отвлекайся. Что значит «не совсем мертв»?
— Ну, можно выразиться иначе — например, «жив»…
— Томас жив? — повторила Джулия, едва не теряя сознание.
Энтони утвердительно кивнул.
— Откуда ты знаешь?
— Из его письма; обычно люди, покинувшие этот мир, писать уже не могут. С одной оговоркой: если не считать меня… Я об этом как-то не подумал, а ведь на самом деле интереснейший сюжет…
— Что за письмо? — спросила Джулия.
— То, которое ты получила через полгода после той ужасной катастрофы. На нем стоял берлинский штемпель, а на обороте значилась его фамилия.
— Я никогда не получала от Томаса никаких писем. Скажи, что это неправда!!!
— Как ты могла его получить, если сбежала из дома, а я не мог тебе его переслать, поскольку ты не оставила адреса. Тем не менее предвижу, что этот факт станет еще одним веским мотивом, который ты включишь в свой список.
— В какой еще список?
— В список причин, по которым ты меня ненавидела.
Джулия встала и оттолкнула столик с завтраком.
— Если помнишь, мы договорились не употреблять в разговорах прошедшее время. Так вот, эти последние слова ты мог бы произнести в настоящем времени! — крикнула она, выбегая из гостиной.
Дверь, ведущая в ее спальню, оглушительно хлопнула; оставшись в одиночестве, Энтони сел на то место, которое только что занимала дочь.
— Сколько добра пропадает! — прошептал он, обращаясь к корзинке с выпечкой.
