Млечный путь - Меретуков Вионор
— Такие красавцы, — проворковала она со змеиной улыбкой, — в ее сети раньше не попадали, она все больше по суфлерам да осветителям. Она еще не предлагала вам официально зарегистрированного сожительства? Берегитесь!
Я уже было открыл рот для ответа, но Тамара Владимировна опередила меня:
— Не все же тебе без передышки замуж выскакивать, дай попробовать и другим.
Тамара Владимировна отправилась в туалетную комнату, чтобы подретушировать раскисшие глаза, а я стал осматриваться и изумляться.
Я прошел в зал, в котором группками стояли и переговаривались гости. В центре одной из таких групп я заметил пожилую сухопарую даму в длинном платье аспидно-зеленого цвета. Роскошные драгоценности водопадом ниспадали на впалую грудь, седой пучок на затылке старухи был пронзен золотой шпилькой с алмазным бантом. Она светски сощурила глаза и поприветствовала меня царственным взмахом перламутрового веера. Я узнал в почтенной даме Бутыльскую. Хорошо бы полюбопытствовать, откуда у нее все эти водопады? Сами собой на память пришли доблестные генералы, которые вывозили из поверженных стран картины и золотые побрякушки. Чуть позже к Бутыльской подошла хозяйка особняка и заговорила с ней как с близкой подругой.
Устроители банкета потрудились на славу. Вдоль стен стояли вазы с раскрашенными страусовыми перьями, с потолка гроздьями свешивались воздушные шары, словно кисти диковинных тропических плодов.
Гости были одеты кто во что горазд. Кто, как та же Тамара Владимировна, был в строгом вечернем платье, кто в свитере и потертых кожаных пиджаках, кто в рубашках апаш и в по моде рваных джинсах. Были тут и старинные офицеры в пыльных камзолах, с белыми шелковыми шарфами, в париках с косичками, в треуголках и ботфортах со шпорами, и венецианские дожи в тяжелых ярких одеждах, и русские купчихи в порыжелых платьях с турнюрами и фижмами, и одноглазый Билли Бонс, и Джон Сильвер на деревянной ноге. Словом, ни дать ни взять — карнавал. В воздухе витали ароматы пачулей, вина и нафталина. Кое от кого потягивало «травкой». Мне здесь начинало нравиться.
— Ба! Никак, адмирал Сапега собственной персоной! — прогремел над ухом знакомый голос.
Я обернулся. Лев Фокин. В пурпурной мантии и кардинальской шапочке.
— Это что, новое полицейское обмундирование? — рассмеялся я. Хотелось бы знать, какого черта он здесь делает.
— Скажи, я похож на Ришелье? — спросил он, поворачиваясь в профиль.
Только сейчас я заметил, что у Фокина крючковатый нос и выступающий вперед хищный подбородок сластолюбца.
— Скорее, на Ивана Грозного.
— Что ж, и это неплохо.
— Откуда у тебя этот наряд?
— Крестники на зоне построили. А у тебя? — спросил он.
— Нашел на чердаке. Троюродный прадедушка служил… э-э-э… по морскому ведомству… — быстро нашелся я и атаковал Фокина новым вопросом: — За кем охотишься?
— Я здесь частным образом, — сказал он, крутя головой и рассматривая гостей.
— Так я тебе и поверил. Наверняка что-то вынюхиваешь.
— Невеста… — он слегка замялся, — во всяком случае, она полагает, что она невеста… пригласила.
— Ты женишься? Уж не на хозяйке ли?
— Она замужем. Авдеева имеет молодого мужа, он крупный чиновник в министерстве экономики, я его знаю: этакий атлетически сложенный гетеросексуал, решительно настроенный на долголетие. Он по утрам босиком бегает десятикилометровые кроссы. А потом, попыхивая сигарой, полчаса нежится в ванне со льдом. Устанешь ждать, пока он околеет, а она овдовеет. А у меня, как всегда, плохо со временем. И потом, ее габариты повергают меня в трепет. Не женщина, а какая-то артиллерийская лошадь. Посмотри на ее лафет. Бьюсь об заклад, если ее слегка наклонить вперед, то на заднице поместится лоток с подовыми пирогами. Не скрою, мне нравятся богатые формы, но она великовата для меня: в постели она меня раздавит, как клопа. Вот если бы она сбросила пудика два, тогда я, может быть, и занялся бы ей, она чрезвычайно аппетитна и в общем-то в моем вкусе…
Лева вдруг запнулся, взгляд его уперся в некий объект у меня за спиной. Я обернулся. Медленной походкой, величественная, стройная и прямая, как кариатида, на нас надвигалась Тамара Владимировна.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})— Мать честная! — обомлел Фокин. Он даже присел от восторга. — Какая грудь, какая осанка, какая стать! Жизнь отдам… Богиня! Чистая Афродита, черт меня дери!
Тамара Владимировна, покачивая роскошными бедрами, подошла к нам.
— Познакомься, милая, — сказал я и усмехнулся, — мой друг герцог де Ришелье.
Лева не сводил глаз с Тамары Владимировны.
— Зовите меня просто Левой, — пролепетал он и зачем-то добавил: — Я не Ришелье, я следователь по особо важным делам…
— По особо важным? Ах, как интересно! — жеманясь, воскликнула Тамара Владимировна. Мне показалось, что Лева засмущался.
— Где ты раскопал это сокровище, негодяй? — завистливым шепотом спросил он меня.
Тут только я заметил, что рядом с Тамарой Владимировной стоит тоненькая, стройная девушка. И хотя она была в полумаске, я узнал ее: это с ней я видел Фокина в ресторане на Кутузовке. Она была похожа на девочку-подростка. Я почувствовал, как между нами пробежала искра, словно рыжая лисичка вильнула хвостиком.
— А вот и… — начал Фокин и положил девушке руку на плечо.
— Рита, — сказала девушка и едва заметно поежилась. Даю голову на отсечение, она это сделала для меня.
Оказалось, девушка, как и Тамара Владимировна, служит в Объединенном Драматическом театре.
— Кажется, в Москве все друг с другом знакомы, — сказал я.
— Узок наш круг, — многозначительно заметил Фокин, — страшно далеки мы от народа, но, тут ты прав, все друг с другом знакомы…
Тамара Владимировна усадила нас за стол подальше от эстрады: она знает, я не выношу громкой музыки.
— А вы правда адмирал? — спросила меня Рита.
— Я такой же адмирал, как Лева кардинал.
— Лева не кардинал, он генерал, — заметила она. «Эк куда тебя занесло, милая! — подумал я. — Если твой хахаль любит щеголять в портах с лампасами, это еще не значит, что он влез в генералы».
— Мне кажется, вам чего-то не хватает, — задумчиво сказала девушка, рассматривая меня, и решительно добавила: — Ага, я поняла! Чтобы полностью походить на адмирала, вам не хватает…
— Усов, вот чего ему не хватает, а вот павлиний хвост у него есть, — ревниво вклинилась в разговор Тамара Владимировна. Она кокетливо мизинчиком показала на Левины усы-стрелки: — Усы красят настоящих мужчин…
Лева самодовольно ухмыльнулся и залихватски подкрутил ус.
Тут на нас обрушился бравурный марш, который заглушил все остальные звуки.
За пять минут до полуночи все — кто не был пьян и кто был пьян изрядно — притихли. Динамики загрохотали уверенным и энергичным голосом президента. Едва стих президентский тенорок, как забили куранты. Все встали. На лицах гостей появилось одинаковое выражение сосредоточенной задумчивости, вероятно, это была не совсем трезвая попытка осмыслить эпохальность исторического мгновения: ведь именно сейчас куранты раз и навсегда отсекали минувшее от будущего. Новый год подмял под себя старый. От него остались только цифры и воспоминания. Слаженно захлопали пробки, зазвенел хрусталь. Сладко обжигая язык, зашипело, забурлило, заиграло в горле ледяное шампанское. Мне показалось, что я глотнул жидкого кислорода. И тут же ласковая океанская волна омыла мозговые извилины. Божественный баритон — вероятно, таинственный внутренний голос, — покрывая шумы прибоя и торжественные звуки гимна, пропел у меня в голове: «Мне все подвластно!»
Почувствовав прилив хмельного вдохновения, я решил блеснуть эрудицией:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})— Граф Игнатьев, кавалергард и прежний владелец этого роскошного особняка, рассказывал моему прадеду, что умение выпить десяток фужеров шампанского в офицерской компании было обязательным для кавалергарда. Надо было пить фужеры залпом до дна и оставаться в полном порядке. Для многих это было истинным мучением. Особенно тяжело приходилось некоторым молодым в первые месяцы службы, когда старшие постепенно переходили с ними на «ты»: в каждом таком случае требовалось пить на брудершафт. Некоторые из старших, люди более добродушные, сразу пили с молодыми на «ты», а другие выдерживали срок, и в этом случае продолжительность срока служила критерием того, насколько молодой корнет внушает к себе симпатию. На одном празднике юного Игнатьева подозвал к себе старый генерал Мусин-Пушкин и предложил выпить с ним на брудершафт. Однако после традиционного троекратного поцелуя он внушительно сказал молодому графу: