Александр Покровский - Робинзон. Инструкция по выживанию

– Хорошо! Ждем!

«Очень болит голова, – делает запись Робертсон. – Мне надо поспать. Я боюсь спать. А вдруг чего? Я все время обхожу отсек. Это помогает. Я стучу. Я стучу все время. Наверное, меня не слышат. Обе линии вала вращаются. Мы идем в надводном положении. Мы очень медленно идем. Надо спать».

Робертсон засыпает. Запахи, звуки. Ему снится, что он в саду. Очень красивый сад. В саду к нему подходит девушка. Она похожа на ту, что на картинке, и на Свету. «Пойдем, – говорит девушка, – я тебя выведу. Это очень легко».

Они идут по лабиринту. Это подземелье. Пещера. Длинный проход, в руках факелы – навстречу им попадаются люди, много людей. Они все молчат. «Кто это?» – спрашивает он у девушки. Она прикладывает палец к губам: «Тс-ссс! Тут нельзя говорить! Нас могут услышать!» – «Услышать? И что тогда?» – «Тогда беда, беда».

Потом – удар, боль. Больно голове.

Робертсон проснулся. Он свалился набок и ударился головой о прибор.

– Надо замерить содержание угарного газа. А кот? Где кот?

Робертсон всюду ищет кота – кота нигде нет. Он мечется по отсеку – нет кота, будто его никогда здесь и не было.

– Господи! Неужели я схожу с ума? Я же видел кота! Он здесь был! Был! Господи! Спаси меня, спаси! Так не может быть! Я не должен умереть! Ты же меня один раз уже спас! Надоумь меня, Господи! Да! Я же могу открыть люк десятого и выбраться наружу!

Он бросается к люку и пытается его открыть. Люк не поддается. Робертсон борется с ним, а потом спускается, падает на посту в кресло, приваливается спиной к стенке, замирает. Рядом с ним кто-то есть. Перед ним стоит Балаян и еще люди.

– Саша, – говорит Балаян, – Мы за тобой! Пойдем с нами! И все будем вместе!

– Нет! Нет! Вы умерли. Я не хочу.

– А ты разве жив, Саша?

– Я жив! Конечно, я жив!

– Посмотри, ты не можешь встать, пошевелится.

Робертсон действительно пытается пошевелиться, но ему это не удается. Он не может шевельнуть ни рукой ни ногой. Наконец он переворачивается, встает на четвереньки – стены, пол, потолок стремительно вырастают, уходят ввысь, а он маленький – и он кричит, кричит. Ему отвечает криками тропический лес.

Просыпается он в испарине. Взгляд на часы – он спал ровно двадцать минут.

– Это был сон. Надо спать. Если я не буду спать, то сойду с ума. Надо обойти отсек и постучать. Надо попытаться открыть люк.

Люк не открывается.

– На ходу люк десятого отсека нельзя открывать. Может захлестнуть волной. На ходу он может быть под водой. Может быть, а может и не быть. Все равно он не открывается. А если попытаться открыть дверь в девятый отсек? Переборка уже остывает. Как только остынет, попробую.

– Трос оборвало!!!

Оборвало трос. Теплоходы останавливаются. Пока шторм не стихнет, ничего нельзя будет сделать.

– Что теперь?

– Пока не стихнет, будем болтаться!

Вахта на лодке остается одна. Лодка еле освещена внутри лампами аварийного освещения.

Штаб Северного флота. Командующий.

– Ну что?

– У них оборвало трос. Шторм. Трос заведут, как только смогут.

– Спасатели?

– На месте.

– Хорошо. Ждем.

Трос пытаются завести, но шторм, к лодке даже не подойти. Корабли разбрасывает, как щепки.

Робертсон в отсеке.

– Сейчас, сейчас. До переборки уже можно дотронуться. Сейчас я попытаюсь пройти в девятый.

Он начинает открывать переборку в девятый, но она не открывается. Что-то мешает – с той стороны вставлен болт.

– Все. Там болт. Не выбраться.

Трос все еще пытаются завести. Ничего не выходит. Попытки прекращают. Шторм. Его надо пересидеть.

Робертсона в отсеке валяет из стороны в сторону. Он почти в бреду. Ему кажется, что он в детстве. Он и она. Они залезают на дерево. Слышится смех. Он кормит девочку ягодами. Она открывает рот, и он кладет в него ягоды. Оба перепачканы, смеются.

Он очнулся. В отсеке нет освещения. Погасла лампа аварийного освещения. Полная темнота. Точнее, светятся только светонакопители в манометрах. Это свет светлячков. Робертсон потерял фонарь. Он шарит, шарит. Ищет его на ощупь. Находит – есть фонарь, есть свет.

– Надо обойти все. От шторма может открыться течь.

Он встает и обходит отсек. На переборочной двери он замечает написанные сигналы для перестукивания.

– Господи! Что ж я раньше! Я же стучал что попало! Надо стучать! Надо стучать! Они должны меня услышать!

Он сбегает вниз, к отливному кингстону помпы. Он начинает стучать по нему – так стук сразу уходит в воду.

Но на лодке акустики уже не несут вахту. Робертсон стучит зря.

– Он же стучал!

– Кто?

– Робертсон!

– Слушай, Эдик, – обращается старпом к Рустамзаде. – С чего ты взял, что в том случае стучал Робертсон? С чего ты вообще взял, что кто-то стучал?

– Но кто-то же стучал?

– Были стуки, а потом они прекратились. Что-то вполне могло зацепиться за борт. А может, в надстройке что-то застряло. Банка какая-нибудь. Стуки больше не повторялись.

Шторм закончился. Море успокаивается. Можно заводить трос.

– Можно заводить трос!

Трос завели. Лодку взяли на буксир.

– Бог, ты есть? – Робертсон сидит с закрытыми глазами и бормочет: – Господи! Прости меня. Извини. Не знаю ни одной молитвы. Помоги мне, Господи! Сделай что-нибудь! Сохрани! Боже! Сохрани!

И тут ему начинает казаться, что он на чудесном острове. Песок, вода, солнце. К нему идет Катя.

– Здравствуй! – говорит Катя.

– Здравствуй! – отвечает он. – Мы никогда не расстанемся. Мы на острове и будем здесь жить.

Катя наклоняется к нему, целует, и сейчас же ее лицо превращается в волосатую мордочку животного.

Робертсон отпрянул и очнулся – его лицо вылизывает кот.

– О господи! Надо обойти отсек!

Он начинает обходить отсек. Он идет и идет по бесконечным переплетающимся лестницам. Ему никак не выбраться из лабиринта, никак. Наконец он опускается на корточки, затихает, приходит в себя – никуда он не шел, ни по каким лестницам, ему все это привиделось.

Иногда Робертсону начинает казаться, что за плечом кто-то стоит. Он очень боится повернуться, потом поворачивается – никого. Он бросается, ищет – никого нет, ему это все померещилось.

Тут часто что-то такое мерещится.

– Анатолий Иванович! Температура переборки в восьмой пятьдесят!

Это Рустамзаде. Он смотрит на старпома с надеждой.

– Знаю!

– Можно же идти аварийной партии, Анатолий Иванович!

– Можно. Сейчас запрошу командира!

«Аварийной партии номер один приготовится к входу в восьмой отсек!»

Аварийная партия готовится. Люди подходят к переборочной двери в восьмой. Командует всем старпом.

– Так! – говорит старпом. – Инструктаж. Первые два человека – разведчик и страхующий. Перед дверью они включаются в изолирующие противогазы. Мы здесь ведем непрерывный контроль за содержанием кислорода и угарного газа в отсеке. Рустамзаде!

– Понял.

– И запас ИПов и патронов к ним.

– Есть!

– Создаем подпор воздуха пять миллиметров, чтоб продукты горения не пошли к нам. Открываем дверь, разведчики входят. Фонари у каждого. Разведчик обвязан страховочным концом. Страхующий его держит. Сначала верхняя палуба, потом нижняя, трюм. Никакой партизанщины. Шаг за шагом. Все время сообщать о самочувствии. О сигналах договорились. Наша связь со страхующим – перестукивание. Вопросы? Пошли!

Аварийная партия заходит в восьмой.

Робертсон в полной темноте. Он экономит, не включает фонарь.

– Надо все время стучать. Меня услышат. Обязательно. И все время ходить. Надо ходить. Куда делся кот? Был же кот! Он пропадает и появляется. Или мне все это кажется? Снится. Мне это все снится. Господи! Где ты! У меня все получится. Надо так говорить. Надо говорить: все получится. Сейчас, сейчас, сейчас я встану и пойду. Надо обойти отсек.

Аварийная партия обходит восьмой. Слышится дыхание разведчика в противогазе. Всюду следы возгорания. Что же горело конкретно – неясно. Видны тела людей. Одни повреждены огнем очень сильно, другие не повреждены совсем. У них лица напоминают печеные яблоки. Разведчик нашел пятерых. Дверь в девятый отрыта – не успели загерметизироваться. Разведчик возвращается. Они берут пробы воздуха на угарный газ. Аварийную партию впускают назад – на проходную палубу седьмого отсека. Они снимают маски противогазов.

– Ну? – спрашивает старпом.

– Там горело все. Нашли пятерых. Остальные, похоже, в девятом. Очагов тления нет. Отсеки можно вентилировать в атмосферу.

– Это если получится. Батарея и так дохлая. Рустамзаде, – говорит старпом, – что там с угарным газом?

– Больше тысячи ПДК.

– Понятно. Сейчас пойдем в девятый.

В девятом аварийная партия находит восемь человек. Все лежат на верхней палубе. Только Балаян полустоит, привалившись спиной к переборочной двери в десятый. Он успел загерметизировать десятый отсек.

– Господи! Я буду очень хорошим. Ты все увидишь, Господи! Только помоги мне! – Робертсон бормочет, а сам все ходит как лунатик, по отсеку и ощупывает его. Потом он садится на палубу, приваливается спиной к стенке – ему надо передохнуть. И сейчас же белые летящие птицы начинают ему мерещиться. Эти птицы садятся на озеро. Озеро сверкает. Вода. Много воды.