Карлос Сафон - Узник Неба

Фермин снова забрался в мешок и кое-как его завязал, оставив отверстие шириной почти в пядь. Подавляя рвотные позывы, подступавшие к горлу, он растянулся на полу и, манипулируя веревками изнутри, попытался получше затянуть мешок. В результате его усилий дырка сузилась до размера кулака. Фермин прижал пальцы к носу, предпочитая дышать собственной грязью, чем изнемогать от запаха разложения. Теперь остается только ждать, подумал он.

20

Улицы Пуэбло-Нуэво тонули в густой и сырой мгле, наползавшей со стороны квартала бараков и шалашей на пляже Соморростро. «Студебекер» господина коменданта прорывал завесу плотного тумана, медленно продвигаясь по темным ущельям, пролегавшим между фабричными зданиями, складами и ангарами, мрачными и обветшавшими. Автомобильные фары прокладывали впереди коридоры света. Вскоре в дымке показалась бывшая текстильная фабрика Вилардель. В глубине улицы обретали очертания печные трубы, островерхие крыши цехов и пристроек. Широкий вход перегораживала решетка, ощетинившаяся острыми пиками. За ней угадывались джунгли кустарников и сорняков, среди которых выступали остовы брошенных грузовиков и колымаг. Шофер остановился у ворот старой фабрики.

— Не выключай мотор, — распорядился господин комендант.

Свет фар проникал в темноту за воротами, открывая картину запустения: фабрика лежала в руинах. В войну ее разбомбили, после чего она оказалась заброшена, подобно многим другим сооружениям в городе.

С одной стороны угадывались очертания бараков, окна и двери которых были забиты толстыми деревянными брусьями. А напротив обугленных гаражей, видимо, ставших жертвой пожара, вросло в землю невысокое строение, которое Вальс идентифицировал как бывшую сторожку. Красноватое пламя свечи или масляной лампы подрагивало за одним из запертых окон. Не проявляя спешки, господин комендант внимательно изучал обстановку с заднего сиденья машины. Через несколько минут настороженного ожидания он наклонился вперед и обратился к шоферу:

— Хайме, вы видите домик с левой стороны, у гаража?

Впервые господин комендант назвал шофера по имени, данному ему при крещении. Но что-то в тоне коменданта, неожиданно приветливом и дружеском, Хайме не понравилось, из-за чего он в настоящую минуту предпочел бы услышать обычное холодное и высокомерное обращение.

— Вы имеете в виду сторожку?

— Да, именно сторожку. Я попрошу вас подойти к ней и постучать в дверь.

— Вы хотите, чтобы я забрался туда, на фабрику?

Господин комендант не удержал нетерпеливого вздоха.

— Нет, не на фабрику. Слушайте внимательно. Видите дом, так ведь?

— Да, сеньор.

— Прекрасно. Нужно, чтобы вы дошли до решетки, пролезли в дыру между прутьями, приблизились к сторожке и постучали в дверь. До сих пор все понятно.

Шофер довольно уныло кивнул.

— Хорошо. Когда вы постучите, вам откроют. И тогда вы скажете: «Да здравствует Дуррути».

— Дуррути?

— Не перебивайте меня. Произнесите то, что я вам сказал. И вам дадут некий предмет. Возможно, это будет чемодан или узел. Вы его принесете сюда, и все. Просто, не так ли?

Шофер был бледен и смотрел, не отрываясь, в зеркало заднего вида, как будто ожидал, что в любую секунду из темноты на них выскочит чудовище.

— Успокойтесь, Хайме. Ничего страшного не случится. Я прошу вас о личном одолжении. Скажите, вы женаты?

— Уже три года как женат, господин комендант.

— О, замечательно. И дети есть?

— Дочка, ей два года. И жена снова ждет ребенка, господин комендант.

— Семья — самое важное в жизни, Хайме. Вы настоящий испанец. Как вы отнесетесь к тому, что в качестве подарка на предстоящие крестины и в знак признательности за вашу безупречную службу я дам вам сто песет? И если вы окажете мне эту маленькую услугу, я порекомендую повысить вас в должности. Вам понравилась бы работа в кабинете Депутации. У меня там есть хорошие друзья, и мне говорили, что им нужны надежные люди, чтобы вытащить страну из ямы, куда ее столкнули большевики.

При упоминании денег и хорошей служебной перспективы слабая улыбка выступила на губах шофера.

— А это не опасно ли?..

— Хайме, я ведь кто? Господин комендант. Неужели я вовлек бы вас в опасное или незаконное дело?

Шофер молча смотрел на него. Вальс улыбнулся ему.

— Повторите, что вы должны сделать. Давайте.

— Надо подойти к двери дома и постучать. Когда откроют, сказать: «Дуррути здравствует».

— Да здравствует Дуррути.

— Ах да. Да здравствует Дуррути. Мне дают чемодан, и я его приношу.

— И мы едем домой. Все очень просто.

Шофер ответил кивком и, поколебавшись мгновение, вышел из автомобиля и направился к ограде. Вальс напряженно следил, как темный силуэт пересек пучок света фар и приблизился к воротам. Там он замешкался и обернулся посмотреть на «студебекер».

— Иди же, идиот, входи, — пробормотал Вальс.

Шофер протиснулся между прутьев и опасливо зашагал к сторожке, огибая груды мусора и кустарники. Господин комендант извлек револьвер, который носил во внутреннем кармане пальто, и взвел курок. Шофер подобрался к двери и остановился. Вальс видел, как он дважды постучал и замер в ожидании. Прошла почти минута, и ничего не произошло.

— Значит, в другой раз, — пробормотал Вальс себе под нос.

Шофер теперь растерянно смотрел на машину, словно спрашивая, что делать дальше. Вдруг слабое желтоватое сияние возникло в том месте, где секунду назад находилась наглухо закрытая дверь. Вальс заметил, как зашевелились губы шофера, когда тот произносил пароль. Затем Хайме снова повернул голову к машине. Теперь он улыбался. Выстрел в упор разворотил ему висок, пуля пробила череп насквозь, выпустив из выходного отверстия кровавое облако. Тело, уже мертвое, миг держалось на ногах, окутанное пороховым дымом, а потом повалилось на землю, как сломанная кукла.

Вальс сорвался с заднего сиденья и перебрался за руль «студебекера». Сжимая оружие в левой руке и положив ствол револьвера на приборную доску, он навел его на дверь, дал задний ход и нажал на акселератор. Автомобиль попятился в темноту, попадая во все ямы и лужи, которыми изобиловала дорога. Удаляясь, Вальс видел вспышки выстрелов, прорезавшие сумрак у ворот фабрики, но ни одна пуля не попала в машину. Развернуть машину он решился, отъехав от опасного места метров на двести, после чего, выжав педаль газа до упора, помчался в город, кусая губы от ярости.

21

Заточенный в парусиновом мешке, Фермин мог только слышать голоса.

— Эй, нам повезло, — сказал надзиратель-новобранец.

— Фермин уже лег спать, — отозвался доктор Санауха из своей камеры.

— Повезло, что у них есть еще покойники, — продолжил надзиратель. — Вот он, можете выносить.

Вокруг началась суета, зазвучали шаги, Фермин ощутил резкий толчок, когда один из гробовщиков заново завязал узел и с силой затянул его. Потом мешок подняли за два угла и без церемоний потащили по каменному коридору. Фермин не осмеливался даже пальцем пошевельнуть.

Удары о ступени лестниц, углы, выступы и двери безбожно истязали тело Фермина. Он зажал кулаком рот и впился в свою руку зубами, чтобы не кричать от боли. После долгого и мучительного путешествия Фермин ощутил резкое падение температуры. Исчезло и гулкое эхо, обитавшее во всех закоулках крепости. Они вышли на улицу и проволокли Фермина несколько метров по булыжной кладке, залитой лужами. Сквозь парусину быстро стали просачиваться вода и холод.

Наконец несчастный почувствовал, как его поднимают и подбрасывают в воздух. Приземлился он на твердые доски. Шаги стали удаляться. Фермин глубоко вздохнул. Воняло экскрементами, смрадными трупами и газойлью. Послышалось урчание заработавшего мотора, последовал рывок, и машина тронулась. Дощатый пол резко накренился, отчего мешок сорвался с места и покатился. Фермин сообразил, что грузовик, подпрыгивая на ухабах, спускается с холма тем же путем, которым его привезли в крепость много месяцев назад. Он вспомнил, что тогда подъем показался ему извилистым и бесконечным. Однако вскоре он отметил, что машина сделала поворот и поехала уже по другой дороге, лишенной уклона, а заодно и асфальта. Они съехали с основного шоссе, и Фермин почти не сомневался, что они углубляются в горы вместо того, чтобы спускаться в город. Где-то закралась ошибка, план не сработал.

До той поры Фермину не приходило в голову, что Мартин способен чего-то не учесть в своих расчетах, упустив важную деталь. Ведь на самом деле никто в точности не знал, что делают с трупами заключенных. Вероятно, Мартин не удосужился подумать, что покойников могут попросту бросать в какую-нибудь топку, избавляясь от тел самым радикальным способом. И Фермин представил, как будет потешаться Сальгадо, очнувшись от хлороформного наркоза, — как скажет, что Фермин Ромеро де Торрес (или как, черт возьми, его звали?) прежде, чем сгореть в Аду, поджарился живьем.